.."
- Дурак! - с чувством выдохнула Ариадна Сергеевна, - отец твой, академик Всеволод Иванович, святой был человек, а ты неблагодарная скотинка, Никитушка, когда на могиле последний раз-то был?
Никита молча подошел к окну и, отдернув тяжелую портьеру, глянул вниз, на двор, где местные власти принялись за укладку асфальта.
- У тебя, мама и обострение оттого, что без света, как мышь летучая, сидишь.
- Не болтай, я сама знаю, от чего у меня обострение, скажи лучше, зачем в Англию собрался? Разбогател, что ли?
Никита отошел от окна и принялся по старой памяти трогать мамины статуэтки на полочках: пастушек, пастушков, лесных ланей, тонконогих балерин в пачках.
- Не трогай, разобьешь! - прикрикнула Ариадна Сергеевна, - и отвечай матери, когда спрашивает!
- Денег мне мама подарили, вот и еду проветриться в Шотландию, в Глазго, в Эдинбург, там ведь наши предки какие-то вроде как по семейным нашим преданиям, верно?
- Подарили, говоришь? А не украл? Гляди, Никита, посадят тебя, посадят на позор моим сединам!
Про седины - это Адочка наговаривала на себя. Волосы ее были черны, как смоль, да и вообще она была еще красавица хоть куда. Но только не в те дни, когда обострения астмы превращали ее в глубокую старуху.
- Что ты, мама, ерунду городишь! - рассердился Никита, - я говорю, подарили мне денег, на родословные изыскания подарили, один дворянчик из первой волны эмиграции, полусумасшедший миллионер из альтруизма чистого...
- Врешь, врешь поди! Если посадят тебя, куда мне старухе от позора тогда деваться!
Никита снова подошел к окну. Рабочие внизу с ленцой раскидывали лопатами черный дымящийся асфальт, и малюсенький, как виделось сверху, каток тощим слоем размазывал его по двору.
- До следующего лета, - сказал Никита в задумчивости.
- Что говоришь? - переспросила Ариадна Сергеевна.
- До следующего лета асфальт едва ли пролежит, говорю, вот они, жулики, как деньги отмывают!
- Деньги, деньги, ты в Шотландии будешь, ты там Таньку поищи, вот тоже дочура у меня, почище тебя! - ворчливо, с придыханием заговорила Ариадна Сергеевна. - Вот у кого, верно, денег-то куча, так у Татьяны Всеволодовны, как уехала, ни разу ни сама не появилась, ни к себе не пригласила... Ищи ее, как ветра в поле... Раньше-то хоть письма присылала, посылочки, а теперь... Уж восемь лет ни слуху ни духу, говорили даже, будто и в живых нет ее, только этот черный, араб-то этот, мне тогда точно сказал: жива, мол, и здорова, только скрывается! Это от матери то родной, от брата?.. Ты, Никитка уж постарайся, разыщи там ее...
- Я тебя-то про нее и хотел спросить, - оживился Никита.
- И что? - напряженно глядя в сторону, спросила мать.
- Я, помнится, слышал, сестрица рассказывала, ты у бабки нашей, будучи Татьяной беременной, колдовство какое то, чары какие-то воспринимала, что ли? Или это бред сивой кобылы?
Мать не отвечала. Сидела, отвернувшись, смотрела в пространство между распахнутыми Никитой гардинами.
- Не знаю, не было ничего, - сказала она, - беременность тяжелая у меня была, бредила я, потом, может, и наболтала Таньке чего, не подумав, а та тебе, переврала сто раз...
- Я не про то, мама, я про то, что родня у нас там какая то в Шотландии, разве не так?
- Мы ничего точно не знаем, Никита, ты уж если поедешь, ты тогда Татьяну найди.
Мать тяжело дышала. Взгляд ее стеклянно-прозрачных темных глаз заблестел слезками...
- Таньку найди, да скажи, помру я скоро, и грех ей будет...
- Найду, мама, коли там Танька наша.
- Там она где-то... - И мать вдруг добавила с тоской: - Летает...
Леди Морвен - Петти - Макмиллан
Морвен-хаус, Лондон, Великобритания
Апрель 1996
Петти и Макмиллан очень бы удивились, если бы услышали, что их изображения присутствуют на знаменитой китайской картине на шелку, предположительно V века до нашей эры, из даосской гробницы в местечке Мавандуй провинции Хунань. В центре напротив друг друга сидят две одинаковые птицы, отдаленно напоминающие павлинов. Эти птицы несут большую композиционную нагрузку, по крайней мере, им самим так кажется.
Действительно, в Петти и Макмиллане было что-то птичье: клювы-носы, мягкие, упитанные тела, а главное, павлинья важность и постоянная готовность расправить хвост веером.
За многие годы общения даже хозяин становится похож на свою собаку, а собака на хозяина, что уж говорить о двух неразлучных друзьях-партнерах? Хотя по степени значимости эти два понятия надо было поменять местами. Петти и Макмиллан притерлись друг к другу, как две шестеренки единого механизма. Понимали друг друга с полуслова, даже полувзгляда. Заранее знали, что скажет напарник, как два приятеля, пронумеровавшие известные друг другу анекдоты и потом смеявшиеся над цифрами. Их диалог, в сущности, был монологом.
Теперь они ехали к леди Морвен. Опустив ширму в лимузине, отделившую пассажирский салон от водителя, словно две птицы, оказавшиеся в клетке, накрытой темной тканью, Петти и Макмиллан разговорились.
- Как тебе нравится такое засилье рыжих? - спрашивал Макмиллан, неторопливо закуривая любимую кубинскую сигару, умышленно подразнивая Петти, известного сторонника здорового образа жизни.
- Ты имеешь в виду нашу королеву? - Петти сам был слегка конопат, но, как герой известного советского фильма "Свадьба с приданным", упорно считал себя блондином.
- Королеву... И еще нашего президента. "Боже храни Америку!"
- Да, ты прав. Рыжие... Может быть, это к войне?
Макмиллан, поперхнувшись дымом, засмеялся и закашлялся.
- Ну-ка, ну-ка... Ты думаешь, есть такая примета?
- Я не знаток истории, но вспомни "дядюшку Джо", - Петти был доволен, что и развеселил приятеля, и подпортил ему кайф.
- Товарищ Сталин разве был рыжим? А, впрочем, ты прав. По крайней мере, конопатым.
Еще одна шпилька в адрес Петти, но тот был невозмутим.
- Заметь, дружище, - развивал тему Петти, - Гитлер даже план нападения на СССР назвал "Барбаросса", то есть "рыжебородый". Может, хотел подколоть "дядюшку Джо"?
- Тут что-то есть. Когда отправимся на покой, а, надеюсь, это будет очень не скоро...
- Надеюсь, этого никогда не будет.
- Так вот. Поселимся с тобой на небольшом, тихом острове. Я буду ловить рыбу, а ты писать исторический труд на тему: "Роль рыжих и конопатых во всемирном историческом процессе". Как тебе моя идея?
- Идея хорошая. А знаешь, мы еще одного рыжего забыли.
- Кого?
- Нового директора ФБР Хэмфри Ли Берча.
- Старина Хэм? Он же совершенно седой.
- Но в молодости был абсолютно рыжим. Я смотрел его досье. В молодости он носил такой короткий рыжий ежик...
- Рыжий и колючий, - перебил Макмиллан. - Вот увидишь, мы еще будем вытаскивать его иголки из самых неожиданных мест на теле... Вообще, нехорошая выстраивается цепочка. Сначала при ход в Орден выскочки Блитса, потом дело Фэрфакса, сенатские слушания, потом одновременно "сливаются" все, кто мог бы составить реальную конкуренцию "другу Биллу" в президентской гонке, потом эти странные назначения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
- Дурак! - с чувством выдохнула Ариадна Сергеевна, - отец твой, академик Всеволод Иванович, святой был человек, а ты неблагодарная скотинка, Никитушка, когда на могиле последний раз-то был?
Никита молча подошел к окну и, отдернув тяжелую портьеру, глянул вниз, на двор, где местные власти принялись за укладку асфальта.
- У тебя, мама и обострение оттого, что без света, как мышь летучая, сидишь.
- Не болтай, я сама знаю, от чего у меня обострение, скажи лучше, зачем в Англию собрался? Разбогател, что ли?
Никита отошел от окна и принялся по старой памяти трогать мамины статуэтки на полочках: пастушек, пастушков, лесных ланей, тонконогих балерин в пачках.
- Не трогай, разобьешь! - прикрикнула Ариадна Сергеевна, - и отвечай матери, когда спрашивает!
- Денег мне мама подарили, вот и еду проветриться в Шотландию, в Глазго, в Эдинбург, там ведь наши предки какие-то вроде как по семейным нашим преданиям, верно?
- Подарили, говоришь? А не украл? Гляди, Никита, посадят тебя, посадят на позор моим сединам!
Про седины - это Адочка наговаривала на себя. Волосы ее были черны, как смоль, да и вообще она была еще красавица хоть куда. Но только не в те дни, когда обострения астмы превращали ее в глубокую старуху.
- Что ты, мама, ерунду городишь! - рассердился Никита, - я говорю, подарили мне денег, на родословные изыскания подарили, один дворянчик из первой волны эмиграции, полусумасшедший миллионер из альтруизма чистого...
- Врешь, врешь поди! Если посадят тебя, куда мне старухе от позора тогда деваться!
Никита снова подошел к окну. Рабочие внизу с ленцой раскидывали лопатами черный дымящийся асфальт, и малюсенький, как виделось сверху, каток тощим слоем размазывал его по двору.
- До следующего лета, - сказал Никита в задумчивости.
- Что говоришь? - переспросила Ариадна Сергеевна.
- До следующего лета асфальт едва ли пролежит, говорю, вот они, жулики, как деньги отмывают!
- Деньги, деньги, ты в Шотландии будешь, ты там Таньку поищи, вот тоже дочура у меня, почище тебя! - ворчливо, с придыханием заговорила Ариадна Сергеевна. - Вот у кого, верно, денег-то куча, так у Татьяны Всеволодовны, как уехала, ни разу ни сама не появилась, ни к себе не пригласила... Ищи ее, как ветра в поле... Раньше-то хоть письма присылала, посылочки, а теперь... Уж восемь лет ни слуху ни духу, говорили даже, будто и в живых нет ее, только этот черный, араб-то этот, мне тогда точно сказал: жива, мол, и здорова, только скрывается! Это от матери то родной, от брата?.. Ты, Никитка уж постарайся, разыщи там ее...
- Я тебя-то про нее и хотел спросить, - оживился Никита.
- И что? - напряженно глядя в сторону, спросила мать.
- Я, помнится, слышал, сестрица рассказывала, ты у бабки нашей, будучи Татьяной беременной, колдовство какое то, чары какие-то воспринимала, что ли? Или это бред сивой кобылы?
Мать не отвечала. Сидела, отвернувшись, смотрела в пространство между распахнутыми Никитой гардинами.
- Не знаю, не было ничего, - сказала она, - беременность тяжелая у меня была, бредила я, потом, может, и наболтала Таньке чего, не подумав, а та тебе, переврала сто раз...
- Я не про то, мама, я про то, что родня у нас там какая то в Шотландии, разве не так?
- Мы ничего точно не знаем, Никита, ты уж если поедешь, ты тогда Татьяну найди.
Мать тяжело дышала. Взгляд ее стеклянно-прозрачных темных глаз заблестел слезками...
- Таньку найди, да скажи, помру я скоро, и грех ей будет...
- Найду, мама, коли там Танька наша.
- Там она где-то... - И мать вдруг добавила с тоской: - Летает...
Леди Морвен - Петти - Макмиллан
Морвен-хаус, Лондон, Великобритания
Апрель 1996
Петти и Макмиллан очень бы удивились, если бы услышали, что их изображения присутствуют на знаменитой китайской картине на шелку, предположительно V века до нашей эры, из даосской гробницы в местечке Мавандуй провинции Хунань. В центре напротив друг друга сидят две одинаковые птицы, отдаленно напоминающие павлинов. Эти птицы несут большую композиционную нагрузку, по крайней мере, им самим так кажется.
Действительно, в Петти и Макмиллане было что-то птичье: клювы-носы, мягкие, упитанные тела, а главное, павлинья важность и постоянная готовность расправить хвост веером.
За многие годы общения даже хозяин становится похож на свою собаку, а собака на хозяина, что уж говорить о двух неразлучных друзьях-партнерах? Хотя по степени значимости эти два понятия надо было поменять местами. Петти и Макмиллан притерлись друг к другу, как две шестеренки единого механизма. Понимали друг друга с полуслова, даже полувзгляда. Заранее знали, что скажет напарник, как два приятеля, пронумеровавшие известные друг другу анекдоты и потом смеявшиеся над цифрами. Их диалог, в сущности, был монологом.
Теперь они ехали к леди Морвен. Опустив ширму в лимузине, отделившую пассажирский салон от водителя, словно две птицы, оказавшиеся в клетке, накрытой темной тканью, Петти и Макмиллан разговорились.
- Как тебе нравится такое засилье рыжих? - спрашивал Макмиллан, неторопливо закуривая любимую кубинскую сигару, умышленно подразнивая Петти, известного сторонника здорового образа жизни.
- Ты имеешь в виду нашу королеву? - Петти сам был слегка конопат, но, как герой известного советского фильма "Свадьба с приданным", упорно считал себя блондином.
- Королеву... И еще нашего президента. "Боже храни Америку!"
- Да, ты прав. Рыжие... Может быть, это к войне?
Макмиллан, поперхнувшись дымом, засмеялся и закашлялся.
- Ну-ка, ну-ка... Ты думаешь, есть такая примета?
- Я не знаток истории, но вспомни "дядюшку Джо", - Петти был доволен, что и развеселил приятеля, и подпортил ему кайф.
- Товарищ Сталин разве был рыжим? А, впрочем, ты прав. По крайней мере, конопатым.
Еще одна шпилька в адрес Петти, но тот был невозмутим.
- Заметь, дружище, - развивал тему Петти, - Гитлер даже план нападения на СССР назвал "Барбаросса", то есть "рыжебородый". Может, хотел подколоть "дядюшку Джо"?
- Тут что-то есть. Когда отправимся на покой, а, надеюсь, это будет очень не скоро...
- Надеюсь, этого никогда не будет.
- Так вот. Поселимся с тобой на небольшом, тихом острове. Я буду ловить рыбу, а ты писать исторический труд на тему: "Роль рыжих и конопатых во всемирном историческом процессе". Как тебе моя идея?
- Идея хорошая. А знаешь, мы еще одного рыжего забыли.
- Кого?
- Нового директора ФБР Хэмфри Ли Берча.
- Старина Хэм? Он же совершенно седой.
- Но в молодости был абсолютно рыжим. Я смотрел его досье. В молодости он носил такой короткий рыжий ежик...
- Рыжий и колючий, - перебил Макмиллан. - Вот увидишь, мы еще будем вытаскивать его иголки из самых неожиданных мест на теле... Вообще, нехорошая выстраивается цепочка. Сначала при ход в Орден выскочки Блитса, потом дело Фэрфакса, сенатские слушания, потом одновременно "сливаются" все, кто мог бы составить реальную конкуренцию "другу Биллу" в президентской гонке, потом эти странные назначения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75