Несколько парочек столпились возле стола дежурного портье в ожидании, когда им предоставят номера в мотеле. Они старались вести себя как супруги, но при этом очень нервничали, все время озираясь по сторонам. Я прошел к лифту и вместе со страстно обнимающейся парочкой поднялся на верхний этаж.
Я отыскал номер, где мне была назначена встреча, и постучал.
— Войдите, — донесся из-за двери знакомый скрипучий голос.
Очевидно, это был единственный номер “люкс” во всем мотеле. Дорфман стоял посреди комнаты и сверлил меня угрожающим взглядом — так, наверное, принимал посетителей диктатор Муссолини. Я не выказал особого испуга — и вовсе не потому, что я такой храбрый. Просто я знал: нельзя показывать Дорфману, что боюсь его. Он был из породы тех животных, которые становятся опасными только тогда, когда почуют страх своей жертвы, — так ведут себя волки и свирепые сторожевые псы. Я прошел в номер и, подойдя к Дорфману, крепко пожал ему руку. Это несколько сбило его с толку — очевидно, он ожидал, что я начну лебезить перед ним, или считал, что первым протянуть руку для рукопожатия должен он.
— Так какого черта тебе от меня надо? — спросил он вместо приветствия.
Я окинул взглядом комнату. Мы находились в гостиной ничем не примечательного номера “люкс”. Здесь все было так же, как и в любом другом мотеле; только в этом номере было много фруктов, спиртных напитков и закусок, как будто администрация устроила прием для гостей мотеля. Дверь в спальню была приоткрыта, и я заметил, что там кто-то есть, — должно быть, женщина, предположил я.
— Тут все чисто. Нас не подслушивают, — сказал Дорфман, неверно истолковывая мое движение. — Этот номер принадлежит нам.
— Понятно. Почему ты назначил встречу в Нью-Джерси?
Дорфман, конечно, головорез, но он уже добился достаточно высокого положения, и ясно было, что он не привык жить в дешевых мотелях.
Он смутился.
— Видишь ли, существует, так сказать… — он запнулся, подыскивая mot juste , — своего рода традиция. У нас не принято приезжать без разрешения в город, который является чужой территорией.
Я недоуменно поднял брови.
— Ну, если Вито Дженовезе зачем-нибудь пожелает приехать в Чикаго, — начал объяснять Дорфман, в качестве примера назвав фамилию главаря одной из пяти крупнейших преступных организаций Нью-Йорка, — он должен испросить позволения у Момо Джанканы и наоборот. Чтобы иметь возможность появиться в Майами, нужно заручиться разрешением Мейера Лански, а в Гаване нельзя появляться без разрешения Санто Траффиканте, ясно? Таковы правила этикета. Мы хотели сохранить это дело в тайне и не стали испрашивать разрешения устроить встречу в Нью-Йорке. Вот поэтому мы и здесь, на другом конце моста.
То, что Дорфман все время говорил “мы”, несколько озадачило меня, но я не стал уточнять. Дорфман и так уже ответил на один вопрос, и, если я задам ему другой вопрос — гораздо более неделикатный, чем первый, — это его разозлит. Я понял, что под выражением “правила этикета” Дорфман подразумевает соблюдение негласных законов относительно сфер влияния; тот, кто нарушит эти законы, может поплатиться жизнью. Многие считают (я, во всяком случае, думал именно так), что перед тем, кто достиг высокого положения в преступном мире, открываются широкие возможности: он может жить в свое удовольствие, попирая какие бы то ни было правила. Оказывается, это абсолютно неверное представление — преступники свободны от законов не более, чем все остальные граждане, только в преступном мире исполнение законов обеспечивается более жесткими средствами.
Дорфман — могущественный человек, в его власти убивать неугодных ему людей, но, по крайней мере, я могу вернуться в Манхэттен, ни у кого не спрашивая на то позволения, а он не может. От этой мысли я приободрился, но не надолго. Мне пришло в голову, что по приказу Дорфмана меня могут убить прямо здесь, в Нью-Джерси, и захоронить на какой-нибудь свалке или на пустыре в Пайн-Бэрренз, и никто об этом не узнает.
— Может, присядем? — предложил я. — Я бы не отказался выпить виски со льдом. — Дорфман стиснул зубы. Я ясно видел, что он хочет поскорее избавиться от меня, поэтому мне доставляло удовольствие испытывать его терпение, оттягивая начало разговора о цели моего визита.
— Бери и наливай, — угрюмо произнес он.
Я подошел к бару, в котором стояло много всяких бутылок, и наполнил бокал виски. Дорфман налил себе кофе с видом человека, который когда-то был алкоголиком, а потом бросил пить. Мы сели на диван. Время от времени он поглядывал на дверь спальни, при этом на его лице отражалась не страсть, а страх, как будто женщина в спальне проявляла крайнее нетерпение.
— Так что у тебя за спешное дело, из-за которого Руби вызвал меня в Джерси?
— Я ужинал с Айком Люблином в Вашингтоне, и он сообщил мне, что твои люди недовольны тем, что произошло с Хоффой. Он угрожал мне. Он угрожал сенатору Кеннеди.
Дорфман громко подул на кофе.
— Никому он не угрожал. Он всего лишь адвокат, черт побери.
— Верно. Ну, он высказал угрозу от имени других лиц, если тебе так больше нравится.
— Да, так будет вернее. Нельзя же обвинять адвоката в том, что он кому-то угрожал. Адвоката за такое могут дисквалифицировать.
“Адвокат всегда сумеет отказаться от своих слов и сделает это так умело, что никто ничего не докажет”, — подумал я.
— Как бы то ни было, — сказал я, — угрозы были высказаны.
— Горячие головы, — с грустью произнес Дорфман, качая головой. — Слушай, разве я не говорил тебе в Лас-Вегасе, что Хоффа очень вспыльчив? Говорил.
— Мы обеспокоены не только из-за Хоффы.
— На вашем месте я опасался бы прежде всего Хоффы. Он считает, что Джек и Бобби бесстыдно обманули его.
— А ты как считаешь, Ред?
— Я не работаю на Хоффу. Мое мнение: на слушании он вел себя как последний кретин. Ну и пусть все эти сенаторы идиоты. Что из этого? Иногда приходится вести себя вежливо даже по отношению к людям, которые того не заслуживают, верно? Попробуй наплюй на полицейских, и они свернут тебе голову. То же самое и сенаторы. Хоффа должен был играть по правилам.
— Джек придерживается именно такой точки зрения.
— Вот как? С другой стороны, Дэйвид, если хочешь знать мое мнение, Бобби тоже гад. Он преднамеренно спровоцировал Хоффу. А история с дачей взятки — это же была ловушка. Бобби не имел права так поступать.
— Возможно. — В этом вопросе я был согласен с Дорфманом. Я ни минуты не сомневался в том, что это Бобби пытался сфабриковать против Хоффы обвинение. Он действовал так же, как в семье Кеннеди играли в футбол без правил: любые средства хороши, пока тебя не остановят. Я подумал, что Хоффа, видимо, тоже играл в такие игры, только в его игре проигравших убивали.
— Видишь ли, — сказал я, — как и вы, Джек тоже недоволен, что все так обернулось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192
Я отыскал номер, где мне была назначена встреча, и постучал.
— Войдите, — донесся из-за двери знакомый скрипучий голос.
Очевидно, это был единственный номер “люкс” во всем мотеле. Дорфман стоял посреди комнаты и сверлил меня угрожающим взглядом — так, наверное, принимал посетителей диктатор Муссолини. Я не выказал особого испуга — и вовсе не потому, что я такой храбрый. Просто я знал: нельзя показывать Дорфману, что боюсь его. Он был из породы тех животных, которые становятся опасными только тогда, когда почуют страх своей жертвы, — так ведут себя волки и свирепые сторожевые псы. Я прошел в номер и, подойдя к Дорфману, крепко пожал ему руку. Это несколько сбило его с толку — очевидно, он ожидал, что я начну лебезить перед ним, или считал, что первым протянуть руку для рукопожатия должен он.
— Так какого черта тебе от меня надо? — спросил он вместо приветствия.
Я окинул взглядом комнату. Мы находились в гостиной ничем не примечательного номера “люкс”. Здесь все было так же, как и в любом другом мотеле; только в этом номере было много фруктов, спиртных напитков и закусок, как будто администрация устроила прием для гостей мотеля. Дверь в спальню была приоткрыта, и я заметил, что там кто-то есть, — должно быть, женщина, предположил я.
— Тут все чисто. Нас не подслушивают, — сказал Дорфман, неверно истолковывая мое движение. — Этот номер принадлежит нам.
— Понятно. Почему ты назначил встречу в Нью-Джерси?
Дорфман, конечно, головорез, но он уже добился достаточно высокого положения, и ясно было, что он не привык жить в дешевых мотелях.
Он смутился.
— Видишь ли, существует, так сказать… — он запнулся, подыскивая mot juste , — своего рода традиция. У нас не принято приезжать без разрешения в город, который является чужой территорией.
Я недоуменно поднял брови.
— Ну, если Вито Дженовезе зачем-нибудь пожелает приехать в Чикаго, — начал объяснять Дорфман, в качестве примера назвав фамилию главаря одной из пяти крупнейших преступных организаций Нью-Йорка, — он должен испросить позволения у Момо Джанканы и наоборот. Чтобы иметь возможность появиться в Майами, нужно заручиться разрешением Мейера Лански, а в Гаване нельзя появляться без разрешения Санто Траффиканте, ясно? Таковы правила этикета. Мы хотели сохранить это дело в тайне и не стали испрашивать разрешения устроить встречу в Нью-Йорке. Вот поэтому мы и здесь, на другом конце моста.
То, что Дорфман все время говорил “мы”, несколько озадачило меня, но я не стал уточнять. Дорфман и так уже ответил на один вопрос, и, если я задам ему другой вопрос — гораздо более неделикатный, чем первый, — это его разозлит. Я понял, что под выражением “правила этикета” Дорфман подразумевает соблюдение негласных законов относительно сфер влияния; тот, кто нарушит эти законы, может поплатиться жизнью. Многие считают (я, во всяком случае, думал именно так), что перед тем, кто достиг высокого положения в преступном мире, открываются широкие возможности: он может жить в свое удовольствие, попирая какие бы то ни было правила. Оказывается, это абсолютно неверное представление — преступники свободны от законов не более, чем все остальные граждане, только в преступном мире исполнение законов обеспечивается более жесткими средствами.
Дорфман — могущественный человек, в его власти убивать неугодных ему людей, но, по крайней мере, я могу вернуться в Манхэттен, ни у кого не спрашивая на то позволения, а он не может. От этой мысли я приободрился, но не надолго. Мне пришло в голову, что по приказу Дорфмана меня могут убить прямо здесь, в Нью-Джерси, и захоронить на какой-нибудь свалке или на пустыре в Пайн-Бэрренз, и никто об этом не узнает.
— Может, присядем? — предложил я. — Я бы не отказался выпить виски со льдом. — Дорфман стиснул зубы. Я ясно видел, что он хочет поскорее избавиться от меня, поэтому мне доставляло удовольствие испытывать его терпение, оттягивая начало разговора о цели моего визита.
— Бери и наливай, — угрюмо произнес он.
Я подошел к бару, в котором стояло много всяких бутылок, и наполнил бокал виски. Дорфман налил себе кофе с видом человека, который когда-то был алкоголиком, а потом бросил пить. Мы сели на диван. Время от времени он поглядывал на дверь спальни, при этом на его лице отражалась не страсть, а страх, как будто женщина в спальне проявляла крайнее нетерпение.
— Так что у тебя за спешное дело, из-за которого Руби вызвал меня в Джерси?
— Я ужинал с Айком Люблином в Вашингтоне, и он сообщил мне, что твои люди недовольны тем, что произошло с Хоффой. Он угрожал мне. Он угрожал сенатору Кеннеди.
Дорфман громко подул на кофе.
— Никому он не угрожал. Он всего лишь адвокат, черт побери.
— Верно. Ну, он высказал угрозу от имени других лиц, если тебе так больше нравится.
— Да, так будет вернее. Нельзя же обвинять адвоката в том, что он кому-то угрожал. Адвоката за такое могут дисквалифицировать.
“Адвокат всегда сумеет отказаться от своих слов и сделает это так умело, что никто ничего не докажет”, — подумал я.
— Как бы то ни было, — сказал я, — угрозы были высказаны.
— Горячие головы, — с грустью произнес Дорфман, качая головой. — Слушай, разве я не говорил тебе в Лас-Вегасе, что Хоффа очень вспыльчив? Говорил.
— Мы обеспокоены не только из-за Хоффы.
— На вашем месте я опасался бы прежде всего Хоффы. Он считает, что Джек и Бобби бесстыдно обманули его.
— А ты как считаешь, Ред?
— Я не работаю на Хоффу. Мое мнение: на слушании он вел себя как последний кретин. Ну и пусть все эти сенаторы идиоты. Что из этого? Иногда приходится вести себя вежливо даже по отношению к людям, которые того не заслуживают, верно? Попробуй наплюй на полицейских, и они свернут тебе голову. То же самое и сенаторы. Хоффа должен был играть по правилам.
— Джек придерживается именно такой точки зрения.
— Вот как? С другой стороны, Дэйвид, если хочешь знать мое мнение, Бобби тоже гад. Он преднамеренно спровоцировал Хоффу. А история с дачей взятки — это же была ловушка. Бобби не имел права так поступать.
— Возможно. — В этом вопросе я был согласен с Дорфманом. Я ни минуты не сомневался в том, что это Бобби пытался сфабриковать против Хоффы обвинение. Он действовал так же, как в семье Кеннеди играли в футбол без правил: любые средства хороши, пока тебя не остановят. Я подумал, что Хоффа, видимо, тоже играл в такие игры, только в его игре проигравших убивали.
— Видишь ли, — сказал я, — как и вы, Джек тоже недоволен, что все так обернулось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192