Это была исповедь.
– Вот еще что, Лью. Я в какой-то, хоть и в малой, мере привык к власти. Даже если летчик не больше, чем водитель автобуса, на борту он – царь. А этот юнец никогда не знал власти, и теперь она затмила его разум. Так ведь?
– Так.
– Где же выход, Лью?
– Признай его власть.
– Хорошо. Так и я теперь думаю.
Моран готов был сколько угодно поддерживать разговор, Таунс, избавившись от своей пытки, провалился в глубокий сон. Кое-как укрыв его, Моран удалился.
Росы не было. Они прополоскали рот и горло той малой толикой воды, которая дистиллировалось за ночь. Моран отнес Стрингеру его долю.
Тот принял ее без слов. Пота на нем не было, но глаза лихорадочно блестели. Моран долго его увещевал, спрашивал, могут ли они на него рассчитывать. Парень молчал, хотя и слушал.
Теперь Моран сидел в тени крыла вместе с Кроу и Белами. Каждые пятнадцать минут смещали испаритель и горелку, чтобы прямые лучи падали на банку, а бутылка оставалась в тени.
Белами записал: "Двадцать пятые сутки, пятница. Думаю, вот и конец. Таунс со Стрингером еще остывают, прошлую ночь не работали. Не думаю, что смогу работать и я. Сил не осталось. Жидкость дистиллируется, но воды мало. Если утром не будет росы, это конец. Почти рад этому. Теперь спать".
Кроу спросил у Морана:
– Почему бы не сделать паяльную лампу для этой штуки? Можно взять топливо с другого мотора...
Моран снова повернул солнечный рефлектор.
– Жидкость и так кипит. Если кипение будет сильное, выбьет трубку и вода загрязнится, – объяснил он.
Снова навалилась тишина. Уотсон и Тилни распростерлись под шелковым пологом. Никто не помышлял крутить генератор: даже поднять руку было тяжело.
За дюнами на востоке стервятники все еще сражались за остатки верблюжатины, а незадолго до полудня вся стая начала кружить прямо над самолетом, высматривая добычу. Уотсон трижды выстрелил, не целясь, стая рассеялась и улетела.
Моран снова поднялся и побрел к самолету. Солнце жгло голову и плечи. Предметы теряли очертания, перед зажмуренными глазами мелькали черно-белые полосы.
Стрингер не спал. Он равнодушно взглянул на Морана.
– Стрингер, вы хотите погибнуть? – голос его скрежетал.
– Нет. – Это было первое слово, сказанное Стрингером после того ужасающего вопля.
– Но вы погибнете.
– Думаю, да. – На Морана он не смотрел.
– Сегодня пятница. Еще есть шанс, если вы нам поможете. Таунс готов признать ваш авторитет. Вы ведь этого хотите, да?
– Оставьте меня в покое. – Он зажмурил глаза.
– Ночью я намерен сам закончить с рычагами. Утром собираемся взлететь.
– Вы разобьетесь. – Его веки дрогнули, в тоне прозвучало раздражение.
– Возможно. Но лучше это, чем смерть от жажды. Вина будет не ваша. Стрингер. Конструкция хорошая, просто незаконченная. Послушайте, если вы...
– Оставьте меня.
Моран вышел и повалился на песок под пологом. Он сделал все, что мог. Теперь спать.
Солнце клонилось к закату. Испаритель, стоявший под краем крыла, оказался в тени, и металлический рефлектор сверкал без пользы. Масло в горелке кончилось, в воздухе потянулся густой дымный шлейф: одного солнца для кипения не хватало.
Медлительная тень плыла по песку, густея по мере того, как птица, снижаясь, делала все меньшие круги, высматривая добычу.
Полог завис неподвижно. Тишина была абсолютной: насытившись, птицы оставили верблюжий скелет и тяжело проплыли на запад, к горам, покидая эти места. Эта же, видимо, была не так сыта, как остальные, или ее останавливала сила инстинкта, учуявшего приметы смерти у существ, способных пока передвигаться по земле.
Птица опустилась ниже, выворачивая на поворотах черные крылья, непрерывно вертя лысой головой, чтобы не упустить жертву. Теперь тень была такой же черной, как сама птица, и такой же бесшумной.
Выстрел разметал крылья по воздуху. Птица пронзительно крикнула и неуклюже зашлепала крыльями в сторону дюн. На песок посыпались перья.
Сержант следил, как она улетает. Он намеревался подпустить ее поближе и только потом стрелять, но вид клюва и жадных глаз вызвал спазмы в желудке, и он выстрелил раньше.
– Черт возьми! Кто стрелял? – вскинулся уже забывшийся было в дреме Моран.
– Уотсон.
– Что это было?
– Стервятник.
– Попал?
– Задел за крыло.
Все встряхнулись ото сна, и сразу включилась память, пошли мысли страшнее стервятников. Одни снова улеглись. Кроу подлил в горелку масла, пролив мимо и присыпав лишнее пламя песком.
Они искали истинную причину спустившейся тишины, забыв, что недостает шума генератора.
– Кого я вижу! – вдруг изумился Кроу.
В двери самолета стоял Стрингер. Белами его не видел и переспросил:
– Кого?
– Проснулась их светлость.
Стрингер не двигался. Он стоял в самой середине дверного проема, вытянув руки вдоль туловища, ни на что не опираясь. Он переводил взгляд с одного на другого, рывками поворачивая узкую голову. Все приподнялись. Убедившись, что привлек общее внимание, Стрингер резко выкрикнул:
– Я хочу с вами поговорить.
Солнце зависло над западными дюнами, и та сторона самолета была в тени. Даже ради Стрингера Моран не нашел бы в себе силы выйти из укрытия – он способен был ходить только по теневой стороне. Песок обжигал ноги. Он подошел к человеку, стоявшему в двери.
– Со всеми?
Яркие песчинки, отраженные в стеклах, делали его похожим на инопланетянина с огромными золотыми глазами, способными выжигать целые города.
– Боже! Только посмотрите, – вновь изумился Кроу.
Поднялся на ноги и зашагал к двери Таунс. Первый из всех других. Он встал рядом с Мораном, глядя в лицо Стрингеру. Двинулся Уотсон. Тилни.
– Пойдем, Альберт, – сказал Белами.
Стрингер ждал. Они встали полукругом, уставясь на него. На стеклах виделись их отражения. Сквозь стекла просматривались и его глаза – очень яркие. Он молча наблюдал за ними, рывками поворачивая голову от одного к другому. Косые лучи, пройдя сквозь иллюминаторы, обрамляли его голову светлым ореолом.
– Мистер Таунс?
– Да.
– Кто здесь главный? – Голос металлически дребезжал. Никто не обернулся к Таунсу. Все смотрели на Стрингера. Он на глазах вытягивался, хотя и теперь, стоя на возвышении дверного проема, был выше всех. Не мигая, он смотрел на Таунса.
Моран слышал звук собственного дыхания в пересохшем горле. Он загадал: жизнь или смерть, то или другое, жизнь или смерть.
Молчание иссякло.
– Вы!
Жизнь!
Глава 22
Моран закрыл глаза. Он был так изможден, будто пришлось пройти долгий изнурительный путь. Между тем в ушах продолжалось металлическое скрежетание:
– Очень хорошо. Я здесь руковожу. Хочу сообщить вам, что я решил закончить аэроплан. Вам следует кое-что уяснить. У нас кончается вода. Завтра будет еще хуже. Будет много тяжелой работы, и первый из вас, кто сдастся – как это бывало раньше, – положит конец всем нашим планам, потому что я не намерен растрачивать свои силы ради людей, которые не готовы сотрудничать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
– Вот еще что, Лью. Я в какой-то, хоть и в малой, мере привык к власти. Даже если летчик не больше, чем водитель автобуса, на борту он – царь. А этот юнец никогда не знал власти, и теперь она затмила его разум. Так ведь?
– Так.
– Где же выход, Лью?
– Признай его власть.
– Хорошо. Так и я теперь думаю.
Моран готов был сколько угодно поддерживать разговор, Таунс, избавившись от своей пытки, провалился в глубокий сон. Кое-как укрыв его, Моран удалился.
Росы не было. Они прополоскали рот и горло той малой толикой воды, которая дистиллировалось за ночь. Моран отнес Стрингеру его долю.
Тот принял ее без слов. Пота на нем не было, но глаза лихорадочно блестели. Моран долго его увещевал, спрашивал, могут ли они на него рассчитывать. Парень молчал, хотя и слушал.
Теперь Моран сидел в тени крыла вместе с Кроу и Белами. Каждые пятнадцать минут смещали испаритель и горелку, чтобы прямые лучи падали на банку, а бутылка оставалась в тени.
Белами записал: "Двадцать пятые сутки, пятница. Думаю, вот и конец. Таунс со Стрингером еще остывают, прошлую ночь не работали. Не думаю, что смогу работать и я. Сил не осталось. Жидкость дистиллируется, но воды мало. Если утром не будет росы, это конец. Почти рад этому. Теперь спать".
Кроу спросил у Морана:
– Почему бы не сделать паяльную лампу для этой штуки? Можно взять топливо с другого мотора...
Моран снова повернул солнечный рефлектор.
– Жидкость и так кипит. Если кипение будет сильное, выбьет трубку и вода загрязнится, – объяснил он.
Снова навалилась тишина. Уотсон и Тилни распростерлись под шелковым пологом. Никто не помышлял крутить генератор: даже поднять руку было тяжело.
За дюнами на востоке стервятники все еще сражались за остатки верблюжатины, а незадолго до полудня вся стая начала кружить прямо над самолетом, высматривая добычу. Уотсон трижды выстрелил, не целясь, стая рассеялась и улетела.
Моран снова поднялся и побрел к самолету. Солнце жгло голову и плечи. Предметы теряли очертания, перед зажмуренными глазами мелькали черно-белые полосы.
Стрингер не спал. Он равнодушно взглянул на Морана.
– Стрингер, вы хотите погибнуть? – голос его скрежетал.
– Нет. – Это было первое слово, сказанное Стрингером после того ужасающего вопля.
– Но вы погибнете.
– Думаю, да. – На Морана он не смотрел.
– Сегодня пятница. Еще есть шанс, если вы нам поможете. Таунс готов признать ваш авторитет. Вы ведь этого хотите, да?
– Оставьте меня в покое. – Он зажмурил глаза.
– Ночью я намерен сам закончить с рычагами. Утром собираемся взлететь.
– Вы разобьетесь. – Его веки дрогнули, в тоне прозвучало раздражение.
– Возможно. Но лучше это, чем смерть от жажды. Вина будет не ваша. Стрингер. Конструкция хорошая, просто незаконченная. Послушайте, если вы...
– Оставьте меня.
Моран вышел и повалился на песок под пологом. Он сделал все, что мог. Теперь спать.
Солнце клонилось к закату. Испаритель, стоявший под краем крыла, оказался в тени, и металлический рефлектор сверкал без пользы. Масло в горелке кончилось, в воздухе потянулся густой дымный шлейф: одного солнца для кипения не хватало.
Медлительная тень плыла по песку, густея по мере того, как птица, снижаясь, делала все меньшие круги, высматривая добычу.
Полог завис неподвижно. Тишина была абсолютной: насытившись, птицы оставили верблюжий скелет и тяжело проплыли на запад, к горам, покидая эти места. Эта же, видимо, была не так сыта, как остальные, или ее останавливала сила инстинкта, учуявшего приметы смерти у существ, способных пока передвигаться по земле.
Птица опустилась ниже, выворачивая на поворотах черные крылья, непрерывно вертя лысой головой, чтобы не упустить жертву. Теперь тень была такой же черной, как сама птица, и такой же бесшумной.
Выстрел разметал крылья по воздуху. Птица пронзительно крикнула и неуклюже зашлепала крыльями в сторону дюн. На песок посыпались перья.
Сержант следил, как она улетает. Он намеревался подпустить ее поближе и только потом стрелять, но вид клюва и жадных глаз вызвал спазмы в желудке, и он выстрелил раньше.
– Черт возьми! Кто стрелял? – вскинулся уже забывшийся было в дреме Моран.
– Уотсон.
– Что это было?
– Стервятник.
– Попал?
– Задел за крыло.
Все встряхнулись ото сна, и сразу включилась память, пошли мысли страшнее стервятников. Одни снова улеглись. Кроу подлил в горелку масла, пролив мимо и присыпав лишнее пламя песком.
Они искали истинную причину спустившейся тишины, забыв, что недостает шума генератора.
– Кого я вижу! – вдруг изумился Кроу.
В двери самолета стоял Стрингер. Белами его не видел и переспросил:
– Кого?
– Проснулась их светлость.
Стрингер не двигался. Он стоял в самой середине дверного проема, вытянув руки вдоль туловища, ни на что не опираясь. Он переводил взгляд с одного на другого, рывками поворачивая узкую голову. Все приподнялись. Убедившись, что привлек общее внимание, Стрингер резко выкрикнул:
– Я хочу с вами поговорить.
Солнце зависло над западными дюнами, и та сторона самолета была в тени. Даже ради Стрингера Моран не нашел бы в себе силы выйти из укрытия – он способен был ходить только по теневой стороне. Песок обжигал ноги. Он подошел к человеку, стоявшему в двери.
– Со всеми?
Яркие песчинки, отраженные в стеклах, делали его похожим на инопланетянина с огромными золотыми глазами, способными выжигать целые города.
– Боже! Только посмотрите, – вновь изумился Кроу.
Поднялся на ноги и зашагал к двери Таунс. Первый из всех других. Он встал рядом с Мораном, глядя в лицо Стрингеру. Двинулся Уотсон. Тилни.
– Пойдем, Альберт, – сказал Белами.
Стрингер ждал. Они встали полукругом, уставясь на него. На стеклах виделись их отражения. Сквозь стекла просматривались и его глаза – очень яркие. Он молча наблюдал за ними, рывками поворачивая голову от одного к другому. Косые лучи, пройдя сквозь иллюминаторы, обрамляли его голову светлым ореолом.
– Мистер Таунс?
– Да.
– Кто здесь главный? – Голос металлически дребезжал. Никто не обернулся к Таунсу. Все смотрели на Стрингера. Он на глазах вытягивался, хотя и теперь, стоя на возвышении дверного проема, был выше всех. Не мигая, он смотрел на Таунса.
Моран слышал звук собственного дыхания в пересохшем горле. Он загадал: жизнь или смерть, то или другое, жизнь или смерть.
Молчание иссякло.
– Вы!
Жизнь!
Глава 22
Моран закрыл глаза. Он был так изможден, будто пришлось пройти долгий изнурительный путь. Между тем в ушах продолжалось металлическое скрежетание:
– Очень хорошо. Я здесь руковожу. Хочу сообщить вам, что я решил закончить аэроплан. Вам следует кое-что уяснить. У нас кончается вода. Завтра будет еще хуже. Будет много тяжелой работы, и первый из вас, кто сдастся – как это бывало раньше, – положит конец всем нашим планам, потому что я не намерен растрачивать свои силы ради людей, которые не готовы сотрудничать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51