Однако он скрывает истинное лицо самодержавия и не осуждает жестокости, варварской казни гордых и смелых борцов.
6 декабря 1826 года Бенкендорф становится членом Сената и получает в награду имение в Бессарабии в вечное и потомственное владение.
Но даже такой светский человек, каким был барон Корф, который пользовался высочайшим доверием Николая I, не щадит самолюбия Бенкендорфа. С какой-то открытой иронией и презрением Корф писал в мемуарах:
«Следует добавить еще, что при довольно приятном его виде, при чем-то рыцарском в тоне и словах и при достаточно живом, светском говоре он имел самое поверхностное образование. Ничего не изучал, ничего не читал и даже никакой грамматикой не владел как следует. Доказательством могут служить все его сохранившиеся французские и немецкие рукописи и даже подписи на русских бумагах, на которых он лишь в последние годы перестал писать (вероятно, после доброжелательного намека его приближенных) “покорный слуга”».
Удивительно спустя более 150 лет читать и перелистывать рукописи Бенкендорфа… Интерес вызывают его письма по поводу официальных просьб А. С. Пушкина. Неправильный французский слог, путаница во временах глаголов. Целые фразы из-за незнания им французской грамматики остаются непонятными, схожие французские глаголы произвольно заменяются один другим.
Николай I, однако, возвышает Бенкендорфа, осыпает его наградами, деньгами, имениями, титулами. Всю жизнь император «держался» за этого посредственного человека, был благодарен ему за раболепие и искал дружбы с ним.
Много лет спустя Герцен, узнав о смерти Бенкендорфа, умершего на пароходе при возвращении в Россию после поездки за границу, где он принял католицизм, дал ему такую характеристику:
«Наружность шефа жандармов, — писал он, — не имела в себе ничего дурного; вид его был довольно общий остзейским дворянам и вообще немецкой аристократии. Лицо его было измято, устало, он имел обманчиво добрый взгляд, который часто принадлежит людям уклончивым и апатическим.
Может, Бенкендорф и не сделал всего зла, которое мог сделать, будучи начальником этой страшной полиции, стоящей вне закона и над законом, имевшей право мешаться во все, — я готов этому верить, особенно вспоминая пресное выражение его лица, — но и добра он не сделал: на это у него недоставало энергии, воли, сердца. Робость сказать слово в защиту гонимых стоит всякого преступления на службе такому холодному, беспощадному человеку, как Николай.
Сколько невинных жертв прошли через его руки, сколько погибли от невнимания, от рассеянности, оттого, что он занят был волокитством, и сколько, может, мрачных образов и тяжелых воспоминаний бродили в его голове и мучили его на том пароходе, где, преждевременно опустившийся и одряхлевший, он искал в измене своей религии заступничество католической церкви с ее всепрощающими индульгенциями…»
В продолжение многих лет Бенкендорф стоял во главе Третьего отделения. Он распоряжался судьбами людей, литературными произведениями, научными трудами и даже воспоминаниями. По словам историка Н. К. Шильдера, Бенкендорф имел точные и определенные мысли о просвещении.
— Не будем очень спешить с просвещением, — говорил он, — чтобы не достиг народ по своему пониманию до уровня монархов и не поднял бы руку против власти.
Более чем недвусмысленное заявление! Долой просвещение, которое поднимает духовный уровень народа!
В этой душной атмосфере должны были творить и трудиться такие великие писатели, как Пушкин, Гоголь, Некрасов… Николай I решительно объявил, что такой профессии, как писатель, не существует. Любой литератор должен был где-то состоять на службе, быть чиновником в любом казенном ведомстве. Литературная деятельность должна была быть связана с государственной службой. Это только и давало литератору положение в обществе, вес и вообще место в жизни. Литература была допустима только как род государственной службы: восхваляющая порядки самодержавия, поющая хвалебные гимны государю. Изящные искусства существовали постольку, поскольку они были полезны установленному порядку.
С какой-то упорной и злой методичностью Николай I подчиняет своей воле каждого своего подданного. Он создал цельную, всеохватывающую крепостническую власть, которая душит умы каждого отдельного человека и всех людей в целом. Крепостничество для крестьян и крепостничество для каждого человека. Таково было железное правило нового властелина. Он возвел в принцип, что всякое критическое отношение к действительности, любой голос протеста, даже когда он разумен и необходим, воспринимался как хула, своеволие, дерзость, свободомыслие.
Вокруг Третьего отделения Бенкендорфа начинают плодиться всякие доносчики, наемники пера, сомнительные «литераторы», авантюристы. Под «теплым» крылом жандармов как тайные шпионы работают за деньги такие люди, как Булгарин, Греч, Сенковский, Федоров и другие, навсегда опозорившие свои имена.
С 1826 года Третье отделение становится верховным цензором всех действий в государстве. Никакие меры не могут пресечь его вездесущие щупальца.
Начинаются нападки и травля Дельвига, друга Пушкина. Начинается гонение на его «Литературную газету», требуют объяснений о стихах, статьях. Придирчиво ищут тайный смысл в самых обыкновенных словах. Дельвиг пишет объяснения в Третье отделение, ходит на аудиенции к Бенкендорфу. Ничто не помогает! Последний решает расправиться с Дельвигом раз и навсегда. В своем письме князю Ливену Бенкендорф писал: «Личный мой разговор с бароном Дельвигом, состоявшийся 8 ноября, и самонадеянный донельзя дерзкий образ его извинений еще больше меня убедил в моем заключении».
В частном разговоре с Дельвигом Бенкендорф вел себя грубо и высокомерно, назвал его «почти якобинцем» и заявил, что правительство будет держать его под надзором.
Бенкендорф знает испытанный способ избавиться от Дельвига и удушить его слово — соответствующий доклад императору. И Николай I ставит резолюцию на докладе: «Дельвигу запретить издавать газету».
Цензор Никитенко по этому поводу записывал в своем дневнике: «Хотят, чтобы литература процветала, но никогда не писать ни прозы, ни стихов. Требуют от юношества учиться многому, и притом механически, но чтобы не читали книги, не смели думать, что полезно для государства — иметь блестящие головы или блестящие пуговицы на мундире».
За свое усердие на службе Бенкендорф получает графский титул, а для своего герба избирает девиз: «Постоянство».
И пройдут еще многие и многие годы, на протяжении которых он будет служить с постоянством и преданностью самодержавию.
В 1839 году вышел из печати первый том альманаха «Сто русских литераторов».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
6 декабря 1826 года Бенкендорф становится членом Сената и получает в награду имение в Бессарабии в вечное и потомственное владение.
Но даже такой светский человек, каким был барон Корф, который пользовался высочайшим доверием Николая I, не щадит самолюбия Бенкендорфа. С какой-то открытой иронией и презрением Корф писал в мемуарах:
«Следует добавить еще, что при довольно приятном его виде, при чем-то рыцарском в тоне и словах и при достаточно живом, светском говоре он имел самое поверхностное образование. Ничего не изучал, ничего не читал и даже никакой грамматикой не владел как следует. Доказательством могут служить все его сохранившиеся французские и немецкие рукописи и даже подписи на русских бумагах, на которых он лишь в последние годы перестал писать (вероятно, после доброжелательного намека его приближенных) “покорный слуга”».
Удивительно спустя более 150 лет читать и перелистывать рукописи Бенкендорфа… Интерес вызывают его письма по поводу официальных просьб А. С. Пушкина. Неправильный французский слог, путаница во временах глаголов. Целые фразы из-за незнания им французской грамматики остаются непонятными, схожие французские глаголы произвольно заменяются один другим.
Николай I, однако, возвышает Бенкендорфа, осыпает его наградами, деньгами, имениями, титулами. Всю жизнь император «держался» за этого посредственного человека, был благодарен ему за раболепие и искал дружбы с ним.
Много лет спустя Герцен, узнав о смерти Бенкендорфа, умершего на пароходе при возвращении в Россию после поездки за границу, где он принял католицизм, дал ему такую характеристику:
«Наружность шефа жандармов, — писал он, — не имела в себе ничего дурного; вид его был довольно общий остзейским дворянам и вообще немецкой аристократии. Лицо его было измято, устало, он имел обманчиво добрый взгляд, который часто принадлежит людям уклончивым и апатическим.
Может, Бенкендорф и не сделал всего зла, которое мог сделать, будучи начальником этой страшной полиции, стоящей вне закона и над законом, имевшей право мешаться во все, — я готов этому верить, особенно вспоминая пресное выражение его лица, — но и добра он не сделал: на это у него недоставало энергии, воли, сердца. Робость сказать слово в защиту гонимых стоит всякого преступления на службе такому холодному, беспощадному человеку, как Николай.
Сколько невинных жертв прошли через его руки, сколько погибли от невнимания, от рассеянности, оттого, что он занят был волокитством, и сколько, может, мрачных образов и тяжелых воспоминаний бродили в его голове и мучили его на том пароходе, где, преждевременно опустившийся и одряхлевший, он искал в измене своей религии заступничество католической церкви с ее всепрощающими индульгенциями…»
В продолжение многих лет Бенкендорф стоял во главе Третьего отделения. Он распоряжался судьбами людей, литературными произведениями, научными трудами и даже воспоминаниями. По словам историка Н. К. Шильдера, Бенкендорф имел точные и определенные мысли о просвещении.
— Не будем очень спешить с просвещением, — говорил он, — чтобы не достиг народ по своему пониманию до уровня монархов и не поднял бы руку против власти.
Более чем недвусмысленное заявление! Долой просвещение, которое поднимает духовный уровень народа!
В этой душной атмосфере должны были творить и трудиться такие великие писатели, как Пушкин, Гоголь, Некрасов… Николай I решительно объявил, что такой профессии, как писатель, не существует. Любой литератор должен был где-то состоять на службе, быть чиновником в любом казенном ведомстве. Литературная деятельность должна была быть связана с государственной службой. Это только и давало литератору положение в обществе, вес и вообще место в жизни. Литература была допустима только как род государственной службы: восхваляющая порядки самодержавия, поющая хвалебные гимны государю. Изящные искусства существовали постольку, поскольку они были полезны установленному порядку.
С какой-то упорной и злой методичностью Николай I подчиняет своей воле каждого своего подданного. Он создал цельную, всеохватывающую крепостническую власть, которая душит умы каждого отдельного человека и всех людей в целом. Крепостничество для крестьян и крепостничество для каждого человека. Таково было железное правило нового властелина. Он возвел в принцип, что всякое критическое отношение к действительности, любой голос протеста, даже когда он разумен и необходим, воспринимался как хула, своеволие, дерзость, свободомыслие.
Вокруг Третьего отделения Бенкендорфа начинают плодиться всякие доносчики, наемники пера, сомнительные «литераторы», авантюристы. Под «теплым» крылом жандармов как тайные шпионы работают за деньги такие люди, как Булгарин, Греч, Сенковский, Федоров и другие, навсегда опозорившие свои имена.
С 1826 года Третье отделение становится верховным цензором всех действий в государстве. Никакие меры не могут пресечь его вездесущие щупальца.
Начинаются нападки и травля Дельвига, друга Пушкина. Начинается гонение на его «Литературную газету», требуют объяснений о стихах, статьях. Придирчиво ищут тайный смысл в самых обыкновенных словах. Дельвиг пишет объяснения в Третье отделение, ходит на аудиенции к Бенкендорфу. Ничто не помогает! Последний решает расправиться с Дельвигом раз и навсегда. В своем письме князю Ливену Бенкендорф писал: «Личный мой разговор с бароном Дельвигом, состоявшийся 8 ноября, и самонадеянный донельзя дерзкий образ его извинений еще больше меня убедил в моем заключении».
В частном разговоре с Дельвигом Бенкендорф вел себя грубо и высокомерно, назвал его «почти якобинцем» и заявил, что правительство будет держать его под надзором.
Бенкендорф знает испытанный способ избавиться от Дельвига и удушить его слово — соответствующий доклад императору. И Николай I ставит резолюцию на докладе: «Дельвигу запретить издавать газету».
Цензор Никитенко по этому поводу записывал в своем дневнике: «Хотят, чтобы литература процветала, но никогда не писать ни прозы, ни стихов. Требуют от юношества учиться многому, и притом механически, но чтобы не читали книги, не смели думать, что полезно для государства — иметь блестящие головы или блестящие пуговицы на мундире».
За свое усердие на службе Бенкендорф получает графский титул, а для своего герба избирает девиз: «Постоянство».
И пройдут еще многие и многие годы, на протяжении которых он будет служить с постоянством и преданностью самодержавию.
В 1839 году вышел из печати первый том альманаха «Сто русских литераторов».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125