Это еще разобраться нужно, кто из них двоих немножко ненормальный. Вполне вероятно, что оба…
Она приняла у него из рук первую вымытую тарелку, вытерла ее полотенцем и поставила в шкаф. Планировка кухни у Дианы была замечательной — пространство возле мойки было таким узким, что им приходилось стоять почти вплотную друг к другу, иногда соприкасаясь плечами. Только жаль, тарелок было мало и мылись они слишком быстро, исчезая из мойки почти на глазах.
— Да вы спите, что ли, Иван? Ну, ей-богу, мы так до утра будем с этой посудой возиться.
— Я просто очень стараюсь.
— Он очень старается, — усмехнулась она. — А побыстрее нельзя стараться? Или вам нравится торчать возле раковины?
— Нравится, — честно признался он.
И она, кажется, поняла, что он имел в виду, сказав, что ему нравится возле раковины. Пробормотала себе под нос:
— Глупость какая, — и громыхнула тарелкой так, что Ивану показалось, будто тарелка разбилась.
Посуда из раковины продолжала исчезать с катастрофической скоростью. Диана нетерпеливо теребила в руках полотенце, но больше уже Ивана не подгоняла.
— Мы так и будем молчать теперь? — спросила она, будто на что-то разозлившись.
— Нет, не будем молчать. Будем разговаривать. Расскажите мне что-нибудь, Диана.
— Что, например?
— Ну, например… А знаете, в тот день, когда мы встретились в отеле, забавная такая штука вышла, — вдруг вспомнил Иван. — Я давно уже у вас хотел спросить, про глаза.
— Про глаза?
— Помните, когда мы встретились в море, у вас цвет глаза был точно такой же, как море. Сине-зеленый. А потом, когда вы… — Иван слегка запнулся, — когда вы танцевали на сцене, и потом, когда поднимались по лестнице, глаза у вас были совсем черные.
— Глупость какая, — ответила она категорично. — Вы что же, Иван, думаете, у меня запасные глаза есть?
— Ну, и об этом я тоже подумал. И про линзы.
— Не было никаких линз. Ерунда все это. Вы просто много выпили в тот вечер, поэтому у вас начались зрительные галлюцинации.
— Вы так думаете?
— Другого объяснения у меня нет.
— А может быть, у вас что-нибудь болело? Очень сильно?
— Очень сильно? Ну да, — вспомнила она. — Очень сильно болела нога. Я ее в кровь туфлями растерла. А танцевать все равно пришлось. И было правда ужасно больно. Но я терпела. Только я все равно не понимаю, как моя нога связана с глазами. Вы шутите, да?
— И вовсе я не шучу, — улыбнулся Иван с видом победителя. — Вы разве не знаете, что у человека от боли зрачки всегда расширяются?
— Глупость какая, — снова сказала Диана, убирая в шкаф очередную вымытую Иваном тарелку. Эта тарелка была последней — теперь на дне мойки лежали только ложки, вилки и два ножа. В переводе на время это минут пять-семь, не больше. Потом можно будет еще почистить раковину порошком и вытереть ее сухой тряпкой. Это еще две-три минуты. А потом возле мойки делать будет совсем нечего.
— И как это вы с больной ногой танцевали?
— Сама не знаю. Деваться просто было некуда — деньги-то мы авансом получили. А вы, значит, видели?
— Видел. Я в первом ряду сидел. За угловым с правой стороны столиком. Не помните меня?
— Смешной вы, Иван. Ну откуда я вас помнить могу?
— А вы здорово танцевали. Очень… натурально.
— Это как — натурально?
Он молчал. Ему снова захотелось провалиться сквозь землю или повернуть время вспять, чтобы дать себе возможность подумать прежде, чем сказать. Но повернуть время вспять невозможно, и провалиться сквозь землю невозможно тоже, при всем желании. Поэтому пришлось отвечать за сказанные слова.
— Ну, знаете, я даже подумал… И все зрители тоже подумали, что вы с Лорой… Ну, в общем, пара.
— Пара, говорите?
Она снова застыла с полотенцем в руках. Замерла, словно перед прыжком, и Иван сразу понял, что что-то изменилось. Тонкая невидимая ниточка, которая протянулась между ними и связала их в тот момент, когда она надевала на него фартук, положив ему руки на плечи так, как кладет женщина руки на плечи мужчине, когда собирается его обнять, вдруг натянулась, превратившись в струну, и готова была разорваться.
Если бы он мог себя ударить, он бы ударил себя сейчас. Размахнулся бы и врезал со всей силы кулаком промеж глаз, да посильнее, чтобы расцвел потом на этом месте огромный багрово-фиолетовый синяк, который еще долго напоминал бы ему о том, что прежде, чем что-то сказать, нужно как следует подумать. А она все смотрела на него, молчала и отдалялась от него с каждой секундой. А потом спросила изменившимся голосом:
— Зачем вы меня искали, Иван?
Он не знал, что ответить.
— Зачем? — повторила она. — Если вы решили, что мы с Лорой — пара, зачем вы меня искали? Вы ведь искали меня, вы не случайно в тот вечер возле входа меня встретили. Ведь не случайно же?
— Не случайно.
— Откуда вы узнали, что я в школе тренером работаю?
Иван опять не знал, что ответить. А поэтому ответил правду:
— Брат одного моего друга… Юркин брат, он помог узнать, через паспортно-визовую службу. Он сам работает в ФСБ.
— В ФСБ?
Глаза у нее потемнели и теперь снова были какого-то незнакомого цвета. Кажется, на этот раз она ему поверила. И отступила на шаг, словно чего-то испугавшись.
— Значит, вы знали и про то, что я замужем?
— Знал. И про это знал тоже.
— И… и про все остальное?
Она ждала ответа с таким напряжением и была такой испуганной, что Иван окончательно растерялся. Он ведь и сам тысячи раз задавал себе этот вопрос: «зачем?», но так и не смог на него ответить.
Тонкая прядка волос выбилась у нее из прически. Тонкая, светлая и нежная прядка волос упала на лицо. Захотелось убрать эту прядку, но руки были мокрыми. Поэтому он дунул на прядку, а руки вытер о фартук. Прядка взметнулась вверх, подхваченная струей воздуха, а потом снова упала на лицо.
И в этот момент он вдруг понял. Он понял, что с ним случилось то, от чего меняется мир. То, от чего мир исчезает, становится неважным и почти невидимым.
Мир исчезает, и остается только один человек, ради которого хочется жить в этом исчезнувшем мире. И ужасно хочется, чтобы этот человек был рядом. Чтобы он был близко-близко. Чтобы можно было чувствовать его дыхание и вдыхать легкий цветочный аромат волос. Чтобы можно было дунуть на легкую и нежную прядку, выбившуюся из прически, и увидеть, как эта прядка взлетает вверх, а потом снова падает на лицо. И после этого почувствовать себя совершенно счастливым.
Кажется, люди даже успели изобрести название всему тому, что с ним случилось.
Надо же, ведь все оказалось так просто, подумал Иван, продолжая смотреть в испуганные глаза Дианы. Он не знал «про все остальное», и ему совсем не хотелось этого знать. Может быть, в прошлом она совершила акт международного терроризма или какое-нибудь серьезное экономическое преступление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Она приняла у него из рук первую вымытую тарелку, вытерла ее полотенцем и поставила в шкаф. Планировка кухни у Дианы была замечательной — пространство возле мойки было таким узким, что им приходилось стоять почти вплотную друг к другу, иногда соприкасаясь плечами. Только жаль, тарелок было мало и мылись они слишком быстро, исчезая из мойки почти на глазах.
— Да вы спите, что ли, Иван? Ну, ей-богу, мы так до утра будем с этой посудой возиться.
— Я просто очень стараюсь.
— Он очень старается, — усмехнулась она. — А побыстрее нельзя стараться? Или вам нравится торчать возле раковины?
— Нравится, — честно признался он.
И она, кажется, поняла, что он имел в виду, сказав, что ему нравится возле раковины. Пробормотала себе под нос:
— Глупость какая, — и громыхнула тарелкой так, что Ивану показалось, будто тарелка разбилась.
Посуда из раковины продолжала исчезать с катастрофической скоростью. Диана нетерпеливо теребила в руках полотенце, но больше уже Ивана не подгоняла.
— Мы так и будем молчать теперь? — спросила она, будто на что-то разозлившись.
— Нет, не будем молчать. Будем разговаривать. Расскажите мне что-нибудь, Диана.
— Что, например?
— Ну, например… А знаете, в тот день, когда мы встретились в отеле, забавная такая штука вышла, — вдруг вспомнил Иван. — Я давно уже у вас хотел спросить, про глаза.
— Про глаза?
— Помните, когда мы встретились в море, у вас цвет глаза был точно такой же, как море. Сине-зеленый. А потом, когда вы… — Иван слегка запнулся, — когда вы танцевали на сцене, и потом, когда поднимались по лестнице, глаза у вас были совсем черные.
— Глупость какая, — ответила она категорично. — Вы что же, Иван, думаете, у меня запасные глаза есть?
— Ну, и об этом я тоже подумал. И про линзы.
— Не было никаких линз. Ерунда все это. Вы просто много выпили в тот вечер, поэтому у вас начались зрительные галлюцинации.
— Вы так думаете?
— Другого объяснения у меня нет.
— А может быть, у вас что-нибудь болело? Очень сильно?
— Очень сильно? Ну да, — вспомнила она. — Очень сильно болела нога. Я ее в кровь туфлями растерла. А танцевать все равно пришлось. И было правда ужасно больно. Но я терпела. Только я все равно не понимаю, как моя нога связана с глазами. Вы шутите, да?
— И вовсе я не шучу, — улыбнулся Иван с видом победителя. — Вы разве не знаете, что у человека от боли зрачки всегда расширяются?
— Глупость какая, — снова сказала Диана, убирая в шкаф очередную вымытую Иваном тарелку. Эта тарелка была последней — теперь на дне мойки лежали только ложки, вилки и два ножа. В переводе на время это минут пять-семь, не больше. Потом можно будет еще почистить раковину порошком и вытереть ее сухой тряпкой. Это еще две-три минуты. А потом возле мойки делать будет совсем нечего.
— И как это вы с больной ногой танцевали?
— Сама не знаю. Деваться просто было некуда — деньги-то мы авансом получили. А вы, значит, видели?
— Видел. Я в первом ряду сидел. За угловым с правой стороны столиком. Не помните меня?
— Смешной вы, Иван. Ну откуда я вас помнить могу?
— А вы здорово танцевали. Очень… натурально.
— Это как — натурально?
Он молчал. Ему снова захотелось провалиться сквозь землю или повернуть время вспять, чтобы дать себе возможность подумать прежде, чем сказать. Но повернуть время вспять невозможно, и провалиться сквозь землю невозможно тоже, при всем желании. Поэтому пришлось отвечать за сказанные слова.
— Ну, знаете, я даже подумал… И все зрители тоже подумали, что вы с Лорой… Ну, в общем, пара.
— Пара, говорите?
Она снова застыла с полотенцем в руках. Замерла, словно перед прыжком, и Иван сразу понял, что что-то изменилось. Тонкая невидимая ниточка, которая протянулась между ними и связала их в тот момент, когда она надевала на него фартук, положив ему руки на плечи так, как кладет женщина руки на плечи мужчине, когда собирается его обнять, вдруг натянулась, превратившись в струну, и готова была разорваться.
Если бы он мог себя ударить, он бы ударил себя сейчас. Размахнулся бы и врезал со всей силы кулаком промеж глаз, да посильнее, чтобы расцвел потом на этом месте огромный багрово-фиолетовый синяк, который еще долго напоминал бы ему о том, что прежде, чем что-то сказать, нужно как следует подумать. А она все смотрела на него, молчала и отдалялась от него с каждой секундой. А потом спросила изменившимся голосом:
— Зачем вы меня искали, Иван?
Он не знал, что ответить.
— Зачем? — повторила она. — Если вы решили, что мы с Лорой — пара, зачем вы меня искали? Вы ведь искали меня, вы не случайно в тот вечер возле входа меня встретили. Ведь не случайно же?
— Не случайно.
— Откуда вы узнали, что я в школе тренером работаю?
Иван опять не знал, что ответить. А поэтому ответил правду:
— Брат одного моего друга… Юркин брат, он помог узнать, через паспортно-визовую службу. Он сам работает в ФСБ.
— В ФСБ?
Глаза у нее потемнели и теперь снова были какого-то незнакомого цвета. Кажется, на этот раз она ему поверила. И отступила на шаг, словно чего-то испугавшись.
— Значит, вы знали и про то, что я замужем?
— Знал. И про это знал тоже.
— И… и про все остальное?
Она ждала ответа с таким напряжением и была такой испуганной, что Иван окончательно растерялся. Он ведь и сам тысячи раз задавал себе этот вопрос: «зачем?», но так и не смог на него ответить.
Тонкая прядка волос выбилась у нее из прически. Тонкая, светлая и нежная прядка волос упала на лицо. Захотелось убрать эту прядку, но руки были мокрыми. Поэтому он дунул на прядку, а руки вытер о фартук. Прядка взметнулась вверх, подхваченная струей воздуха, а потом снова упала на лицо.
И в этот момент он вдруг понял. Он понял, что с ним случилось то, от чего меняется мир. То, от чего мир исчезает, становится неважным и почти невидимым.
Мир исчезает, и остается только один человек, ради которого хочется жить в этом исчезнувшем мире. И ужасно хочется, чтобы этот человек был рядом. Чтобы он был близко-близко. Чтобы можно было чувствовать его дыхание и вдыхать легкий цветочный аромат волос. Чтобы можно было дунуть на легкую и нежную прядку, выбившуюся из прически, и увидеть, как эта прядка взлетает вверх, а потом снова падает на лицо. И после этого почувствовать себя совершенно счастливым.
Кажется, люди даже успели изобрести название всему тому, что с ним случилось.
Надо же, ведь все оказалось так просто, подумал Иван, продолжая смотреть в испуганные глаза Дианы. Он не знал «про все остальное», и ему совсем не хотелось этого знать. Может быть, в прошлом она совершила акт международного терроризма или какое-нибудь серьезное экономическое преступление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78