Его звали Алексом. В свои пятнадцать лет он был вторым по старшинству в этой компании и безусловно первым по всем остальным параметрам. Он был вожаком. Вот и сейчас он почта неподвижно стоял в самом центре игрового пространства, словно бы олицетворяя собой непоколебимый символ власти. Порой он тихим голосом отдавал команды своим приятелям, взглядом или коротким кивком головы показывал в ту сторону, куда через пару секунд летел мяч. Весь его вид говорил, что его душа уже не лежит к этой «детской игре», что у него есть дела поважнее. Но роль дирижера матча он все же выполнял, так как знал, что никто другой с ней не справился бы.
В своем специальном ящике дома Лаура уже собрала около пятисот фотографий Алекса. Впервые она увидела его четыре месяца назад в парке Морнингсайд, недалеко от Сто тринадцатой улицы, познакомилась и тут же предложила ему стать объектом ее съемки. С того самого времени они стали настоящими друзьями. Она приезжала снимать его так часто, как только могла. Когда это происходило в его районе и среди его приятелей, он разыгрывал из себя защитника.
Его старшей сестре, которая еще в детстве стала проституткой, было теперь семнадцать. Кроме нее, у Алекса было еще две сестренки и брат. Их мать, тридцатидевятилетняя женщина, с тех пор, как два года назад с ней случился удар, все время неподвижно лежала на кровати, спокойно наблюдая, как носятся по дому ее неугомонные дети.
Алекс был глубоко семейным человеком. Отец исчез из их дома много лет назад. Алекс делал вид, что исправно посещает школу – это было бесплатное учебное заведение, которое располагалось на Морис-авеню, 18, – и имел свою «С» с минусом, ни разу не открыв книги и ни разу не снизойдя до ответа на вопрос учителя. В основном же в светлое время дня он шатался по улицам со своими дружками или в одиночестве, «тусуясь», суетясь в округе, воруя и помаленьку реализовывая краденое.
Каждый день он заключал с разными людьми всевозможные пари. Курил «Пэл-Мэл» или «Лаки Страйк», если удавалось «стырить» их с лотка, пил все, что только мог стащить, ежедневно дымил марихуаной, пробовал героин и кокаин и, наконец, по-мелкому торговал «наркотой».
Вырученные в различных делах и делишках деньги он тратил на семью. Каждый вечер он ходил с одной из своих сестер в магазин за продуктами, сидел во главе обеденного стола, как будто строгий отец, учил младших, как прилично вести себя за столом, и терпеливо кормил с ложечки беспомощную мать, не прислушиваясь, однако, к ее стонам и нечленораздельным жалобам на жизнь и свое состояние.
Алекса можно было по-всякому назвать. Но, принимая во внимание те дикие городские условия, в которых он жил, он был просто святым. Его привязанность к семье, к семье, которую не он завел и которую не мог спасти, несмотря на свои отчаянные усилия, была трогательной и достойной внимательного взгляда со стороны. Он с пониманием относился к состоянию матери и нежно ухаживал за ней, за братом же и сестрами следил с терпением, несвойственным для ребят его возраста. Тот факт, что сестрам была уготована почти неизбежная судьба проституток, а брат был обречен войти в одну из уличных банд, нисколько не умалял его любви к ним и никогда не затуманивал его взгляд, когда он смотрел на них. К тому же Алекс был гением. В этом у Лауры не было никаких сомнений. Достаточно было провести с ним пятиминутный разговор, причем на любую тему, как становилось ясно, что он обладает мощным интеллектом и богатым воображением.
Алекса можно было по праву назвать и преступником. Он не понаслышке знал о таких вещах, как ночная кража со взломом, вооруженное ограбление, нападение, вымогательство и прочее. Временами он «сутенерил». Множество раз устраивал поджоги. Единственная причина, почему он ни разу не попал в исправительную школу, заключалась в том, что он был слишком умен, чтобы дать себя арестовать.
В других условиях и при других обстоятельствах Алекс, возможно, мог стать врачом, философом или государственным деятелем. Что до уличных «увлечений» молодости, так у кого ж их не было? Алекс перебесился бы, как и остальные. Его природное мужество и обостренное чувство справедливости, возможно, сделали бы его даже проповедником или общественным деятелем. Он был весь переполнен творческой энергией, благодаря которой со временем мог бы стать неплохим писателем, поэтом или драматургом.
Но было ясно, что Алекс, скорее всего, окончит свои дни в тюрьме. Если не тюрьма, так уличная поножовщина или передозировка наркотика. Не одно, так другое.
И все же его гениальность была «написана» у него на лице, а сквозь линзы «Лейки» казалась еще заметнее. Лаура увидела свет интеллекта в нем в первую же их встречу. С тех пор она уже не отставала от мальчика.
Она старалась снимать его как можно чаще. Нужно было торопиться. Время работало против нее. Алекс взрослел прямо на глазах. Сегодня, например, он был уже выше на два дюйма, чем в первый день съемок. Скоро он перестанет быть мальчишкой. Задорный блеск в его глазах мог погаснуть в любую минуту. Забавная мальчишеская неугомонность также могла исчезнуть. Неумолимое превращение шумного ребенка в мрачноватого, затюканного тяжелой жизнью и бедностью мужика неизбежно совершалось. Каждый день. Каждый час.
Поэтому Лаура никогда не упускала случая его поснимать. Вот и сегодня, несмотря на трудное утро, проведенное за окончанием набросков последней партии моделей, она закинула на плечо громоздкую сумку с фотокамерой и направилась в Бронкс. Ей хотелось сделать сегодня несколько хороших снимков Алекса на фоне его ребят.
Несмотря на загруженность работой, Лаура чувствовала себя сегодня хорошо. И дело было, наверно, не только и даже не столько в том, что ею овладело вдохновение. Просто ее согревало осознание того, что внутри нее зреет новая жизнь и что у нее началась новая светлая полоса в жизни с Тимом.
С того самого дня, когда была подтверждена ее беременность, взаимоотношения с Тимом стали резко улучшаться. Тим окружил ее любовью, заботой и страшно переживал и извинялся за ту ночь, когда ударил ее. Оба понимали, что это нагромождение недоразумений, связанных с ее потерянной запиской и абсурдным приключением в тюрьме с Марией, породило беду, которая была бы немыслима, если бы они оба не находились в состоянии сильного стресса.
Лаура любила Тима. Даже той ночью, когда он ударил ее, у нее не появилось мысли бросить его. Было очевидно, что его захлестнули эмоции слишком сильные, и он не смог с ними справиться. Это были переживания, уходящие корнями в его прошлое, память о котором всегда была для него болезненна. Переживания, от которых он, в сущности, не мог избавиться.
И кроме того, она не побоялась признаться себе, что в последнее время полностью отдалась своему новому увлечению, окунувшись в него с головой, за счет того дела, ради которого он отдавал всего себя, лишь бы помочь ей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
В своем специальном ящике дома Лаура уже собрала около пятисот фотографий Алекса. Впервые она увидела его четыре месяца назад в парке Морнингсайд, недалеко от Сто тринадцатой улицы, познакомилась и тут же предложила ему стать объектом ее съемки. С того самого времени они стали настоящими друзьями. Она приезжала снимать его так часто, как только могла. Когда это происходило в его районе и среди его приятелей, он разыгрывал из себя защитника.
Его старшей сестре, которая еще в детстве стала проституткой, было теперь семнадцать. Кроме нее, у Алекса было еще две сестренки и брат. Их мать, тридцатидевятилетняя женщина, с тех пор, как два года назад с ней случился удар, все время неподвижно лежала на кровати, спокойно наблюдая, как носятся по дому ее неугомонные дети.
Алекс был глубоко семейным человеком. Отец исчез из их дома много лет назад. Алекс делал вид, что исправно посещает школу – это было бесплатное учебное заведение, которое располагалось на Морис-авеню, 18, – и имел свою «С» с минусом, ни разу не открыв книги и ни разу не снизойдя до ответа на вопрос учителя. В основном же в светлое время дня он шатался по улицам со своими дружками или в одиночестве, «тусуясь», суетясь в округе, воруя и помаленьку реализовывая краденое.
Каждый день он заключал с разными людьми всевозможные пари. Курил «Пэл-Мэл» или «Лаки Страйк», если удавалось «стырить» их с лотка, пил все, что только мог стащить, ежедневно дымил марихуаной, пробовал героин и кокаин и, наконец, по-мелкому торговал «наркотой».
Вырученные в различных делах и делишках деньги он тратил на семью. Каждый вечер он ходил с одной из своих сестер в магазин за продуктами, сидел во главе обеденного стола, как будто строгий отец, учил младших, как прилично вести себя за столом, и терпеливо кормил с ложечки беспомощную мать, не прислушиваясь, однако, к ее стонам и нечленораздельным жалобам на жизнь и свое состояние.
Алекса можно было по-всякому назвать. Но, принимая во внимание те дикие городские условия, в которых он жил, он был просто святым. Его привязанность к семье, к семье, которую не он завел и которую не мог спасти, несмотря на свои отчаянные усилия, была трогательной и достойной внимательного взгляда со стороны. Он с пониманием относился к состоянию матери и нежно ухаживал за ней, за братом же и сестрами следил с терпением, несвойственным для ребят его возраста. Тот факт, что сестрам была уготована почти неизбежная судьба проституток, а брат был обречен войти в одну из уличных банд, нисколько не умалял его любви к ним и никогда не затуманивал его взгляд, когда он смотрел на них. К тому же Алекс был гением. В этом у Лауры не было никаких сомнений. Достаточно было провести с ним пятиминутный разговор, причем на любую тему, как становилось ясно, что он обладает мощным интеллектом и богатым воображением.
Алекса можно было по праву назвать и преступником. Он не понаслышке знал о таких вещах, как ночная кража со взломом, вооруженное ограбление, нападение, вымогательство и прочее. Временами он «сутенерил». Множество раз устраивал поджоги. Единственная причина, почему он ни разу не попал в исправительную школу, заключалась в том, что он был слишком умен, чтобы дать себя арестовать.
В других условиях и при других обстоятельствах Алекс, возможно, мог стать врачом, философом или государственным деятелем. Что до уличных «увлечений» молодости, так у кого ж их не было? Алекс перебесился бы, как и остальные. Его природное мужество и обостренное чувство справедливости, возможно, сделали бы его даже проповедником или общественным деятелем. Он был весь переполнен творческой энергией, благодаря которой со временем мог бы стать неплохим писателем, поэтом или драматургом.
Но было ясно, что Алекс, скорее всего, окончит свои дни в тюрьме. Если не тюрьма, так уличная поножовщина или передозировка наркотика. Не одно, так другое.
И все же его гениальность была «написана» у него на лице, а сквозь линзы «Лейки» казалась еще заметнее. Лаура увидела свет интеллекта в нем в первую же их встречу. С тех пор она уже не отставала от мальчика.
Она старалась снимать его как можно чаще. Нужно было торопиться. Время работало против нее. Алекс взрослел прямо на глазах. Сегодня, например, он был уже выше на два дюйма, чем в первый день съемок. Скоро он перестанет быть мальчишкой. Задорный блеск в его глазах мог погаснуть в любую минуту. Забавная мальчишеская неугомонность также могла исчезнуть. Неумолимое превращение шумного ребенка в мрачноватого, затюканного тяжелой жизнью и бедностью мужика неизбежно совершалось. Каждый день. Каждый час.
Поэтому Лаура никогда не упускала случая его поснимать. Вот и сегодня, несмотря на трудное утро, проведенное за окончанием набросков последней партии моделей, она закинула на плечо громоздкую сумку с фотокамерой и направилась в Бронкс. Ей хотелось сделать сегодня несколько хороших снимков Алекса на фоне его ребят.
Несмотря на загруженность работой, Лаура чувствовала себя сегодня хорошо. И дело было, наверно, не только и даже не столько в том, что ею овладело вдохновение. Просто ее согревало осознание того, что внутри нее зреет новая жизнь и что у нее началась новая светлая полоса в жизни с Тимом.
С того самого дня, когда была подтверждена ее беременность, взаимоотношения с Тимом стали резко улучшаться. Тим окружил ее любовью, заботой и страшно переживал и извинялся за ту ночь, когда ударил ее. Оба понимали, что это нагромождение недоразумений, связанных с ее потерянной запиской и абсурдным приключением в тюрьме с Марией, породило беду, которая была бы немыслима, если бы они оба не находились в состоянии сильного стресса.
Лаура любила Тима. Даже той ночью, когда он ударил ее, у нее не появилось мысли бросить его. Было очевидно, что его захлестнули эмоции слишком сильные, и он не смог с ними справиться. Это были переживания, уходящие корнями в его прошлое, память о котором всегда была для него болезненна. Переживания, от которых он, в сущности, не мог избавиться.
И кроме того, она не побоялась признаться себе, что в последнее время полностью отдалась своему новому увлечению, окунувшись в него с головой, за счет того дела, ради которого он отдавал всего себя, лишь бы помочь ей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115