Те, которые у нас для гостей, клетчатые… Они же обычно на полке, если никто не приходит… Значит, приходил кто-то.
Может, и приходил, — ответил Иван и попытался утешить себя тем, что, возможно, весь этот неромантический вечер ему просто пригрезился. Как ни странно, поверить в это оказалось проще, чем в необъяснимое исчезновение Дианы. Примириться с тем, что она вообще не приходила, оказалось гораздо легче, чем примириться с тем, что она ушла.
— Это как? Иван вздохнул:
— Не знаю, мам. Правда не знаю.
Ирина Сергеевна некоторое время пристально разглядывала лицо сына. Иван был не готов сейчас к расспросам, и, словно почувствовав это, она не стала его ни о чем больше спрашивать.
— Ну как, тебе легче? — спросил Иван.
— Да легче вроде. Хотя все равно внутри ком и жжет ужасно.
— Ты лучше ложись тогда. Я сейчас тебе постелю, и ты ляжешь. А я далеко не буду уходить, в соседней комнате посмотрю телевизор.
Она послушно поднялась и позволила отвести себя в комнату. Иван видел, что мать крепится, держится бодрячком, но губы и лицо у нее бледные, и эту бледность ни с чем не спутаешь. Он застелил ей постель, еще некоторое время сидел на краю и рассказывал про вселенский потоп, случившийся у тети Веры, и про то, как он героически спас ее от этого потопа. Потом поднялся, приглушил свет ночника, напомнил матери, что будет рядом, в соседней комнате, велел звать его, если что, и вышел.
Нужно было позвонить Диане. Полчаса, отведенные на ожидание, уже прошли, и он снова потянулся к трубке, ни минуты не сомневаясь в том, что сейчас все разъяснится. Что он услышит в трубке ее голос и она рассмеется, и спросит, здорово ли его напугала, и станет к нему приставать с вопросами, что он подумал, когда вернулся, и долго ли ее искал, и где именно искал, и заглядывал ли под стол или в шкаф с одеждой. Потом наврет что-нибудь забавное — например, скажет, что ее унес злой волшебник Черномор из пушкинской сказки, и Иван сможет почувствовать себя героем этой пушкинской сказки. Придумает еще что-нибудь, а потом наконец признается, в чем дело, расскажет, что ей позвонила по мобильному Лора и велела приезжать домой срочно, потому что… Почему — он так и не смог придумать, но был абсолютно уверен, что Диана ему это объяснит. И готовился уже отругать ее по полной программе. Объяснить, что так никто не делает, что за эти несчастные полчаса он чуть не сошел с ума, теперь уже не в шутку, а на самом деле, что он даже всерьез пытался уничтожить звезды на небе, вытравляя их с поверхности неба табачным дымом до тех пор, пока этот табачный дым едва не уничтожил его самого. И потом обязательно скажет ей, что любит ее, что непередаваемо скучал по ней, пока перекрывал кран у тети Веры, что смотрел на кран, а думал все время о ней. И она, может быть, тоже скажет, что немножко любит его или хотя бы что ей это кажется…
Но трубку сняла не Диана, а Лора. И в ответ на его просьбу позвать Диану сказала нечто совершенно невообразимое:
— Я не могу сейчас ее позвать, Иван.
И как-то так она это сказала, что Иван сразу понял — она не может позвать Диану совсем не потому, что Диана сейчас в ванной или вышла на минуту к бабе Тасе за солью или спичками. Совсем не поэтому…
— Это что значит — не можешь? — спросил он охрипшим голосом. — Ее что, нет дома? Она не пришла?
Лора помолчала некоторое время. Потом сказала:
— Она пришла. С ней все в порядке. Извини, Иван, — и повесила трубку.
Иван стоял с трубкой в руке и слушал короткие гудки, которые разрядились в него автоматной очередью. Он думал о том, что все это, наверное, происходит не с ним, что такой вот кошмар может случиться только во сне, потому что в реальной, в настоящей жизни ему просто нет объяснения.
Нет объяснения.
Он положил трубку на базу. Потом снова поднял и снова стал набирать номер Дианы. И снова слушал гудки — на этот раз убийственно длинные, и их было так много, что он сбился со счета. Гудки вдруг оборвались из длинных в короткие, потом в трубке и вовсе воцарилась пугающая тишина. Он прогнал эту жуткую тишину, снова набрав номер, и снова сбился со счета, считая длинные гудки, снова долго слушал короткие, и снова все закончилось воцарившейся в телефонном эфире пугающей тишиной.
Он не мог найти объяснения тому, что случилось. Через полчаса ему все же удалось заставить себя отойти от телефона, а в ушах, не смолкая, все продолжали звучать длинные гудки, сменяясь на короткие, потом снова на длинные, и теперь уже тишина стала казаться ему благословенной, он мучительно ждал ее, но она все никак не наступала.
И тогда он заткнул уши. Зажал их ладонями, чтобы не слышать. Гудки стали еще громче. Голова уже раскалывалась на части — количество частей было равным количеству гудков. Голова грозила разбиться вдребезги.
Он отошел от телефона и включил телевизор. Теперь телефонные гудки звучали уже не так громко, голос диктора с экрана слегка заглушил их. Иван опустился в кресло напротив телевизора и вдруг понял: ведь с самого начала что-то было не так.
С самого начала. Просто он боялся признаться себе в этом, не хотел признаваться. Но оттого, что Иван не признавался, это «что-то», стоящее между ними, никуда не исчезало. Затаившись где-то в неведомой глубине, оно просто выжидало подходящий момент и вот теперь вырвалось на поверхность, разбивая в мелкие щепки и сметая все, что стояло на пути.
Ее странный испуг, когда он признался, что Юркин брат работает в службе безопасности и что именно с помощью Юркиного брата он сумел ее отыскать.
Желтый жираф. Желтый жираф с распоротым боком и осколком стекла внутри. Желтый жираф, свалившийся с антресоли. Ее вздрагивающие плечи.
Легкая тень, пробежавшая по лицу в тот момент, когда он назвал ее кошкой. Не трудно догадаться, что это значило.
Вот, собственно, и все. Почему-то она испугалась, когда в дверь позвонили. Но соседка тетя Вера здесь уж точно ни при чем. Иван внезапно догадался: она боялась не тетю Веру. Она боялась того, что может случиться потом. Как будто заранее знала, что ему не надо уходить. Она не зря говорила про предчувствие. И если бы он не ушел, ничего бы не случилось. Теперь он знал это наверняка.
Хотя, тут же оборвал он ход своих мыслей, все равно случилось бы. Только не сейчас, а позже — может быть, завтра, через неделю или через месяц. Потому что желтый жираф с осколком внутри оставался. И все остальное тоже никуда не исчезло. Желтый жираф и слово «кошка» были частью ее жизни. Другой, прошлой жизни, в которой еще не было Ивана, и теперь эта прошлая жизнь как будто вернулась к ней и забрала ее обратно туда, где для Ивана просто не было места.
Только почему? И почему все-таки именно сейчас, именно сегодня, когда тому не было никаких видимых причин, когда все было хорошо и спокойно и сверху на них не падали никакие желтые жирафы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Может, и приходил, — ответил Иван и попытался утешить себя тем, что, возможно, весь этот неромантический вечер ему просто пригрезился. Как ни странно, поверить в это оказалось проще, чем в необъяснимое исчезновение Дианы. Примириться с тем, что она вообще не приходила, оказалось гораздо легче, чем примириться с тем, что она ушла.
— Это как? Иван вздохнул:
— Не знаю, мам. Правда не знаю.
Ирина Сергеевна некоторое время пристально разглядывала лицо сына. Иван был не готов сейчас к расспросам, и, словно почувствовав это, она не стала его ни о чем больше спрашивать.
— Ну как, тебе легче? — спросил Иван.
— Да легче вроде. Хотя все равно внутри ком и жжет ужасно.
— Ты лучше ложись тогда. Я сейчас тебе постелю, и ты ляжешь. А я далеко не буду уходить, в соседней комнате посмотрю телевизор.
Она послушно поднялась и позволила отвести себя в комнату. Иван видел, что мать крепится, держится бодрячком, но губы и лицо у нее бледные, и эту бледность ни с чем не спутаешь. Он застелил ей постель, еще некоторое время сидел на краю и рассказывал про вселенский потоп, случившийся у тети Веры, и про то, как он героически спас ее от этого потопа. Потом поднялся, приглушил свет ночника, напомнил матери, что будет рядом, в соседней комнате, велел звать его, если что, и вышел.
Нужно было позвонить Диане. Полчаса, отведенные на ожидание, уже прошли, и он снова потянулся к трубке, ни минуты не сомневаясь в том, что сейчас все разъяснится. Что он услышит в трубке ее голос и она рассмеется, и спросит, здорово ли его напугала, и станет к нему приставать с вопросами, что он подумал, когда вернулся, и долго ли ее искал, и где именно искал, и заглядывал ли под стол или в шкаф с одеждой. Потом наврет что-нибудь забавное — например, скажет, что ее унес злой волшебник Черномор из пушкинской сказки, и Иван сможет почувствовать себя героем этой пушкинской сказки. Придумает еще что-нибудь, а потом наконец признается, в чем дело, расскажет, что ей позвонила по мобильному Лора и велела приезжать домой срочно, потому что… Почему — он так и не смог придумать, но был абсолютно уверен, что Диана ему это объяснит. И готовился уже отругать ее по полной программе. Объяснить, что так никто не делает, что за эти несчастные полчаса он чуть не сошел с ума, теперь уже не в шутку, а на самом деле, что он даже всерьез пытался уничтожить звезды на небе, вытравляя их с поверхности неба табачным дымом до тех пор, пока этот табачный дым едва не уничтожил его самого. И потом обязательно скажет ей, что любит ее, что непередаваемо скучал по ней, пока перекрывал кран у тети Веры, что смотрел на кран, а думал все время о ней. И она, может быть, тоже скажет, что немножко любит его или хотя бы что ей это кажется…
Но трубку сняла не Диана, а Лора. И в ответ на его просьбу позвать Диану сказала нечто совершенно невообразимое:
— Я не могу сейчас ее позвать, Иван.
И как-то так она это сказала, что Иван сразу понял — она не может позвать Диану совсем не потому, что Диана сейчас в ванной или вышла на минуту к бабе Тасе за солью или спичками. Совсем не поэтому…
— Это что значит — не можешь? — спросил он охрипшим голосом. — Ее что, нет дома? Она не пришла?
Лора помолчала некоторое время. Потом сказала:
— Она пришла. С ней все в порядке. Извини, Иван, — и повесила трубку.
Иван стоял с трубкой в руке и слушал короткие гудки, которые разрядились в него автоматной очередью. Он думал о том, что все это, наверное, происходит не с ним, что такой вот кошмар может случиться только во сне, потому что в реальной, в настоящей жизни ему просто нет объяснения.
Нет объяснения.
Он положил трубку на базу. Потом снова поднял и снова стал набирать номер Дианы. И снова слушал гудки — на этот раз убийственно длинные, и их было так много, что он сбился со счета. Гудки вдруг оборвались из длинных в короткие, потом в трубке и вовсе воцарилась пугающая тишина. Он прогнал эту жуткую тишину, снова набрав номер, и снова сбился со счета, считая длинные гудки, снова долго слушал короткие, и снова все закончилось воцарившейся в телефонном эфире пугающей тишиной.
Он не мог найти объяснения тому, что случилось. Через полчаса ему все же удалось заставить себя отойти от телефона, а в ушах, не смолкая, все продолжали звучать длинные гудки, сменяясь на короткие, потом снова на длинные, и теперь уже тишина стала казаться ему благословенной, он мучительно ждал ее, но она все никак не наступала.
И тогда он заткнул уши. Зажал их ладонями, чтобы не слышать. Гудки стали еще громче. Голова уже раскалывалась на части — количество частей было равным количеству гудков. Голова грозила разбиться вдребезги.
Он отошел от телефона и включил телевизор. Теперь телефонные гудки звучали уже не так громко, голос диктора с экрана слегка заглушил их. Иван опустился в кресло напротив телевизора и вдруг понял: ведь с самого начала что-то было не так.
С самого начала. Просто он боялся признаться себе в этом, не хотел признаваться. Но оттого, что Иван не признавался, это «что-то», стоящее между ними, никуда не исчезало. Затаившись где-то в неведомой глубине, оно просто выжидало подходящий момент и вот теперь вырвалось на поверхность, разбивая в мелкие щепки и сметая все, что стояло на пути.
Ее странный испуг, когда он признался, что Юркин брат работает в службе безопасности и что именно с помощью Юркиного брата он сумел ее отыскать.
Желтый жираф. Желтый жираф с распоротым боком и осколком стекла внутри. Желтый жираф, свалившийся с антресоли. Ее вздрагивающие плечи.
Легкая тень, пробежавшая по лицу в тот момент, когда он назвал ее кошкой. Не трудно догадаться, что это значило.
Вот, собственно, и все. Почему-то она испугалась, когда в дверь позвонили. Но соседка тетя Вера здесь уж точно ни при чем. Иван внезапно догадался: она боялась не тетю Веру. Она боялась того, что может случиться потом. Как будто заранее знала, что ему не надо уходить. Она не зря говорила про предчувствие. И если бы он не ушел, ничего бы не случилось. Теперь он знал это наверняка.
Хотя, тут же оборвал он ход своих мыслей, все равно случилось бы. Только не сейчас, а позже — может быть, завтра, через неделю или через месяц. Потому что желтый жираф с осколком внутри оставался. И все остальное тоже никуда не исчезло. Желтый жираф и слово «кошка» были частью ее жизни. Другой, прошлой жизни, в которой еще не было Ивана, и теперь эта прошлая жизнь как будто вернулась к ней и забрала ее обратно туда, где для Ивана просто не было места.
Только почему? И почему все-таки именно сейчас, именно сегодня, когда тому не было никаких видимых причин, когда все было хорошо и спокойно и сверху на них не падали никакие желтые жирафы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78