За большие деньги они тоже подкупили часовых и переправили через них письма.
Случилось, что в Петропавловской крепости несли дежурство солдаты, служившие ранее под начальством генерала Фонвизина, который пользовался большим уважением и любовью среди них. Они умоляли своего бывшего командира немедленно бежать. Солдаты показывали ему ключи и уверяли, что могут открыть любую дверь и ворота. Фонвизин был тронут, но решительно отказался. Он знал, что после его бегства солдат «прогонят через строй» и все они погибнут в муках.
20 января 1827 года генерала Фонвизина, с цепями на ногах и руках, отправляют в Сибирь. Он приговорен к 15 годам каторжных работ и вечной ссылке. В крытых розвальнях вместе с ним едут декабристы доктор Вольф, Басаргин и Фролов. И только он благодаря неутомимым заботам Натальи Дмитриевны был тепло одет. У него на плечах медвежья шуба, на ногах теплое одеяло. Басаргин жался к нему, ибо не имел теплой одежды и был в коротком пальто. На первой почтовой станции их встретила Наталья Фонвизина. Она передала мужу тысячу рублей, которые он немедленно использовал, чтобы позаботиться о своих друзьях. Купил одеяло для Басаргина, приобрел и другие необходимые вещи для далекого и тяжелого пути.
Наталья Фонвизина вскоре после рождения второго ребенка тоже отправилась в Сибирь. Она вынуждена была оставить своих детей. И уже больше никогда их не видела!.. Оба ее сына умерли до амнистии родителей.
Наталья Фонвизина была одной из немногих декабристок, возвратившихся обратно. В 1853 году ей было разрешено вернуться после амнистии генерала М. Фонвизина. Она остановила свою карету у каменного столба на границе Азии и Европы. Встала лицом к Сибири и низко поклонилась. Затем записала в дневнике: «Как когда-то, направляясь в Сибирь, поклонилась России, на том же месте теперь поклонилась Сибири в знак благодарности за хлеб-соль и гостеприимство людей. Поклонилась и родной земле, которая как-то неохотно, будто мачеха, а не родная мать, неприветливо встретила меня… Сердце мое невольно сжалось от какого-то мрачного предчувствия, снова охватили меня прежние тревога и страх».
25 мая 1853 года ее карета въехала в Москву. Она вдруг почувствовала, что летит как птица — легко и свободно. Но тетка встретила ее холодно. Вокруг веяло равнодушием. Рядом масса родственников, которые выглядели поседевшими гоголевскими персонажами. Возле нее слуги, крепостные, сгибавшие спины. Четверть века Фонвизина жила среди каторжников, но духовно свободных людей…
Вскоре явился жандарм вместе с официальными чиновниками от московского генерал-губернатора Закревского. Ей сообщили, что она должна немедленно покинуть Москву. До нее, когда в Москву возвратился генерал
Фонвизин, ее супруг, москвичи устраивали по этому поводу торжественные встречи, собрания, приемы. Правительство не желало повторений подобных проявлений уважения к опальным.
Фонвизина навсегда уехала в деревню, в имение своего умершего деверя, который завещал ей его. Он полагал, что правительство может игнорировать завещание, если он оставит наследство своему брату-декабристу. И он написал, что завещает все «госпоже генерал-майорше Наталье Фонвизиной».
Генерал Михаил Фонвизин был племянником знаменитого русского драматурга Дениса Фонвизина. Он также имел писательский дар и оставил потомкам несколько серьезных трудов по истории России. Его перу принадлежат «Обозрение проявлений политической жизни в России», «О подражании русских европейцам», «Записка об указе 2 апреля 1842 г.» и некоторые другие исторические заметки.
К сожалению, Фонвизин не смог долго наслаждаться свободой. В свои 66 лет он измучен и тяжело болен. Через одиннадцать месяцев после освобождения Фонвизин окончательно слег. Перед смертью он спрашивал Наталью:
— Какой завтра день, почтовой? Вы будете писать им в Тобольск? Теперь выслушайте мою последнюю просьбу: напишите и передайте, пожалуйста, всем моим друзьям и товарищам, назвав каждого по имени, последний мой привет на земле… Другу же моему Ивану Дмитриевичу Якушкину, кроме сердечного привета, передайте еще, что я сдержал данное ему слово при получении от него в дар, еще в Тобольске, этого одеяла, обещая не расставаться с ним до смерти. А вы сами видите, как близок я теперь к ней…
Лев Николаевич Толстой был глубоко взволнован, прочитав письма Натальи Фонвизиной из ее переписки с супругом. Он тогда записал в дневнике, что она его заинтересовала как прелестнейшее выражение духовной жизни замечательнейшей русской женщины. Толстой имел намерение сделать ее героиней своего нового романа о декабристах, выведя под фамилией Апихина, в созвучии с девичьей — Апухтина.
Позже Толстой делился с Н. Конкиным: «Довелось мне видеть возвращенных из Сибири декабристов, и знал я их товарищей и сверстников, которые изменили им и остались в России и пользовались всяческими почестями и богатством. Декабристы, прожившие на каторге и в изгнании духовной жизнью, вернулись после 30 лет бодрые, умные, радостные, а оставшиеся в России и проведшие жизнь в службе, обедах, картах были жалкие развалины, ни на что никому не нужные, которым нечем хорошим было и помянуть свою жизнь».
Следует отметить», что труды М. Фонвизина имеют большое значение и поныне. Они написаны живо, умно, свидетельствуют о глубоких познаниях. Я читала их с истинным наслаждением. И особенно тронули меня заключительные слова, свидетельствующие о скромности автора: «Может бьпь, когда труп мой истлеет в земле и когда в России можно будет говорить и писать свободно, моя рукопись попадется какому-нибудь исследователю истории нашей эпохи, и он, проверив мои показания другими историческими источниками, найдет, что я верно и беспристрастно представил то, что случилось в мое время и в чем мне самому пришлось участвовать».
Жена подполковника Андрея Ентальцева, Александра Васильевна Ентальцева, уехала в Сибирь как-то совсем незаметно. Никто не помахал вослед ее карете, никто не писал ей теплых писем. Она с детства была круглой сиротой, не было у нее и родственников. Она уехала в Читу без драм и возражений.
Но вся ее жизнь в Сибири — непрерывная драма! Не было другой декабристки, которая так страшно и тяжело страдала там, как Александра Ентальцева. На ее мужа непрерывно сыпались доносы. Местное начальство обвиняло его в самых невероятных и абсурднейших преступлениях. Кто знает, почему именно на Ентальцева обрушивались потоки лжи и подозрений. Бенкендорфу непрерывно шли письма и доносы, что Ентальцев имеет «антигосударственные мысли», что готовит бунты, собирает оружие. И Бенкендорф приказывает генерал-губернатору Западной Сибири Вельяминову провести следствие, проверить, действительно ли существует в Сибири мятежный дух, «угнездившийся среди государственных преступников».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Случилось, что в Петропавловской крепости несли дежурство солдаты, служившие ранее под начальством генерала Фонвизина, который пользовался большим уважением и любовью среди них. Они умоляли своего бывшего командира немедленно бежать. Солдаты показывали ему ключи и уверяли, что могут открыть любую дверь и ворота. Фонвизин был тронут, но решительно отказался. Он знал, что после его бегства солдат «прогонят через строй» и все они погибнут в муках.
20 января 1827 года генерала Фонвизина, с цепями на ногах и руках, отправляют в Сибирь. Он приговорен к 15 годам каторжных работ и вечной ссылке. В крытых розвальнях вместе с ним едут декабристы доктор Вольф, Басаргин и Фролов. И только он благодаря неутомимым заботам Натальи Дмитриевны был тепло одет. У него на плечах медвежья шуба, на ногах теплое одеяло. Басаргин жался к нему, ибо не имел теплой одежды и был в коротком пальто. На первой почтовой станции их встретила Наталья Фонвизина. Она передала мужу тысячу рублей, которые он немедленно использовал, чтобы позаботиться о своих друзьях. Купил одеяло для Басаргина, приобрел и другие необходимые вещи для далекого и тяжелого пути.
Наталья Фонвизина вскоре после рождения второго ребенка тоже отправилась в Сибирь. Она вынуждена была оставить своих детей. И уже больше никогда их не видела!.. Оба ее сына умерли до амнистии родителей.
Наталья Фонвизина была одной из немногих декабристок, возвратившихся обратно. В 1853 году ей было разрешено вернуться после амнистии генерала М. Фонвизина. Она остановила свою карету у каменного столба на границе Азии и Европы. Встала лицом к Сибири и низко поклонилась. Затем записала в дневнике: «Как когда-то, направляясь в Сибирь, поклонилась России, на том же месте теперь поклонилась Сибири в знак благодарности за хлеб-соль и гостеприимство людей. Поклонилась и родной земле, которая как-то неохотно, будто мачеха, а не родная мать, неприветливо встретила меня… Сердце мое невольно сжалось от какого-то мрачного предчувствия, снова охватили меня прежние тревога и страх».
25 мая 1853 года ее карета въехала в Москву. Она вдруг почувствовала, что летит как птица — легко и свободно. Но тетка встретила ее холодно. Вокруг веяло равнодушием. Рядом масса родственников, которые выглядели поседевшими гоголевскими персонажами. Возле нее слуги, крепостные, сгибавшие спины. Четверть века Фонвизина жила среди каторжников, но духовно свободных людей…
Вскоре явился жандарм вместе с официальными чиновниками от московского генерал-губернатора Закревского. Ей сообщили, что она должна немедленно покинуть Москву. До нее, когда в Москву возвратился генерал
Фонвизин, ее супруг, москвичи устраивали по этому поводу торжественные встречи, собрания, приемы. Правительство не желало повторений подобных проявлений уважения к опальным.
Фонвизина навсегда уехала в деревню, в имение своего умершего деверя, который завещал ей его. Он полагал, что правительство может игнорировать завещание, если он оставит наследство своему брату-декабристу. И он написал, что завещает все «госпоже генерал-майорше Наталье Фонвизиной».
Генерал Михаил Фонвизин был племянником знаменитого русского драматурга Дениса Фонвизина. Он также имел писательский дар и оставил потомкам несколько серьезных трудов по истории России. Его перу принадлежат «Обозрение проявлений политической жизни в России», «О подражании русских европейцам», «Записка об указе 2 апреля 1842 г.» и некоторые другие исторические заметки.
К сожалению, Фонвизин не смог долго наслаждаться свободой. В свои 66 лет он измучен и тяжело болен. Через одиннадцать месяцев после освобождения Фонвизин окончательно слег. Перед смертью он спрашивал Наталью:
— Какой завтра день, почтовой? Вы будете писать им в Тобольск? Теперь выслушайте мою последнюю просьбу: напишите и передайте, пожалуйста, всем моим друзьям и товарищам, назвав каждого по имени, последний мой привет на земле… Другу же моему Ивану Дмитриевичу Якушкину, кроме сердечного привета, передайте еще, что я сдержал данное ему слово при получении от него в дар, еще в Тобольске, этого одеяла, обещая не расставаться с ним до смерти. А вы сами видите, как близок я теперь к ней…
Лев Николаевич Толстой был глубоко взволнован, прочитав письма Натальи Фонвизиной из ее переписки с супругом. Он тогда записал в дневнике, что она его заинтересовала как прелестнейшее выражение духовной жизни замечательнейшей русской женщины. Толстой имел намерение сделать ее героиней своего нового романа о декабристах, выведя под фамилией Апихина, в созвучии с девичьей — Апухтина.
Позже Толстой делился с Н. Конкиным: «Довелось мне видеть возвращенных из Сибири декабристов, и знал я их товарищей и сверстников, которые изменили им и остались в России и пользовались всяческими почестями и богатством. Декабристы, прожившие на каторге и в изгнании духовной жизнью, вернулись после 30 лет бодрые, умные, радостные, а оставшиеся в России и проведшие жизнь в службе, обедах, картах были жалкие развалины, ни на что никому не нужные, которым нечем хорошим было и помянуть свою жизнь».
Следует отметить», что труды М. Фонвизина имеют большое значение и поныне. Они написаны живо, умно, свидетельствуют о глубоких познаниях. Я читала их с истинным наслаждением. И особенно тронули меня заключительные слова, свидетельствующие о скромности автора: «Может бьпь, когда труп мой истлеет в земле и когда в России можно будет говорить и писать свободно, моя рукопись попадется какому-нибудь исследователю истории нашей эпохи, и он, проверив мои показания другими историческими источниками, найдет, что я верно и беспристрастно представил то, что случилось в мое время и в чем мне самому пришлось участвовать».
Жена подполковника Андрея Ентальцева, Александра Васильевна Ентальцева, уехала в Сибирь как-то совсем незаметно. Никто не помахал вослед ее карете, никто не писал ей теплых писем. Она с детства была круглой сиротой, не было у нее и родственников. Она уехала в Читу без драм и возражений.
Но вся ее жизнь в Сибири — непрерывная драма! Не было другой декабристки, которая так страшно и тяжело страдала там, как Александра Ентальцева. На ее мужа непрерывно сыпались доносы. Местное начальство обвиняло его в самых невероятных и абсурднейших преступлениях. Кто знает, почему именно на Ентальцева обрушивались потоки лжи и подозрений. Бенкендорфу непрерывно шли письма и доносы, что Ентальцев имеет «антигосударственные мысли», что готовит бунты, собирает оружие. И Бенкендорф приказывает генерал-губернатору Западной Сибири Вельяминову провести следствие, проверить, действительно ли существует в Сибири мятежный дух, «угнездившийся среди государственных преступников».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125