Н. Жуков. И отвечает: — В протоколе допроса Ягоды утверждается— в 1931 —1932 годах. Вполне возможно, ибо именно тогда разногласия в партии достигли своего очередного пика: „дела“ Слепкова (школа Бухарина), Сырцова—Ломинадзе, „право-левой“ организации Стэна, группы Рютина, высылка за связь с последней в Минусинск и Томск Зиновьева и Каменева.
Но скорее всего, тогда возникла еще неясная, неоформившаяся мысль. Заговор же как реальность… скорее всего следует отнести к концу 1933 — началу 1934 годов. Как своеобразный отклик на дошедший до СССР призыв Троцкого «убрать Сталина», совершить новую, «политическую» революцию, ликвидировав «термидорианскую сталинистскую бюрократию».
Не было полного доверия у Сталина к некоторым руководителям ОГПУ. Высказывалось мнение о его особо доверительных отношениях с Ягодой. Но это опровергает следующий документ: собственноручная записка Сталина Менжинскому (без даты, но, по-видимому, незадолго до смерти последнего):
«Т. Менжинский! Прошу держать в секрете содержание нашей беседы о делах в ОГПУ (пока что!). Я имею в виду коллегию ОГПУ (включая Ягоду), члены которой не должны знать пока что содержание беседы… Привет! И. Сталин».
Очевидно, были некоторые вопросы, которые Сталин считал нужным скрывать даже от первого заместителя Менжинского — Ягоды. И, надо сказать, подозрительность Сталина была оправдана.
В декабре 1934 года было арестовано много «белогвардейцев» в Москве и Ленинграде, якобы причастных к убийству Кирова. Судили их без долгого расследования. 37 человек были приговорены к смертной казни за «подготовку и организацию террористических актов против работников советской власти». Так было на суде в Ленинграде, а в Москве по такому же обвинению было расстреляно 33 человека.
Учтем, что не менее сурово были наказаны даже те, кто был знаком или находился в родственных отношениях с Николаевым, не имея прямого отношения к убийству. На этом фоне очень странными выглядели результаты суда над руководящими работниками Ленинградского НКВД, которые были ответственны за безопасность Кирова.
Судили 12 человек, среди них— Медведя и Запорожца, которых обвиняли в том, что «располагая сведениями о готовящемся покушении на тов. С.М. Кирова, проявили не только невнимательное отношение, но и преступную халатность к основным требованиям охраны государственной безопасности, не приняв необходимых мер охраны».
Медведь совершил прямое нарушение служебных обязанностей. Хорошо зная о взаимоотношениях Кирова с Драуле, он тем не менее не провел профилактической проверки их семейного окружения. А проведи он ее, то несомненно бы обнаружил, что муж Драуле бывает в германском консульстве и покупает на немецкие деньги продукты в магазинах «Торгсина». Выяснилось бы и то, что Николаев по характеру неуравновешен и очень ревнив.
В этой связи вспоминается весьма характерный случай-предотвращение царской охранкой теракта против Александра III, намечавшегося на 1 марта 1887 года. Покушение не состоялось именно из-за своевременной профилактической проверки.
Тогда в Крыму был арестован мирный пропагандист распространявший нелегальную литературу. При обыске у него было обнаружено письмо в Петербург. Крымское жандармское управление телеграфировало в столицу с просьбой о проверке этого адресата. Столичные отнеслись к этой просьбе как к досадной нудной рутине, но все-таки исполнили ее По данному адресу неожиданно обнаружили динамит, оболочки для бомб, график поездок Александра III по Санкт-Петербургу, схему его маршрутов.
Таким образом, обвинение против Медведя и Запорожца было совершенно оправданным и могло бы повлечь за собой суровые меры наказания.
Однако приговоры оказались удивительно мягкими Медведь получил три года лагерей, другие по 2—3 года и лишь один получил 10 лет, да и то за то, что вел себя неподобающим образом во время следствия.
Более того, как вскоре выяснилось, главные обвиняемые — Медведь и Запорожец — отделались и того легче ибо их назначили на руководящие должности в лагерях.
«Как было позднее признано на процессе 1938 года Ягода проявил исключительную и необыкновенную заботу об их судьбе, —писал Р. Конквист. — Его личный секретарь Буланов заявил, что „лично мне он поручил заботу о семье Запорожца, о семье Медведя, помню, что он отправил их для отбывания в лагерь не обычным путем, он их отправил не в вагоне для арестованных, а в специальном вагоне прямого назначения. Перед отправкой он вызвал к себе Запорожца и Медведя“.
Невозможно, конечно, считать все это личной инициативой Ягоды, — продолжает Конквист, намекая на причастность к убийству Сталина. — Обвиняемые находились под более высокой протекцией. Больше того, сотрудники НКВД узнали, что Паукер и Шанин (начальник транспортного управления НКВД) посылали пластинки и радиоприемники высланному Запорожцу — вопреки строгим сталинским правилам, по которым связь даже с ближайшим другом обрывалась, если друга арестовывали.
Эта дополнительная странность кировского дела, после всех других, убедила многих сотрудников, что Сталин одобрил, если не организовал убийство Кирова».
Надо сказать, что если и были такие сотрудники, то из числа либо отъявленных врагов Сталина, либо умственно неполноценных. Так политические убийства не организовываются, если приговаривают к расстрелу неких «белогвардейцев», тогда как непосредственные тайные организаторы оставлены в живых, не были «ликвидированы» как опаснейшие свидетели.
В общем, Конквист придерживается мнения Хрущева, высказанное в связи с его нападками на Сталина: «После убийства Кирова, — говорил Хрущев, — руководящим работникам ленинградского НКВД были вынесены очень легкие приговоры. Можно предполагать, что их расстреляли [потом] для того, чтобы скрыть истинных организаторов убийства Кирова».
И хотя Конквист посетовал, что этот намек «сделан слишком грубо», в действительности даже Никита Сергеевич намекал более тонко и хитро, чем ярый антисоветчик Конквист. Если последний безо всяких оснований обвинил в убийстве Кирова Сталина, то Хрущев оказался не так глуп (или лжив).
Дело в том, что если Запорожец и Медведь знали о том, что Сталин им приказал содействовать убийству Кирова, то их следовало бы, как мы уже сказали, уничтожить сразу, но никак не при дополнительном следствии и суде, потому что уж тогда-то они, зная о неизбежности расстрельного приговора, вполне могли рассказать правду.
Относительно того, будто всех арестованных тут же забывали друзья и знакомые, надо сказать, что это ложь или заблуждение. Например, существуют опубликованные свидетельства того, что В.И. Вернадский вел активную переписку со своим другом и учеником Б.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Но скорее всего, тогда возникла еще неясная, неоформившаяся мысль. Заговор же как реальность… скорее всего следует отнести к концу 1933 — началу 1934 годов. Как своеобразный отклик на дошедший до СССР призыв Троцкого «убрать Сталина», совершить новую, «политическую» революцию, ликвидировав «термидорианскую сталинистскую бюрократию».
Не было полного доверия у Сталина к некоторым руководителям ОГПУ. Высказывалось мнение о его особо доверительных отношениях с Ягодой. Но это опровергает следующий документ: собственноручная записка Сталина Менжинскому (без даты, но, по-видимому, незадолго до смерти последнего):
«Т. Менжинский! Прошу держать в секрете содержание нашей беседы о делах в ОГПУ (пока что!). Я имею в виду коллегию ОГПУ (включая Ягоду), члены которой не должны знать пока что содержание беседы… Привет! И. Сталин».
Очевидно, были некоторые вопросы, которые Сталин считал нужным скрывать даже от первого заместителя Менжинского — Ягоды. И, надо сказать, подозрительность Сталина была оправдана.
В декабре 1934 года было арестовано много «белогвардейцев» в Москве и Ленинграде, якобы причастных к убийству Кирова. Судили их без долгого расследования. 37 человек были приговорены к смертной казни за «подготовку и организацию террористических актов против работников советской власти». Так было на суде в Ленинграде, а в Москве по такому же обвинению было расстреляно 33 человека.
Учтем, что не менее сурово были наказаны даже те, кто был знаком или находился в родственных отношениях с Николаевым, не имея прямого отношения к убийству. На этом фоне очень странными выглядели результаты суда над руководящими работниками Ленинградского НКВД, которые были ответственны за безопасность Кирова.
Судили 12 человек, среди них— Медведя и Запорожца, которых обвиняли в том, что «располагая сведениями о готовящемся покушении на тов. С.М. Кирова, проявили не только невнимательное отношение, но и преступную халатность к основным требованиям охраны государственной безопасности, не приняв необходимых мер охраны».
Медведь совершил прямое нарушение служебных обязанностей. Хорошо зная о взаимоотношениях Кирова с Драуле, он тем не менее не провел профилактической проверки их семейного окружения. А проведи он ее, то несомненно бы обнаружил, что муж Драуле бывает в германском консульстве и покупает на немецкие деньги продукты в магазинах «Торгсина». Выяснилось бы и то, что Николаев по характеру неуравновешен и очень ревнив.
В этой связи вспоминается весьма характерный случай-предотвращение царской охранкой теракта против Александра III, намечавшегося на 1 марта 1887 года. Покушение не состоялось именно из-за своевременной профилактической проверки.
Тогда в Крыму был арестован мирный пропагандист распространявший нелегальную литературу. При обыске у него было обнаружено письмо в Петербург. Крымское жандармское управление телеграфировало в столицу с просьбой о проверке этого адресата. Столичные отнеслись к этой просьбе как к досадной нудной рутине, но все-таки исполнили ее По данному адресу неожиданно обнаружили динамит, оболочки для бомб, график поездок Александра III по Санкт-Петербургу, схему его маршрутов.
Таким образом, обвинение против Медведя и Запорожца было совершенно оправданным и могло бы повлечь за собой суровые меры наказания.
Однако приговоры оказались удивительно мягкими Медведь получил три года лагерей, другие по 2—3 года и лишь один получил 10 лет, да и то за то, что вел себя неподобающим образом во время следствия.
Более того, как вскоре выяснилось, главные обвиняемые — Медведь и Запорожец — отделались и того легче ибо их назначили на руководящие должности в лагерях.
«Как было позднее признано на процессе 1938 года Ягода проявил исключительную и необыкновенную заботу об их судьбе, —писал Р. Конквист. — Его личный секретарь Буланов заявил, что „лично мне он поручил заботу о семье Запорожца, о семье Медведя, помню, что он отправил их для отбывания в лагерь не обычным путем, он их отправил не в вагоне для арестованных, а в специальном вагоне прямого назначения. Перед отправкой он вызвал к себе Запорожца и Медведя“.
Невозможно, конечно, считать все это личной инициативой Ягоды, — продолжает Конквист, намекая на причастность к убийству Сталина. — Обвиняемые находились под более высокой протекцией. Больше того, сотрудники НКВД узнали, что Паукер и Шанин (начальник транспортного управления НКВД) посылали пластинки и радиоприемники высланному Запорожцу — вопреки строгим сталинским правилам, по которым связь даже с ближайшим другом обрывалась, если друга арестовывали.
Эта дополнительная странность кировского дела, после всех других, убедила многих сотрудников, что Сталин одобрил, если не организовал убийство Кирова».
Надо сказать, что если и были такие сотрудники, то из числа либо отъявленных врагов Сталина, либо умственно неполноценных. Так политические убийства не организовываются, если приговаривают к расстрелу неких «белогвардейцев», тогда как непосредственные тайные организаторы оставлены в живых, не были «ликвидированы» как опаснейшие свидетели.
В общем, Конквист придерживается мнения Хрущева, высказанное в связи с его нападками на Сталина: «После убийства Кирова, — говорил Хрущев, — руководящим работникам ленинградского НКВД были вынесены очень легкие приговоры. Можно предполагать, что их расстреляли [потом] для того, чтобы скрыть истинных организаторов убийства Кирова».
И хотя Конквист посетовал, что этот намек «сделан слишком грубо», в действительности даже Никита Сергеевич намекал более тонко и хитро, чем ярый антисоветчик Конквист. Если последний безо всяких оснований обвинил в убийстве Кирова Сталина, то Хрущев оказался не так глуп (или лжив).
Дело в том, что если Запорожец и Медведь знали о том, что Сталин им приказал содействовать убийству Кирова, то их следовало бы, как мы уже сказали, уничтожить сразу, но никак не при дополнительном следствии и суде, потому что уж тогда-то они, зная о неизбежности расстрельного приговора, вполне могли рассказать правду.
Относительно того, будто всех арестованных тут же забывали друзья и знакомые, надо сказать, что это ложь или заблуждение. Например, существуют опубликованные свидетельства того, что В.И. Вернадский вел активную переписку со своим другом и учеником Б.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116