Подумав так, я и не предполагал, как скоро
эта мысль обретет трагическую реальность, куда будут вовлечены многие
люди, и лишь чудом не будет преодолена та грань, за которой чернеет
бездонная пропасть катастрофы...
После ужина поднялся в номер. Телефон буквально магнитом тянул к
себе, и я готов был взять трубку и произнести лишь три слова: "Я уже
здесь". Но не стал этого делать, хотя и клял себя последними словами.
Наташка и так достаточно намаялась за минувший день и теперь, успокоенная
репортажем Си-би-эс о нашем благополучном приземлении, спала, будучи
уверенной, что и я в Вашингтоне отдыхаю после бурного дня. Если б я
позвонил ей, то не утерпел бы и понесся на край города, в советскую
колонию, но там - в этом не могло быть сомнений - в такое время суток не
слишком охотно раскрывают ворота для посторонних. Довелось бы поднимать на
ноги коменданта и еще кого-то, кто ответственен за внутренний режим,
словом, втягивать в свои заботы ни в чем не повинных людей...
Я улегся в кровать и раскрыл роман Джеймса Петтерсона "Зов Иерихона".
Но прежде чем раскрыть его, долго рассматривал глянцеватую обложку, откуда
эдакий супермен в темных зеркальных очках и в полувоенном костюме цвета
хаки от живота целится в меня коротким автоматным дулом, а позади
молодчика поблескивали маковки собора Василия Блаженного.
Книжицу дал в Москве, в аэропорту, мой давний приятель, буквально два
дня как вернувшийся из США. "Почитай, какой они представляют себе нашу
Московскую олимпиаду, - сказал он. - Это, так сказать, информация для
размышления. Как говорится, сказка - ложь, да в ней намек... А там без
намеков, прямиком рекомендуют, что нужно делать... Впрочем, сам
поймешь..."
Правда, пока летели, я так и не раскрыл книжку, и она всю дорогу
провалялась в спортивной сумке поверх московских сувениров, которые я вез
друзьям.
Но первые же страницы чтива засвидетельствовали, что их автор не
только элементарно не знаком с законами литературы, но и вообще с трудом
ориентируется, подбирая слова, не говоря уж о ситуациях, которые он
пытается создать. Впрочем, это на мой взгляд, а на американца, знающего
нередко о нашей стране самый минимум - в СССР живут только красные, по
улице Горького в Москве еще можно встретить разгуливающего медведя, ведь
недаром русские взяли олимпийским символом этого симпатягу мишку, - на
американца этот, с позволения сказать, роман вполне способен
подействовать. Еще бы - там столько истинно русского! И расстегаи с черной
икрой, и бесценные сокровища Кремля, коими пришел полюбоваться Бен с
молодчиками, правда, только с самыми наиприближенными, так как остальные и
не догадывались даже, что им уготована роль героев-смертников, - ведь, как
подлинно известно, красные чекисты конечно же не примут ультиматума и
будут драться насмерть, что для них жизнь, если они не отдадут ее во имя
процветания родины, то есть коммунистических Советов? Была там и русская
девушка по имени Наташа, которая с первого взгляда влюбилась в красавца
Бена и стала его верной помощницей... Словом, чушь на постном масле
тиражом - я заглянул в выходные данные - 250 тысяч экземпляров...
Резкий телефонный звонок буквально сдул меня с постели. Натали!
- Алло, Олег! - услышал я в трубке сочный мужской баритон. - Здесь
Дик Грегори.
- О, Дик, как я рад слышать тебя!
- Для этого есть помер моего нью-йоркского телефона, черт подери!
Мало того что я промаялся полдня в аэропорту, вторую половину пришлось
убить, чтобы выяснить, где ты находишься, ведь в Нью-Йорке гостиниц
столько, что за неделю не обзвонишь!
- Извини, Дик, не решился беспокоить так поздно.
- Слушай и запоминай: два часа ночи в Нью-Йорке - это как у вас
восемь вечера. Мы поздно ложимся.
- Беру на заметку!
- Что ты изволишь теперь делать?
- Пытаюсь уснуть. А что?
- Если хочешь, я через сорок минут буду у тебя - к сожалению, мой дом
далеко от центра. Бар в вашей гостинице работает всю ночь...
- Нет, Дик, перенесем встречу на завтра... Голова трещит, - соврал я.
По-прежнему сна не было ни в одном глазу, но я никого не желал видеть в
Нью-Йорке прежде, чем увижу Натали...
- О'кей, бай-бай, Олег. Звоню завтра в десять. Есть кое-что
любопытное... Ого! Дик Грегори времени напрасно не теряет.

2
Миниатюрный домик напоминал строения викторианской эпохи, столь часто
встречающиеся в Лондоне, стоило сделать несколько шагов к югу от
Пикадилли, не говоря уже о Челси или районе Портобелло-роуд. Перед
домиком, как и положено, был разбит собственный газончик, тщательно
подстриженный и, по-видимому, являвшийся предметом особой гордости хозяев.
Два окна, выходившие на дорогу, блистали прозрачной чистотой, и дорожка
тоже блистала ухоженностью - посыпанная красным кирпичным песком и
аккуратно отделенная от газона барьерчиком, она притягивала взгляд и
создавала ощущение праздничности. На лужайке - с ладонь, каких-нибудь
пять-шесть квадратных метров - возвышался белый металлический стул с
кружевной спинкой, но по его нетронутой белизне легко было предположить,
что на нем никогда не сидят, и он - просто дань моде, привычка выглядеть
не хуже, чем соседи. Достаточно было взглянуть налево и направо, чтобы
увидеть похожие, как сестры-близнецы, крошечные газончики и металлические
стулья.
- Нет, это бутафория, реклама преуспевания, не больше, -
чистосердечно признался Дима, уловив мой повышенный интерес к пейзажу. - Я
люблю только розы, белые розы...
- Послушайте, Зотов, - прогремел баритон Дика Грегори, - можно
подумать, что на этом пятачке - да здесь и семерым гномам не уместиться,
не говоря уж о Белоснежке, - есть где расти розам!
- А как же! - с обидой в голосе отозвался Дима. - У меня есть сад.
Конечно, по вашим, по американским, масштабам он может показаться
пустяковым, но для меня пять кустов роз - считай, целая жизнь. Я сейчас
вам покажу, сюда, пожалуйста!
С Димой Зотовым я познакомился давно. Всякий раз, встречаясь,
вглядывался в него с пытливостью хирурга, знающего, что его пациент
безнадежно болен. В том, что это так, я не сомневался ни на секунду, но
упаси вас бог увидеть во мне жестокого и бездушного эгоиста, что может
холодно рассуждать о судьбе человека, которого знаешь много лет и
относишься к нему с добрым чувством. Речь идет вовсе не о каком-то
хроническом заболевании, хотя Дима не отличался атлетическим здоровьем, к
тому же много пил, - во всяком случае куда больше, чем нужно человеку,
чтобы просто искусственно взбодрить себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31