И знаешь, что произошло? Лиз, как всегда, только надкусила одну, а я сожрала пять штук. Пять! Какой позор! И это уже после того, как мы выпили чаю.
– Я думаю, она простила тебя за это. – Джини налила себе кофе. – А с чего это ты решила ее подбодрить? – спросила она нарочито будничным голосом. – Что у нее стряслось?
– Даже не знаю, милая. На Лиз время от времени нападает хандра. Сегодня она вернулась из их загородного дома, и настроение у нее было препаршивое. Они провели там все Рождество, встретили Новый год, и Лиз, видимо, подхватила какую-то инфекцию – грипп или другую пакость. Правда, выглядела она хорошо, а к тому времени, когда я собралась домой, совсем взбодрилась. Думаю, дело в том, что она, хотя и не признается в этом, слишком переживает за Джона.
– Переживает за Джона?
– Ну ты же понимаешь, милая. За его безопасность. Из-за всего, что происходит сейчас на Ближнем Востоке: угрозы в адрес посольств и все такое. Ей чудятся террористы буквально за каждым кустом. Я ей уже тысячу раз говорила, что Джону ничто не грозит. Куда бы он ни направлялся, его постоянно окружают эти его головорезы-охранники… Впрочем, может быть, мне не следует их так называть. Но они все бывшие морские пехотинцы, в большинстве под два метра ростом, поэтому и производят устрашающее впечатление, хотя, стоит с ними заговорить, они кажутся вполне милыми…
Голос Мэри неуверенно замер. «Главный недостаток Мэри как информатора, – подумала Джини, – заключается в ее доброй душе». Она была далеко не дурой, но по своей неизбывной доброте душевной считала большинство людей «милыми», если только не было со всей определенностью доказано обратное.
– Как раз сегодня я читала о Хоторнах, – все тем же будничным тоном произнесла Джини, – когда сидела вечером дома. «Хелло!» поместил здоровенную статью о них.
– Да-да, я видела ее! – просияла Мэри. – Какие чудные дети, просто прелесть! Как и сам Джон. Представь себе, я помню его еще с тех пор, когда он сам был в таком же возрасте. Я впервые увидела его, когда мой отец получил назначение в Вашингтон. Старый С.С. тогда обхаживал папу. Не помню уж почему, наверное, думал, что тот сможет ему пригодиться. Как бы то ни было, мы поехали погостить в их загородный дом на Гудзоне, помнишь, я рассказывала тебе? Мне было лет двадцать и все, что я увидела, произвело на меня неизгладимое впечатление… – Мэри помедлила. – Нет, впечатление – это не то слово. Благоговейный трепет – вот что я испытала. Все вокруг было настолько величественным, что пугало меня. Тьма лакеев, горничных, грандиозные приемы… До этого я была в Америке довольно давно, и теперь мне просто не верилось, что люди могут так жить. Ведь Англия в ту пору была серой, как и весь послевоенный европейский мир. А С. С. был таким вельможей и таким солдафоном!
– Он тебе понравился?
– Кто, старый С. С? – Мэри задумчиво сморщила нос. – Нет, не понравился. И насколько я помню, моему отцу тоже. Отец полагал, что этому человеку нельзя доверять, впрочем, это было известно кому угодно. А мне он показался быком, который прет напролом, лишь бы добиться своего, и еще – очень грубым. Разумеется, когда он хотел, то демонстрировал изысканные манеры и обаяние, которое открывал и закрывал по собственному усмотрению, как водопроводный кран. Он считал, что у всего на свете есть своя стоимость, что можно купить что угодно и кого угодно. К сожалению, чаще всего он оказывался прав. Но мне это не нравилось.
– Интересно… И при этом солдафон?
– Милая моя, да еще какой! – Мэри потянулась за шоколадным муссом. – Весь дом жил по часам, словно казарма. Аперитивы – в семь тридцать, ужин – в восемь, все должны быть на месте секунда в секунду, и горе тому, кто опоздает. А бедные детишки! Ходили по струнке, посещали частную школу, то да се… Естественно, они были обязаны быть лучшими абсолютно во всем, им ни в чем не дозволялось оказаться вторыми. М-м-м, этот шоколадный мусс просто объедение! Ты уверена, что не хочешь попробовать?
Джини отрицательно покачала головой и нагнулась, чтобы погладить Пса, у которого сна не было ни в одном глазу. Пес отблагодарил ее довольным сопением. Затем она выпрямилась. Джини знала, что, если Мэри ударилась в воспоминания о былом, ее почти не нужно понукать.
– И это касалось всех детей? – спросила она. – И мальчиков, и девочек? И Джона?
– Еще бы, – нахмурилась Мэри. – Возможно, когда мать Джона была жива, она и пыталась вмешиваться, хотя тоже маловероятно. Но она умерла незадолго до того, как я туда приехала. Может быть, именно поэтому старый С.С. вел себя с детьми строже обычного. Не знаю. Но порой это выглядело просто безобразно. Он устраивал им перекрестные допросы прямо при гостях, издевался над ними так, как умеет только он. Второй мальчик, Прескотт, так тот вообще боялся его как огня. Он тогда сильно заикался, и папаша над ним непрерывно издевался. Бедный малыш! Можешь себе представить, что с ним творилось… Он был буквально раздавлен. Стоял перед отцом весь багровый и трясся как осиновый лист… Это было ужасно, меня просто тошнило.
– И никто из них не пытался дать ему отпор?
– Но, милочка моя, они ведь были совсем еще маленькие. Джону, старшему из них, было около десяти. Был только один случай… – Мэри неожиданно умолкла.
– Какой? – спросила Джини.
На лице Мэри появилось тревожное выражение.
– Я, конечно, расскажу тебе, дорогая, но ты должна пообещать, что это останется между нами. Я никогда не напоминала об этом Джону, и он, видимо, думает, что я давно обо всем позабыла. Если бы он узнал, что я кому-то об этом рассказала, то был бы ужасно расстроен.
– Конечно, только между нами…
– Ну что ж, – Мэри подалась вперед и понизила голос. – Это действительно было весьма необычно. Мы гостили у них уже третий день, а старый С. С. знал, что я люблю верховую езду. Я думаю, он хотел немного повыпендриваться, поскольку у него были изумительные лошади, великолепные конюшни и все такое. Так или иначе, мы поехали на верховую прогулку: я, отец, С. С. и оба мальчика – Прескотт и Джон. Я сразу же поняла, что бедняга Прескотт не любит лошадей. Он их панически боялся, это ведь сразу видно. Когда мы пришли в конюшню, один из грумов вывел для него пони – чудесную маленькую кобылку, к тому же очень спокойную. Но как только он хотел помочь мальчугану взобраться в седло, С. С. Хоторн остановил его и велел дать сыну другую лошадь… – На лице Мэри появилось мрачное выражение. – Я думаю, Прескотт сразу же понял, к чему идет дело, и поэтому побелел как полотно. Джон что-то сказал отцу, потом вмешался грум, но С. С. в ответ начал, как обычно, вопить и ругаться и, естественно, все отступились. Мальчику оседлали другую лошадь, слишком большую для шестилетнего карапуза. Ее и взнуздать-то было непросто – даже в стойле она лягалась, вращала глазищами и пыталась кусаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
– Я думаю, она простила тебя за это. – Джини налила себе кофе. – А с чего это ты решила ее подбодрить? – спросила она нарочито будничным голосом. – Что у нее стряслось?
– Даже не знаю, милая. На Лиз время от времени нападает хандра. Сегодня она вернулась из их загородного дома, и настроение у нее было препаршивое. Они провели там все Рождество, встретили Новый год, и Лиз, видимо, подхватила какую-то инфекцию – грипп или другую пакость. Правда, выглядела она хорошо, а к тому времени, когда я собралась домой, совсем взбодрилась. Думаю, дело в том, что она, хотя и не признается в этом, слишком переживает за Джона.
– Переживает за Джона?
– Ну ты же понимаешь, милая. За его безопасность. Из-за всего, что происходит сейчас на Ближнем Востоке: угрозы в адрес посольств и все такое. Ей чудятся террористы буквально за каждым кустом. Я ей уже тысячу раз говорила, что Джону ничто не грозит. Куда бы он ни направлялся, его постоянно окружают эти его головорезы-охранники… Впрочем, может быть, мне не следует их так называть. Но они все бывшие морские пехотинцы, в большинстве под два метра ростом, поэтому и производят устрашающее впечатление, хотя, стоит с ними заговорить, они кажутся вполне милыми…
Голос Мэри неуверенно замер. «Главный недостаток Мэри как информатора, – подумала Джини, – заключается в ее доброй душе». Она была далеко не дурой, но по своей неизбывной доброте душевной считала большинство людей «милыми», если только не было со всей определенностью доказано обратное.
– Как раз сегодня я читала о Хоторнах, – все тем же будничным тоном произнесла Джини, – когда сидела вечером дома. «Хелло!» поместил здоровенную статью о них.
– Да-да, я видела ее! – просияла Мэри. – Какие чудные дети, просто прелесть! Как и сам Джон. Представь себе, я помню его еще с тех пор, когда он сам был в таком же возрасте. Я впервые увидела его, когда мой отец получил назначение в Вашингтон. Старый С.С. тогда обхаживал папу. Не помню уж почему, наверное, думал, что тот сможет ему пригодиться. Как бы то ни было, мы поехали погостить в их загородный дом на Гудзоне, помнишь, я рассказывала тебе? Мне было лет двадцать и все, что я увидела, произвело на меня неизгладимое впечатление… – Мэри помедлила. – Нет, впечатление – это не то слово. Благоговейный трепет – вот что я испытала. Все вокруг было настолько величественным, что пугало меня. Тьма лакеев, горничных, грандиозные приемы… До этого я была в Америке довольно давно, и теперь мне просто не верилось, что люди могут так жить. Ведь Англия в ту пору была серой, как и весь послевоенный европейский мир. А С. С. был таким вельможей и таким солдафоном!
– Он тебе понравился?
– Кто, старый С. С? – Мэри задумчиво сморщила нос. – Нет, не понравился. И насколько я помню, моему отцу тоже. Отец полагал, что этому человеку нельзя доверять, впрочем, это было известно кому угодно. А мне он показался быком, который прет напролом, лишь бы добиться своего, и еще – очень грубым. Разумеется, когда он хотел, то демонстрировал изысканные манеры и обаяние, которое открывал и закрывал по собственному усмотрению, как водопроводный кран. Он считал, что у всего на свете есть своя стоимость, что можно купить что угодно и кого угодно. К сожалению, чаще всего он оказывался прав. Но мне это не нравилось.
– Интересно… И при этом солдафон?
– Милая моя, да еще какой! – Мэри потянулась за шоколадным муссом. – Весь дом жил по часам, словно казарма. Аперитивы – в семь тридцать, ужин – в восемь, все должны быть на месте секунда в секунду, и горе тому, кто опоздает. А бедные детишки! Ходили по струнке, посещали частную школу, то да се… Естественно, они были обязаны быть лучшими абсолютно во всем, им ни в чем не дозволялось оказаться вторыми. М-м-м, этот шоколадный мусс просто объедение! Ты уверена, что не хочешь попробовать?
Джини отрицательно покачала головой и нагнулась, чтобы погладить Пса, у которого сна не было ни в одном глазу. Пес отблагодарил ее довольным сопением. Затем она выпрямилась. Джини знала, что, если Мэри ударилась в воспоминания о былом, ее почти не нужно понукать.
– И это касалось всех детей? – спросила она. – И мальчиков, и девочек? И Джона?
– Еще бы, – нахмурилась Мэри. – Возможно, когда мать Джона была жива, она и пыталась вмешиваться, хотя тоже маловероятно. Но она умерла незадолго до того, как я туда приехала. Может быть, именно поэтому старый С.С. вел себя с детьми строже обычного. Не знаю. Но порой это выглядело просто безобразно. Он устраивал им перекрестные допросы прямо при гостях, издевался над ними так, как умеет только он. Второй мальчик, Прескотт, так тот вообще боялся его как огня. Он тогда сильно заикался, и папаша над ним непрерывно издевался. Бедный малыш! Можешь себе представить, что с ним творилось… Он был буквально раздавлен. Стоял перед отцом весь багровый и трясся как осиновый лист… Это было ужасно, меня просто тошнило.
– И никто из них не пытался дать ему отпор?
– Но, милочка моя, они ведь были совсем еще маленькие. Джону, старшему из них, было около десяти. Был только один случай… – Мэри неожиданно умолкла.
– Какой? – спросила Джини.
На лице Мэри появилось тревожное выражение.
– Я, конечно, расскажу тебе, дорогая, но ты должна пообещать, что это останется между нами. Я никогда не напоминала об этом Джону, и он, видимо, думает, что я давно обо всем позабыла. Если бы он узнал, что я кому-то об этом рассказала, то был бы ужасно расстроен.
– Конечно, только между нами…
– Ну что ж, – Мэри подалась вперед и понизила голос. – Это действительно было весьма необычно. Мы гостили у них уже третий день, а старый С. С. знал, что я люблю верховую езду. Я думаю, он хотел немного повыпендриваться, поскольку у него были изумительные лошади, великолепные конюшни и все такое. Так или иначе, мы поехали на верховую прогулку: я, отец, С. С. и оба мальчика – Прескотт и Джон. Я сразу же поняла, что бедняга Прескотт не любит лошадей. Он их панически боялся, это ведь сразу видно. Когда мы пришли в конюшню, один из грумов вывел для него пони – чудесную маленькую кобылку, к тому же очень спокойную. Но как только он хотел помочь мальчугану взобраться в седло, С. С. Хоторн остановил его и велел дать сыну другую лошадь… – На лице Мэри появилось мрачное выражение. – Я думаю, Прескотт сразу же понял, к чему идет дело, и поэтому побелел как полотно. Джон что-то сказал отцу, потом вмешался грум, но С. С. в ответ начал, как обычно, вопить и ругаться и, естественно, все отступились. Мальчику оседлали другую лошадь, слишком большую для шестилетнего карапуза. Ее и взнуздать-то было непросто – даже в стойле она лягалась, вращала глазищами и пыталась кусаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107