– Альберт, – едва слышно выдохнул он.
– Что такое?
Так же тихо, сохраняя ряд, они скользили над несуществующей водой, все те же три. Боже правый, почему три, а не один, не десять, не сто, наконец, – какая разница?! И – исчезли. Не скрылись за дюнами, а просто испарились.
– Ничего, – ответил он.
Так вот что такое очутиться в шкуре Тракера Кобба! Сначала не так уж плохо: хотел увидеть самолеты-спасатели – и вот ты их видишь воочию, но в этот момент ты еще можешь справиться с собой и сообразить, что это только мираж. А в следующий раз ты уже пристанешь к Кроу: "Смотри, неужели не видишь? Вон там!" И Кроу понимающе скосится на тебя, сжав губы. Так постепенно будешь расслабляться, вроде бедняги Тракера, и в конце концов начнешь верить, что вертолеты настоящие, а все другие сошли с ума, потому что не видят их.
Белами тряхнул головой и последовал за Таунсом в самолет.
– Что будет, – обратился он к нему, – если мы поднимем норму до полутора пинт? – Голос звучал ровно, хотя губы шепелявили и некоторые слова не выходили.
Таунс как раз наполнял из бака бутылку капитана Харриса. Излишки воды тонкой музыкальной струйкой стекали обратно.
– Ближе будет конец, – ответил Таунс. – Ты торопишься?
Белами подумал: а ты уже как мертвец, черт тебя побери. Лицо пилота было ссохшимся, из-под щетины лезли клочья омертвелой кожи, рот – как дыра на смятой маске.
– Могу подождать, – кивнул Белами.
Собрались остальные, выстроившись в очередь со своими бутылками. Лумис взял воду для юного немца и капитана. Харрис усилием воли встал на ноги, ухватившись прозрачной рукой за спинку сиденья.
– Как, – глухо прохрипел он, – идут дела с... нашей работой? – В его глазах блеснула улыбка, лицо искривилось гримасой.
– Поработали хорошо, – ответил Лумис. – Когда сможете, выходите – покажем.
– Пре-вос-ход-но! – Бутылка в руке вздрогнула, и, заметив, что Лумис готов подхватить ее, он прижал ее к телу и дождался, пока все уйдут, так как знал, что может пролить несколько бесценных капель, а они бросятся ловить их на лету.
– Пей, Бимбо, – говорил Кроу, наблюдая, как в трясущееся скелетоподобное тело обезьянки вливается вода, как она щурит от удовольствия глаза. Белами сказал:
– Этого хватило бы тебе самому. Любому из нас хватило бы. Даже неузнаваемый голос не скрасил того, что он сейчас сказал. Он вовсе не собирался говорить этого – отвратительная мысль вырвалась сама собой. Точно так же помимо воли он "видел" только что вертолеты.
Кроу на него даже не посмотрел.
– Это тебя не касается. И меня тоже. Он – Роба.
Делая очередную запись в дневнике, Белами не упомянул ни о вертолетах, ни о Кроу. Кроу гибнет сам, но хранит верность слову, данному другу. Можно плакать, можно смеяться – но в дневник этого не запишешь. Писать ровно было трудно, поэтому он ограничился короткой записью: "Кепель пока жив. Харрис выглядит лучше. Мы поставили крыло. Росы не было. Теперь спать".
* * *
Моран перевернулся и заметался, еще во сне пытаясь стряхнуть с себя забытье, уже достаточно справившись с этим, чтобы понять, что он крепко спал и его разбудил звук, который мог означать только одно – во сне его стерегло безумие. В глазах было нестерпимо ярко. Он прислушался к собственному дыханию, напоминавшему тяжелое сопение животного. Он сознавал, что нужно окончательно стряхнуть сон, иначе будут продолжаться сумасшедшие звуки. Это было женское пение.
По-собачьи встав на руки и колени, он поднял голову. Перед глазами кружились белесо-голубое небо и расплавленное золото песка. Кружение продолжалось и после того, как он закрыл глаза, вслушиваясь в слова песни. Он повалился на землю, проклиная прекрасный женский голос из сна, крепко зажмурил глаза, боясь увидеть эту женщину прямо перед собой, если их откроет. Песня слышалась явственно, звук эхом отражался от дюн, манил своим прекрасным обманом. Теперь он не спал, ощущая и песок, в который зарылись руки, и жар в нагретой спине, и мышечную боль, – но песня из сна продолжалась.
Раздался чей-то голос, кто-то прошел мимо. В ярком свете он рассмотрел Лумиса, тот нетвердо шел к двери самолета. Другие тоже встали. Вдруг пения не стало. Он с облегчением упал на песок, освободившись от кошмара.
– Давай еще, – проговорил Кроу. Моран повернул голову и открыл глаза. Неужели и другие спятили?
Мужской голос заговорил по-арабски. "Национальный референдум... долг народа... собрался комитет советчиков..." Голос вдруг ослабел.
Моран вскочил на ноги и бросился к двери, где сгрудились все остальные.
– Давай опять Каллас, – попросил Кроу.
...Таунс проснулся от навязчивой мысли, не дававшей покоя даже во сне. То хотелось убить Стрингера, то разбудить всех и крикнуть: "Кто из вас, ублюдков, берет воду из бака?" Он прокрался в самолет, надеясь поймать вора, но там были только Кепель и Харрис. В проходе валялся холщовый мешок. Он поднял его, вспомнив, что видел его у Кобба. Тесемка развязалась, показался хромированный корпус приемника. Таунс вытащил транзистор. Если он работает, можно послушать последние известия из Каира и Рима.
Рим передавал запись Марии Каллас, из "Мефистофеля". Он не мог заставить себя повернуть ручку настройки, потому что это был голос из внешнего мира, и они больше не были одни.
Политическая передача, должно быть, шла из Бейды, новой столицы. Он снова настроился на Рим. Теперь все слышали голос Каллас. Они улеглись на песок, опершись на локти, и слушали, не проронив ни слова, пока не кончился концерт.
– Где вы это нашли? – спросил Кроу.
– У Кобба.
– Он возражать не будет.
– Можно будет узнать новости, – сказал Уотсон.
– К дьяволу новости, давай еще музыку, дружище.
Теперь было так же, как тогда, когда удалось извлечь из шелкового навеса галлон воды: они не знали, что им делать со своим богатством. Таунс вынес приемник наружу, чтобы шум не мешал Кепелю. Капитан Харрис, шатаясь, в первый раз вышел из самолета. На это Кроу заметил:
– Вот это женщина! Может поставить на ноги даже мертвого.
Трудно было понять, откуда у бедолаги Харриса взялись силы – он выглядел как сама смерть.
– Садись рядом, кэп. Я купил билеты. Что хочешь услышать?
Попробовали все станции, и в полдень наткнулись на сводку новостей на английском языке с Кипра. В ней ничего не говорилось о пропавшем без вести неделю назад грузопассажирском самолете. Мир за пределами пустыни как ни в чем не бывало продолжал беспечно жить.
Где-то в середине дня появились признаки помешательства у Тилни. Лумис наблюдал, как он играет со своей бутылкой: встряхивает, прижимает к лицу, отвинчивает пробку и присасывается к горлышку, будто в бутылке еще есть вода. Лумис сказал, что следующая выдача будет утром, уже скоро, но мальчишка только глянул в его сторону пустыми глазами, по-идиотски раскрыв рот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51