С запахами догорающих листьев и прелой земли, с прозрачными лужами и по-летнему теплыми дождиками. Как не добавить в конце такого сочинения: «Я люблю осень»…
— Все-таки я люблю осень, — почти мечтательно вздохнул Иван и покосился на своего давнего школьного приятеля, Юрку Трепакова, который в этот момент сосредоточенно выпускал пузырьки воздуха из шприца с раствором обезболивающего.
— Открой рот, — приказал Юрка, давая понять, что лирические бредни про осень в данной ситуации совсем не уместны.
Осень со всеми ее красками, запахами, перелетными птицами и желтым солнышком уютно расположилась за окном Юркиного кабинета. Иван сидел в большом удобном кресле, нарядный, в белоснежном переднике. Запрокинув голову, он щурился под ярким светом хирургической лампы и размышлял о том, что толкает нормальных в общем-то людей выбирать себе вот такую ненормальную специальность — зубной врач. Какое, интересно, удовольствие — быть зубным врачом? Впрочем, наклонности садиста Иван заподозрил у приятеля еще в первом классе, когда тот вдохновенно оборвал лапки пойманному в спичечный коробок домашнему таракану, после чего смыл несчастное насекомое в унитаз.
— Очень больно будет? — спросил Иван.
— Постараюсь сделать как можно больнее, — пообещал садист Юрка и снова, на этот раз уже совсем строго, приказал: — Открой рот.
Не оставалось ничего иного, как сдаться на милость Всевышнего. Вознося молитвы, Иван в этот раз вполне конкретно представлял себе образ Царя Небесного — высоченный мужик в белом халате, с гривой черных волос, с прищуренными карими глазами, с трехдневной щетиной Антонио Бандераса и двухмиллилитровым шприцем в руке. Ну просто копия Юрки Трепакова, бывшего одноклассника, а ныне — врача-стоматолога, ведущего специалиста клиники. Вот ведь как бывает.
Рот все же пришлось открыть. Юрка нащупал пальцами место для укола, отодвинул щеку Ивана, прищурился, прицелился — и всадил иглу аккурат в десну над больным зубом.
Иван взвыл от боли.
— Ну, потерпи, родной, — почти ласково попросил его садист Юрка. — Ты ж мужик все-таки… Вижу, что больно. Но сейчас уже все пройдет. Через пару секунд. Вот, сейчас еще сюда… Вот так. Ну, прям герой настоящий.
Иван хотел было ответить Юрке парой ласковых слов, но, поскольку рот закрывать было нельзя, с открытым ртом получилось у него вместо ласковых слов одно только ласковое мычание.
— Понимаю, понимаю, — кивнул Юрка. — Спасибо-спасибо. И вам того же, и вас туда же… Не закрывай рот, я тебе полость уже прочистил.
Щека, язык и верхняя челюсть стали абсолютно деревянными. Боль, которая всю ночь заставляла прямо-таки на стену лезть, медленно отступила, затухла, и Иван принялся размышлять о том, что напрасно он, наверное, решил лечить этот дурацкий зуб, можно было бы просто обойтись уколом, а впредь просто не жевать ириски на левой стороне, и все обойдется.
— Знаю, знаю, о чем ты сейчас думаешь. Думаешь, на кой хрен вообще мне этот зуб лечить надо? — усмехнулся Юрка, который находился сейчас вне пределов видимости Ивана, где-то у него за спиной, и угрожающе гремел инструментами для пыток. — Думаешь — обошелся бы уколом, а впредь на закуску к пиву выбирал бы не арахис, а что-нибудь помягче типа селедочки под майонезным соусом… Впредь не грыз бы фундук зубами, а прикупил бы в магазине специальную такую штуку… Специальную штуку… Или что ты там грыз своим кариесным зубом, а?
— И-и-шки, — непонятно ответил Иван, не закрывая рта, но Юрка, имеющий многолетний опыт бесед с такими вот пациентами, все понял.
— И-и-шки, говоришь? Вот ведь, дите малое, ирисками душу тешит… — Юрка строго сдвинул брови и убедительно громыхнул инструментами для пыток. — А сейчас, поди, сидишь и клянешься себе, что никогда больше ириску в рот не возьмешь и зуб свой кариесный «блендамедом» чистить будешь утром и вечером… И даже днем, только бы я от тебя отстал… Только бы я тебя не трогал… Знаем, знаем, проходили уже… Только, мой дорогой, если твой зуб многострадальный сейчас не вылечить, то через полгода его удалять придется… А при таком отношении к зубам через несколько лет ты совсем без них останешься, и никакие «орбиты»-«блендамеды» тебе уже не понадобятся… И не только об ирисках, вообще о всякой еде забыть придется… Будешь на манной кашке сидеть да на супчиках протертых… Суп-пюре называются, редкостная гадость… Инвалид, в общем…
Юрка, гад такой, определенно пользовался ситуацией — Иван, при всем своем желании продемонстрировать приятелю полный свой запас ненормативной лексики, мог только мычать в ответ. Но мычать, да еще с открытым ртом, было как-то унизительно, поэтому приходилось молча терпеть все эти моральные издевательства, используемые садистом Юркой в качестве подготовки пациента к последующим физическим пыткам.
— Да ладно тебе, — примирительно сказал возникший в поле зрения Юрка. — Ну я ж тебе сказал, больно не будет. Это ж тебе не лидокаин какой-нибудь, это нормальное обезболивающее последнего поколения… Классный препарат, говорю тебе… Так что успокойся и любуйся на свою распрекрасную осень за окном и не смотри на меня как жертва на палача… Я же тебе, дурак, помощь оказываю. Неотложную. А ты морду воротишь… А ну, открой рот шире.
Иван раскрыл рот до предела. Юрка пододвинул лампочку, нащупал под креслом какую-то педаль, после чего бормашина последнего поколения радостно заурчала. Юрка сосредоточенно смотрел в рот Ивану, Иван от страха зажмурил глаза, но тут же, при первом прикосновении сверла к зубу, снова распахнул их и ойкнул.
— А вот сейчас врешь. Сейчас тебе не больно, а просто страшно. Я ж по глазам вижу. Так что успокойся. Последний раз тебе говорю.
Иван снова откинулся на спинку кресла, вяло удивившись тому, как это Юрка может по глазам определять, когда человеку больно, а когда — просто страшно. Ведь и правда — в первый раз от укола ужасно больно было, а во второй раз он ойкнул просто от страха. Телепат Юрка, не иначе. У него, наверное, дополнительная специальность в институте была — телепатия…
Убедившись, что бормашина после введения обезболивающего препарата последнего поколения для него совсем не страшна, Иван окончательно расслабился и даже на некоторое время забыл про свой зуб, вспомнив про новый и срочный проект дизайна для салона красоты в центре города. Если бы не этот зуб, сидел бы он сейчас в своем офисе и думал бы над проектом…
— Ангел, — похвалил его Юрка, залепив наконец многострадальный, теперь уже не кариесный зуб раствором для пломбирования. Как полагается, попросил Ивана прикусить, поинтересовался, испытывает ли Иван дискомфорт, еще немножко поковырял пломбу сверлом — как подозревал Иван, не в целях практической необходимости, а из любви к искусству.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
— Все-таки я люблю осень, — почти мечтательно вздохнул Иван и покосился на своего давнего школьного приятеля, Юрку Трепакова, который в этот момент сосредоточенно выпускал пузырьки воздуха из шприца с раствором обезболивающего.
— Открой рот, — приказал Юрка, давая понять, что лирические бредни про осень в данной ситуации совсем не уместны.
Осень со всеми ее красками, запахами, перелетными птицами и желтым солнышком уютно расположилась за окном Юркиного кабинета. Иван сидел в большом удобном кресле, нарядный, в белоснежном переднике. Запрокинув голову, он щурился под ярким светом хирургической лампы и размышлял о том, что толкает нормальных в общем-то людей выбирать себе вот такую ненормальную специальность — зубной врач. Какое, интересно, удовольствие — быть зубным врачом? Впрочем, наклонности садиста Иван заподозрил у приятеля еще в первом классе, когда тот вдохновенно оборвал лапки пойманному в спичечный коробок домашнему таракану, после чего смыл несчастное насекомое в унитаз.
— Очень больно будет? — спросил Иван.
— Постараюсь сделать как можно больнее, — пообещал садист Юрка и снова, на этот раз уже совсем строго, приказал: — Открой рот.
Не оставалось ничего иного, как сдаться на милость Всевышнего. Вознося молитвы, Иван в этот раз вполне конкретно представлял себе образ Царя Небесного — высоченный мужик в белом халате, с гривой черных волос, с прищуренными карими глазами, с трехдневной щетиной Антонио Бандераса и двухмиллилитровым шприцем в руке. Ну просто копия Юрки Трепакова, бывшего одноклассника, а ныне — врача-стоматолога, ведущего специалиста клиники. Вот ведь как бывает.
Рот все же пришлось открыть. Юрка нащупал пальцами место для укола, отодвинул щеку Ивана, прищурился, прицелился — и всадил иглу аккурат в десну над больным зубом.
Иван взвыл от боли.
— Ну, потерпи, родной, — почти ласково попросил его садист Юрка. — Ты ж мужик все-таки… Вижу, что больно. Но сейчас уже все пройдет. Через пару секунд. Вот, сейчас еще сюда… Вот так. Ну, прям герой настоящий.
Иван хотел было ответить Юрке парой ласковых слов, но, поскольку рот закрывать было нельзя, с открытым ртом получилось у него вместо ласковых слов одно только ласковое мычание.
— Понимаю, понимаю, — кивнул Юрка. — Спасибо-спасибо. И вам того же, и вас туда же… Не закрывай рот, я тебе полость уже прочистил.
Щека, язык и верхняя челюсть стали абсолютно деревянными. Боль, которая всю ночь заставляла прямо-таки на стену лезть, медленно отступила, затухла, и Иван принялся размышлять о том, что напрасно он, наверное, решил лечить этот дурацкий зуб, можно было бы просто обойтись уколом, а впредь просто не жевать ириски на левой стороне, и все обойдется.
— Знаю, знаю, о чем ты сейчас думаешь. Думаешь, на кой хрен вообще мне этот зуб лечить надо? — усмехнулся Юрка, который находился сейчас вне пределов видимости Ивана, где-то у него за спиной, и угрожающе гремел инструментами для пыток. — Думаешь — обошелся бы уколом, а впредь на закуску к пиву выбирал бы не арахис, а что-нибудь помягче типа селедочки под майонезным соусом… Впредь не грыз бы фундук зубами, а прикупил бы в магазине специальную такую штуку… Специальную штуку… Или что ты там грыз своим кариесным зубом, а?
— И-и-шки, — непонятно ответил Иван, не закрывая рта, но Юрка, имеющий многолетний опыт бесед с такими вот пациентами, все понял.
— И-и-шки, говоришь? Вот ведь, дите малое, ирисками душу тешит… — Юрка строго сдвинул брови и убедительно громыхнул инструментами для пыток. — А сейчас, поди, сидишь и клянешься себе, что никогда больше ириску в рот не возьмешь и зуб свой кариесный «блендамедом» чистить будешь утром и вечером… И даже днем, только бы я от тебя отстал… Только бы я тебя не трогал… Знаем, знаем, проходили уже… Только, мой дорогой, если твой зуб многострадальный сейчас не вылечить, то через полгода его удалять придется… А при таком отношении к зубам через несколько лет ты совсем без них останешься, и никакие «орбиты»-«блендамеды» тебе уже не понадобятся… И не только об ирисках, вообще о всякой еде забыть придется… Будешь на манной кашке сидеть да на супчиках протертых… Суп-пюре называются, редкостная гадость… Инвалид, в общем…
Юрка, гад такой, определенно пользовался ситуацией — Иван, при всем своем желании продемонстрировать приятелю полный свой запас ненормативной лексики, мог только мычать в ответ. Но мычать, да еще с открытым ртом, было как-то унизительно, поэтому приходилось молча терпеть все эти моральные издевательства, используемые садистом Юркой в качестве подготовки пациента к последующим физическим пыткам.
— Да ладно тебе, — примирительно сказал возникший в поле зрения Юрка. — Ну я ж тебе сказал, больно не будет. Это ж тебе не лидокаин какой-нибудь, это нормальное обезболивающее последнего поколения… Классный препарат, говорю тебе… Так что успокойся и любуйся на свою распрекрасную осень за окном и не смотри на меня как жертва на палача… Я же тебе, дурак, помощь оказываю. Неотложную. А ты морду воротишь… А ну, открой рот шире.
Иван раскрыл рот до предела. Юрка пододвинул лампочку, нащупал под креслом какую-то педаль, после чего бормашина последнего поколения радостно заурчала. Юрка сосредоточенно смотрел в рот Ивану, Иван от страха зажмурил глаза, но тут же, при первом прикосновении сверла к зубу, снова распахнул их и ойкнул.
— А вот сейчас врешь. Сейчас тебе не больно, а просто страшно. Я ж по глазам вижу. Так что успокойся. Последний раз тебе говорю.
Иван снова откинулся на спинку кресла, вяло удивившись тому, как это Юрка может по глазам определять, когда человеку больно, а когда — просто страшно. Ведь и правда — в первый раз от укола ужасно больно было, а во второй раз он ойкнул просто от страха. Телепат Юрка, не иначе. У него, наверное, дополнительная специальность в институте была — телепатия…
Убедившись, что бормашина после введения обезболивающего препарата последнего поколения для него совсем не страшна, Иван окончательно расслабился и даже на некоторое время забыл про свой зуб, вспомнив про новый и срочный проект дизайна для салона красоты в центре города. Если бы не этот зуб, сидел бы он сейчас в своем офисе и думал бы над проектом…
— Ангел, — похвалил его Юрка, залепив наконец многострадальный, теперь уже не кариесный зуб раствором для пломбирования. Как полагается, попросил Ивана прикусить, поинтересовался, испытывает ли Иван дискомфорт, еще немножко поковырял пломбу сверлом — как подозревал Иван, не в целях практической необходимости, а из любви к искусству.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78