И рассмеялся:
— С трудом верится!
— Ну, ты мне рассказывать будешь? — откусив почти половину шоколадки, она уставилась на него не мигая. И добавила, уже с набитым ртом, проглатывая и искажая звуки: — В прошлый раз ведь обещал, помнишь? Прочему взрослые люди не могут быть вместе? Не потому, что не хотят, а потому, что не могут?
— Помню. Только, Таня… Понимаешь, это очень сложный вопрос. Взрослые люди иногда сами не понимают… И не могут на него ответить.
— Как это?
— Ну вот так. Не знаю, как тебе объяснить. Ну вот ты, к примеру, любишь сладкое. Но ты ведь не можешь сказать почему?
— Потому что сладкое, — не раздумывая ответила Таня. — Почему же еще?
«Номер не прошел», — подумал Иван и откусил от своей половинки батончика.
— Ну вот так же и люди. Не могут быть вместе, потому что не могут. В жизни ведь бывают разные обстоятельства. Бывает даже такое, когда два взрослых человека встречаются и женятся, потому что любят друг друга. А потом проходит время, и они расстаются, потому что больше уже не любят.
— Как это? Я вот, например, люблю маму и никогда не разлюблю.
— Мама — это другое. Это родной человек, понимаешь? Ее разлюбить невозможно. И мама тоже не может разлюбить своего ребенка. Даже если ребенок сделает что-нибудь… не очень хорошее. Мама поругает, а потом простит и все равно любить будет.
Таня помолчала некоторое время. А потом тихо ответила:
— Я знаю. Но все равно это несправедливо. Если взрослые хотят быть вместе, пока любят друг друга, а потом уже не хотят, потому что не любят, — как же тогда ребенку быть? Ребенок-то любит и маму и папу.
Иван вздохнул:
— Таня, но твой папа ведь… Он же не оставил маму. Он же погиб, ты ведь сама говорила.
— Ну да. Я знаю. — Таня вздохнула и полезла в пакет за очередной конфетой. — Ладно. Я все равно ничего не поняла.
— Тань, я тоже все это не очень хорошо понимаю. И никто этого не понимает… Правда.
— А вот еще что… Я вот еще что спросить хотела. Я у мамы и у Лоры спрашивала недавно, а они мне сказали, что такие вещи мне пока еще знать рано. А можно я тебя спрошу? А ты мне ответишь?
— Ну спроси, — обреченно вздохнул Иван. — Только я тоже, может быть, не смогу тебе ответить.
— Потому что я еще маленькая такие вещи знать, да?
— Да какие вещи-то, Таня?
— А как это — избавиться от беременности?
— Что?!
Иван даже перестал жевать. Возникло странное чувство — он как будто бы на миг отделился от самого себя, раздвоился, и этот возникший из ниоткуда Иванов двойник висел теперь под потолком и наблюдал картину со стороны. Иван видел себя сидящим на диване, обитом розово-коричневым велюром, с половинкой шоколадного батончика в руке. Видел Таню — маленькую девочку с мальчишеской стрижкой, совсем еще маленькую девочку, которая задает такие вот недетские вопросы. И жаждет получить на них ответ.
А потом все это исчезло — и Иван с половиной шоколадного батончика, и Таня с мальчишеской стрижкой, и диван, на котором они сидели.
А Иван оказался в запретной зоне.
Он просто не был готов к такому вопросу. Если бы знал — наверняка подготовился бы, и ничего такого не случилось бы.
Но он не знал, а поэтому не подготовился.
И теперь не видел уже Таню, а видел вместо нее маленького мальчика.
Он почему-то всегда представлял его себе трехлетним. Этаким сочным и здоровым карапузом в широченных джинсовых штанах, с классическими розовыми щеками и довольной улыбкой на лице. Он представлял его себе сидящим на полу среди кучи игрушек и каждую эту игрушку тоже себе представлял — разноцветные и разнокалиберные машинки, самосвалы, грузовики. Пистолеты с присосками и без присосок. Пластмассовые солдатики. Конструктор «Лего», большая часть деталей которого просто разбросана по полу. Мягкие игрушки — слоны, медведи, собаки, зайцы и бегемоты. Детские книжки с разноцветными картинками. Целая куча игрушек — здесь было все, о чем только может мечтать ребенок.
В запретной зоне, в мире этих детских вещей, он очень часто присаживался рядом с карапузом. И начинал перебирать детали конструктора, стрелять из игрушечных пистолетов, устраивать в углу комнаты зоопарк, читать вслух детские книжки.
Он представлял его себе гуляющим на улице. В громоздком зимнем комбинезоне, передвигающимся вразвалочку, неуклюже. Он видел снег и следы карапуза на этом снегу — маленькие и бесформенные, потому что карапуз был в валенках. Он катал его на санках и лепил вместе с ним снеговика.
Сколько снеговиков слепил Иван за эти годы? Сколько раз скатывался на санках с горы?
Он никогда не считал. Здесь, в запретной зоне, это можно было делать бесконечно. Можно было налепить за один вечер и одну бессонную ночь тысячу снеговиков и скатиться с горки тысячу раз. Здесь можно было съесть подряд сотню брикетов мороженого, не боясь, что заболит горло. А если вдруг надоест зима, то можно было запросто перенестись в лето. Рассматривать бабочек с разноцветными крыльями, считать черные крапинки на спине у божьих коровок. Купаться в реке. Запускать с горы воздушного змея. Объедаться конфетами, не опасаясь аллергии. Кататься на каруселях в парке — бесконечное число раз, не боясь при этом, что голова закружится.
Семь лет назад Иван сжег все бумаги, которые подтверждали, что мягкие игрушки, машины, снеговики, брикеты с мороженым и карусели в парке могли стать реальностью. Бумаги, подтверждающие, что реальностью мог бы стать и карапуз в громоздком зимнем комбинезоне и в валенках.
Их было три, этих бумаги. Первая — результат ультразвукового исследования, подтверждающий беременность. «Прогрессирующая беременность, — было написано в этой первой бумаге, — срок 4-5 недель, диаметр плода 1, 5 миллиметра». Вторая — результат повторного ультразвукового исследования. Вера сделала его, потому что засомневалась. Вторая бумага была почти такая же, с тем же диагнозом, только срок был уже другим и диаметр плода составлял не полтора, а четыре с половиной миллиметра.
За это время Ванька успел подрасти. Иван был жутко рад тому, что за каких-то несчастных две недели его сын так сильно вырос. Это было по-мужски, это было здорово.
Третья бумага была совсем иного рода, не медицинская. Это был гарантийный талон от мебельной фабрики. Талон гарантировал, что в течение двадцати четырех месяцев со дня покупки детская кроватка будет служить исправно.
У Ивана остался только талон. Сама кроватка осталась у Веры.
Он сжег три эти бумаги спичками. Сидел на кухне и тупо сжигал. Бумаги сожглись очень быстро — уже через пять минут в пепельнице на кухонном столе осталась только горстка пепла и ворох жженых спичек. Потом Иван взял пепельницу и опрокинул ее содержимое в мусорное ведро. Потом взял кухонную тряпку и вытер со стола. Стол стал абсолютно чистым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
— С трудом верится!
— Ну, ты мне рассказывать будешь? — откусив почти половину шоколадки, она уставилась на него не мигая. И добавила, уже с набитым ртом, проглатывая и искажая звуки: — В прошлый раз ведь обещал, помнишь? Прочему взрослые люди не могут быть вместе? Не потому, что не хотят, а потому, что не могут?
— Помню. Только, Таня… Понимаешь, это очень сложный вопрос. Взрослые люди иногда сами не понимают… И не могут на него ответить.
— Как это?
— Ну вот так. Не знаю, как тебе объяснить. Ну вот ты, к примеру, любишь сладкое. Но ты ведь не можешь сказать почему?
— Потому что сладкое, — не раздумывая ответила Таня. — Почему же еще?
«Номер не прошел», — подумал Иван и откусил от своей половинки батончика.
— Ну вот так же и люди. Не могут быть вместе, потому что не могут. В жизни ведь бывают разные обстоятельства. Бывает даже такое, когда два взрослых человека встречаются и женятся, потому что любят друг друга. А потом проходит время, и они расстаются, потому что больше уже не любят.
— Как это? Я вот, например, люблю маму и никогда не разлюблю.
— Мама — это другое. Это родной человек, понимаешь? Ее разлюбить невозможно. И мама тоже не может разлюбить своего ребенка. Даже если ребенок сделает что-нибудь… не очень хорошее. Мама поругает, а потом простит и все равно любить будет.
Таня помолчала некоторое время. А потом тихо ответила:
— Я знаю. Но все равно это несправедливо. Если взрослые хотят быть вместе, пока любят друг друга, а потом уже не хотят, потому что не любят, — как же тогда ребенку быть? Ребенок-то любит и маму и папу.
Иван вздохнул:
— Таня, но твой папа ведь… Он же не оставил маму. Он же погиб, ты ведь сама говорила.
— Ну да. Я знаю. — Таня вздохнула и полезла в пакет за очередной конфетой. — Ладно. Я все равно ничего не поняла.
— Тань, я тоже все это не очень хорошо понимаю. И никто этого не понимает… Правда.
— А вот еще что… Я вот еще что спросить хотела. Я у мамы и у Лоры спрашивала недавно, а они мне сказали, что такие вещи мне пока еще знать рано. А можно я тебя спрошу? А ты мне ответишь?
— Ну спроси, — обреченно вздохнул Иван. — Только я тоже, может быть, не смогу тебе ответить.
— Потому что я еще маленькая такие вещи знать, да?
— Да какие вещи-то, Таня?
— А как это — избавиться от беременности?
— Что?!
Иван даже перестал жевать. Возникло странное чувство — он как будто бы на миг отделился от самого себя, раздвоился, и этот возникший из ниоткуда Иванов двойник висел теперь под потолком и наблюдал картину со стороны. Иван видел себя сидящим на диване, обитом розово-коричневым велюром, с половинкой шоколадного батончика в руке. Видел Таню — маленькую девочку с мальчишеской стрижкой, совсем еще маленькую девочку, которая задает такие вот недетские вопросы. И жаждет получить на них ответ.
А потом все это исчезло — и Иван с половиной шоколадного батончика, и Таня с мальчишеской стрижкой, и диван, на котором они сидели.
А Иван оказался в запретной зоне.
Он просто не был готов к такому вопросу. Если бы знал — наверняка подготовился бы, и ничего такого не случилось бы.
Но он не знал, а поэтому не подготовился.
И теперь не видел уже Таню, а видел вместо нее маленького мальчика.
Он почему-то всегда представлял его себе трехлетним. Этаким сочным и здоровым карапузом в широченных джинсовых штанах, с классическими розовыми щеками и довольной улыбкой на лице. Он представлял его себе сидящим на полу среди кучи игрушек и каждую эту игрушку тоже себе представлял — разноцветные и разнокалиберные машинки, самосвалы, грузовики. Пистолеты с присосками и без присосок. Пластмассовые солдатики. Конструктор «Лего», большая часть деталей которого просто разбросана по полу. Мягкие игрушки — слоны, медведи, собаки, зайцы и бегемоты. Детские книжки с разноцветными картинками. Целая куча игрушек — здесь было все, о чем только может мечтать ребенок.
В запретной зоне, в мире этих детских вещей, он очень часто присаживался рядом с карапузом. И начинал перебирать детали конструктора, стрелять из игрушечных пистолетов, устраивать в углу комнаты зоопарк, читать вслух детские книжки.
Он представлял его себе гуляющим на улице. В громоздком зимнем комбинезоне, передвигающимся вразвалочку, неуклюже. Он видел снег и следы карапуза на этом снегу — маленькие и бесформенные, потому что карапуз был в валенках. Он катал его на санках и лепил вместе с ним снеговика.
Сколько снеговиков слепил Иван за эти годы? Сколько раз скатывался на санках с горы?
Он никогда не считал. Здесь, в запретной зоне, это можно было делать бесконечно. Можно было налепить за один вечер и одну бессонную ночь тысячу снеговиков и скатиться с горки тысячу раз. Здесь можно было съесть подряд сотню брикетов мороженого, не боясь, что заболит горло. А если вдруг надоест зима, то можно было запросто перенестись в лето. Рассматривать бабочек с разноцветными крыльями, считать черные крапинки на спине у божьих коровок. Купаться в реке. Запускать с горы воздушного змея. Объедаться конфетами, не опасаясь аллергии. Кататься на каруселях в парке — бесконечное число раз, не боясь при этом, что голова закружится.
Семь лет назад Иван сжег все бумаги, которые подтверждали, что мягкие игрушки, машины, снеговики, брикеты с мороженым и карусели в парке могли стать реальностью. Бумаги, подтверждающие, что реальностью мог бы стать и карапуз в громоздком зимнем комбинезоне и в валенках.
Их было три, этих бумаги. Первая — результат ультразвукового исследования, подтверждающий беременность. «Прогрессирующая беременность, — было написано в этой первой бумаге, — срок 4-5 недель, диаметр плода 1, 5 миллиметра». Вторая — результат повторного ультразвукового исследования. Вера сделала его, потому что засомневалась. Вторая бумага была почти такая же, с тем же диагнозом, только срок был уже другим и диаметр плода составлял не полтора, а четыре с половиной миллиметра.
За это время Ванька успел подрасти. Иван был жутко рад тому, что за каких-то несчастных две недели его сын так сильно вырос. Это было по-мужски, это было здорово.
Третья бумага была совсем иного рода, не медицинская. Это был гарантийный талон от мебельной фабрики. Талон гарантировал, что в течение двадцати четырех месяцев со дня покупки детская кроватка будет служить исправно.
У Ивана остался только талон. Сама кроватка осталась у Веры.
Он сжег три эти бумаги спичками. Сидел на кухне и тупо сжигал. Бумаги сожглись очень быстро — уже через пять минут в пепельнице на кухонном столе осталась только горстка пепла и ворох жженых спичек. Потом Иван взял пепельницу и опрокинул ее содержимое в мусорное ведро. Потом взял кухонную тряпку и вытер со стола. Стол стал абсолютно чистым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78