Через полчаса, наскоро позавтракав, Глеб Кузьмич Забродин уже закрывал калитку в своем ветхом заборчике – до станции Переделкино быстрым шагом минут сорок, и автобуса лучше не ждать: ходят очень редко.
– Надень новый костюм! – напутствовала его жена.
– Хорошо, Надюша.
Кончился заборчик, отгораживающий от улицы «забродинскую усадьбу», как в шутку говаривал Глеб Кузьмич, – потянулась высокая ограда из бетонных плит, поверху шло два ряда колючей проволоки. За этой оградой на своем участке в двухэтажной кирпичной вилле обитал сосед Забродина, с которым у Глеба Кузьмича был спаренный телефон. И соседом этим был Василий Иванович Белкин.
Вот так распорядилась судьба. В начале 1954 года московский КГБ получил несколько дачных участков в садово-огородном товариществе в Ново-Переделкине. Они увидели друг друга на собрании пайщиков, когда шла жеребьевка, и – надо же такому случиться! – вытянули номера, которые сделали их соседями по дачам. Рассматривая крепкого, коренастого старика в форме полковника с двумя рядами наградных лычек на кителе, с тяжелым взглядом мутных глаз под набрякшими веками, не сразу узнал Глеб Кузьмич бывшего Васю Белкина: с 1918 года они не встречались. Он даже не узнал Василия Ивановича, а скорее догадался, кто перед ним, – по манере двигаться, протягивать руку, говорить.
А Белкин узнал Забродина с первого взгляда.
– Надо же! – сказал он с усмешкой, пожимая руку Глеба Кузьмича железной, натренированной пятерней. – Глеб… А по моему понятию, ты давно… – он помедлил, – на том свете. Видел тебя в одном списке. Кто в него попадал… Значит, чудеса бывают. Надо же…
– Какой еще список? – не понял Забродин.
– Много их, Глеб Кузьмич, списков этих, было… – Белкин вытер носовым платком слезящийся правый глаз и попридержал мизинцем нервный тик. – В сорок первом под моим началом… недолго, правда… так вот. Под моим началом все северные лагеря Колымы были. Вот тогда и встретил твою фамилию в одном списке. Правда, меня уже в сорок втором перевели в Мордовию. Потому и не уследил за тобой…
– А сейчас? – перебил Глеб Кузьмич, чувствуя, что тяжелой, чугунной ненавистью наливается голова. «Спокойно, спокойно!..» – приказывал он себе. – А сейчас ты где?
– На пенсии. – Белкин полуприкрыл глаза тяжелыми веками. – Чуть было в смутную пору, сразу после смерти Иосифа Виссарионовича, под трибунал не угодил. Сам понимаешь: козлы отпущения на заклание понадобились. Только дружба-то среди нашего брата еще есть…
– Круговая порука, – уточнил Глеб Кузьмич.
– Пусть так, – усмехнулся Белкин. – Короче говоря, друзья вызволили, обошла беда стороной. А ты что, Глеб Кузьмич, рад бы был, если бы меня – под трибунал?
– Рад! – не сдержался Забродин. – Рад!.. Всех бы вас под трибунал!
– А вот на-ка, выкуси! – И Василий Иванович с удовольствием показал собеседнику шиш. – Так что, Глебушка, все у меня в норме. Пенсия полковника с учетом северных и выслуги, квартира в центре, на улице Горького, еще в войну ею обзавелся, машину имею, «москвичок», правда, но, думаю, вскорости «Волгой» обзаведусь. Ну и дачу построю, соседушка, так соображаю, не хуже будет, чем у тебя, все для этого дела имеется. – И пристально, долго посмотрел Василий Иванович Белкин на Забродина. – Постой-ка, Глебушка… Это кого ты – всех под трибунал? Интересно… И ты еще в наших органах работаешь? Придется проявить бдительность…
Глеб Кузьмич нагнулся к волосатому уху Белкина и прошептал:
– На это я тебе, пахан, сучье вымя, мать твою перемать, в душу, в темя… – и так далее, длинно вышло, по-лагерному, – вот что скажу: в гробу я тебя и таких, как ты, козел вшивый, видел с вашей бдительностью. В гробу и в белых тапочках. Понял?
И как бы очнулся полковник КГБ в отставке Василий Иванович Белкин, в действительность 1954 года вернулся из сладких тяжелых грез, окрашенных темно-красным густым цветом и прорезанных лучами прожекторов со сторожевых вышек, поднялся со стула (разговор происходил в перерыве, в зале народу было мало) и опрометью зашагал прочь – еще крепкий, широкоплечий, со спиной, в которой было что-то такое… Как будто вот сейчас она ждет свою справедливую пулю. За все, за все…
С тех пор они не разговаривали ни разу. Часто встречались – издали. На своих дачных участках. Особенно летом и осенью 1954 года, когда строились – каждый в меру собственных сил и возможностей.
Свою жизнь Вася Белкин проклял еще в 1918 году, в Берлине, когда рухнуло счастье с Мартой (Марточкой) в сытой, благополучной Германии и предстояло возвращаться в Питер. К тому же… Ладно, не давайте ордена, премии никакой. Но хотя бы поблагодарить, руку пожать. Ни-че-го!.. А ведь если бы не он, Василий Иванович Белкин, вернулась бы половина «Золотой братины» в Россию? Хрен бы вернулась! Ведь кто Молчунов выследил? И гостиницу эту вонючую обнаружил, Сарканиса привел? Кто? Обида, тупая ярость, желание все (что – все?) сокрушить разрывали темную душу молодого чекиста и в последние дни в Берлине, и в долгой тяжкой дороге в Россию, полной невзгод и опасностей.
И в Петрограде… Лучше не вспоминать… Через два дня по прибытии, после того как улеглись страсти, связанные с «Золотой братиной», оставил Василия Белкина одного в своем кабинете Дмитрий Наумович Картузов, попыхивая мефистофельской трубкой, и произнес:
– Вот что, Василий, сокол мой ясный… Посоветовались мы тут. Да и не скрою: информацию из Германии о тебе изучили. – «От товарища Фарзуса», – догадался Белкин, наливаясь бессильной ненавистью. – Словом, есть соображение… Ты только, дружок, не обижайся. К?иквэ су?м. Каждому свое. Весьма и весьма… Словом, Вася, оперативная работа – разведка ли, сыск ли – не твое призвание. Ты шею-то не набычивай. Я к тебе – со всей душой. – Дмитрий Наумович с удовольствием затянулся ароматным дымом из своей трубки, задумчиво порассматривал неизвестный пейзаж Куинджи, доставленный в Чека из реквизированного поместья, и заключил: – Короче говоря, есть для тебя два предложения… Первое: можешь уволиться по собственному желанию. Выходное пособие тебе определим – месяца за три твой оклад, характеристику дадим – в лучшем виде. Второе. Имеется вакантное место в бывшем доме предварительного заключения на Литейном. Там мы политических содержим. Можешь поступить в распоряжение коменданта, не рядовым охранником, конечно. Если примешь сие предложение – похлопочем. И значит, в Чека у нас останешься… Потом вот что…
Не дослушал Василий Белкин – бросился из кабинета, оглушительно грохнув дверью.
…И обнаружил себя в общежитии, которое находилось в бывших номерах «Мадам Коти» – в них богатые господа до торжества народной власти дорогих шлюх водили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160