«…сама мысль об убийствах со стороны Зиновьева и Каменева была возможна, и что Рейнгольд мог быть прав, рассказывая на суде следующее» (далее он приводит эти слова): «В 1932 году на квартире Каменева, в присутствии большого числа членов объединенного троцкистско-зиновьевского центра, Зиновьев следующим образом оправдал необходимость обращения к террору: хотя террор несовместим с марксизмом, но в настоящий момент эти соображения должны быть отставлены».
Ссылка на Конквиста дана здесь потому, что он постоянно утверждает, будто Сталин организовал убийство Кирова, даже несмотря на то, что Зиновьев и Каменев приняли эту вину на себя — но не как организаторов, а как вдохновителей этого преступления.
О том, как порой «выбивали» показания, очень красочно сообщил в 1937 году Радек:
«Руководитель следствия… мне сказал: „Вы же не маленький ребенок. Вот вам 15 показаний против вас, вы не можете выкрутиться и, как разумный человек, не можете ставить себе эту цель; если вы не хотите показывать, то только потому, что хотите выиграть время и присмотреться. Пожалуйста присматривайтесь“. В течение двух с половиной месяцев я мучил следователя. Если здесь ставился вопрос, мучили ли нас во время следствия, то я должен сказать, что не меня мучили, а я мучил следователей, заставляя их делать ненужную работу. В течение двух с половиной месяцев я заставлял следователей допросами меня, противопоставлением мне показаний других обвиняемых раскрыть мне всю картину, чтобы я видел, кто признался, кто не признался, кто что раскрыл».
Поведение вполне естественное для умного и опытного конспиратора, желающего скрыть то, что еще не стало известно следствию. Нет никаких оснований усомниться в том, что Радек в последнем своем слове говорил правду.
Учтем, что он мог вполне предполагать, что его ждет смертная казнь. Зачем ему перед смертью выгораживать своих мучителей и палачей? Почему бы теперь, когда уже все решено, не сказать правду? (Его могли склонить к сотрудничеству со следствием обещанием сохранить ему жизнь.)
Радек признался, что до последних дней «упорно отказывался давать показания о Бухарине», но все же «понял, что не могу явиться на суд, скрыв существование другой террористической организации».
По его словам: «Троцкистская организация стала центром всех контрреволюционных сил»; «троцкизм есть орудие поджигателей войны».
До этого, отвечая на вопросы государственного обвинителя Вышинского, Радек признал, что новая программа Троцкого предполагала реставрацию капитализма в стране и помощь в этом иностранных государств. «Раньше стоял вопрос так, — пояснял Радек, — что мы деремся за власть потому, что мы убеждены, что сможем что-то обеспечить стране. Теперь мы должны драться за то, чтобы здесь господствовал иностранный капитал, который нас приберет раньше, чем даст нам власть». Не правда ли, верное суждение, которое полностью оправдалось спустя полвека.
Но Радек не остановился на этом. Он продолжил: «Что означала директива о согласовании вредительства с иностранными кругами? Эта директива означала для меня совершенно простую вещь, понятную для меня, как для политического организатора, что в нашу организацию вклинивается резидентура иностранных держав…» Разве это не похоже на правду?
Необходимо привести выдержку из записи судебного заседания:
ВЫШИНСКИЙ. Значит, вы были заинтересованы в ускорении войны и заинтересованы в том, чтобы в этой войне СССР пришел к поражению? Как было сказано в письме Троцкого?
РАДЕК. Поражение неизбежно, и оно создает обстановку для нашего прихода к власти, поэтому мы заинтересованы в ускорении войны. Вывод: мы заинтересованы в поражении.
ВЫШИНСКИЙ. А вы были за поражение или за победу СССР?
РАДЕК. Все мои действия за эти годы свидетельствуют о том, что я помогал поражению.
ВЫШИНСКИЙ. Эти ваши действия были сознательными?
РАДЕК. Я в жизни несознательных действий, кроме сна, не делал никогда. (Смех.)
ВЫШИНСКИЙ. А это был, к сожалению, не сон?
РАДЕК. Это, к сожалению, был не сон.
ВЫШИНСКИЙ (к Пятакову): Вы подтверждаете свою осведомленность о письме Троцкого на имя Радека?
ПЯТАКОВ. Я уже вчера показывал и подтверждаю, что это полностью соответствует действительности.
ВЫШИНСКИЙ (к Сокольникову). Такой же вопрос.
СОКОЛЬНИКОВ. Мне это тоже известно.
ВЫШИНСКИЙ. Вы тоже разделяли эту позицию?
СОКОЛЬНИКОВ. Да.
ВЫШИНСКИЙ (к Серебрякову). Вы тоже разделяли эту позицию пораженчества?
СЕРЕБРЯКОВ. Я не возражал».
Разве не сознавали подсудимые, что этими ответами подписывают себе смертный приговор, признаваясь не только в антисталинской, но и антипартийной, более того, антисоветской деятельности? Безусловно, сознавали. В эту решающую минуту все они или кто-то хотя бы один могли бы отрицать такое обвинение, если бы оно не было убедительно доказано на следствии. Конечно, это было бы разумно и достойно. Никто из них этого не сделал.
Пятаков информировал суд о том, что они создавали троцкистские группы в Харькове, Днепропетровске, Одессе и Киеве, распространяли свою деятельность на Кузбасс. Зачем ему надо было бы наговаривать на невинных людей? Он мог бы умолчать о иногородних группах. По-видимому, во время следствия ему были показаны документы, свидетельствующие о том, что об этих группах уже стало известно органам госбезопасности.
Почему мы не должны верить последним — предсмертным — словам тех, кому грозила смертная казнь, а должны верить тем людям весьма сомнительных морально-нравственных качеств, которые предлагают вовсе не обращать внимания на такие признания, якобы ловко сфабрикованные следователями (конечно, по указаниям Сталина) и безвольно, бездумно, нелепо повторяемые обвиняемыми?
Какими бы ни были людьми Зиновьев, Каменев, Радек, Пятаков и другие осужденные, их последним словам на процессах веры, как мы думаем, больше, чем мнению откровенных антисоветчиков.
Если подсудимые оппозиционеры оговаривали не только себя, но и других, обрекая их на угрозу смертной казни ради призрачной надежды сохранить собственную жизнь, то такие люди не заслуживали бы ничего, кроме всеобщего презрения. Тем более что на процессах они не выглядели изможденными или подавленными.
И ради чего была бы такая преступная ложь? Только ради укрепления позиций Сталина?!
Нет, снова придется повторить мысль, которую мы высказывали раньше: к чести оппозиции, она была действительной, а не марионеточной, она реально угрожала не только Сталину, но и всему проводимому им и партией курсу. У Сталина и сталинизма в СССР были настоящие и сильные враги. И едва ли не самую главную опасность для него представлял тот заговор, который в процессе следствия получил наименование «Клубок».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116