Не знаю, что Вы думаете о ней, но она сама полагает, что стоит ей захватить для Империи Лигу, как необходимость в ее услугах отпадет, и она будет забыта, или устранена. Конечно, каждый из Властителей мечтает о троне. И она смеется, утверждая, что может безнаказанно вершить свои дела, плетя интриги, пока существует Лига и существует Эрмэ, пока не существует Великой Империи. Так вот, она не собирается ждать, пока вы уничтожите ее. Она сама желает убрать Вас, что б занять трон Империи. И сделать это до того, как миры Лиги станут принадлежать Эрмэ. Она говорила об этом со мной. Говорила прямо, предлагая не мало за помощь, за риск. И убеждала, что откажись я, то уничтожат и меня, когда я перестану быть нужен.
Император цинично усмехнулся. И глядя в его глаза, Юфнаресс внезапно почувствовал, как его охватывает ужас, холодный липкий ужас, лишая решимости, лишая уверенности в том, что слова эти были необходимы. Слишком уж явственная, заметная ирония читалась на лице Хозяина. И бешенство. И ненависть.
Император помолчал несколько минут, поднявшись, подошел близко. Усмешка так и не сошла с его темного, мрачного лица. Она застыла как приклеенная, и оттого становилась не по себе. И вдруг, неожиданно, Юфнаресс отчетливо понял, что Хозяин Эрмэ отнюдь не высок, и что ему самому приходится смотреть сверху вниз... Император все так же молча покачал головой, и, ухватив за темные вьющиеся пряди, заставил Юфнаресса опуститься на колени. Оттолкнув его от себя, он поджал губы, и все так же, молча, прошел из угла в угол.
— Надеюсь, ты можешь доказать, — проговорил Император глухо.
Юфнаресс потерянно покачал головой.
— Такие вещи не говорят при свидетелях, — ответил он, — может, она и еще кому предлагала то же самое, но мне об этом неизвестно. Когда Леди сказала, что претендует на трон, нас не могло слышать ни одно существо. А я не ждал такого предложения.
Император вновь прошел из угла в угол, медленно меряя шагами комнату. Глядя на него снизу вверх, отслеживая шум его шагов, Юфнаресс чувствовал, как к горлу подкатывает ком. Но страх уже ушел. Страха не было. Был покой и ожидание, равнодушное ожидание...чего? Он не знал. Император остановился рядом, за его спиной.
— Что еще она говорила? — тихо и вкрадчиво прозвучал голос Императора, красивый нежный голос, что ласкал слух, отнимая волю, голос, которому невозможно было сопротивляться, словно в этом голосе жила особенная, отнимающая волю магия. — Что еще предлагала? Конкретно, быстро, правду!
Юфнаресс судорожно вздохнул. Он и сам понимал, что нельзя лгать. Любой Властитель сразу почувствовал бы ложь. Можно было недоговаривать, умалчивать, но лгать, ни в коем случае, было нельзя. Даже если б в нем могло еще жить желание сказать ложь. Он на мгновение собрался с силами, и вдруг, словно наяву увидел перед собой лицо Элейджа, его умные проницательные, добрые глаза, смотревшие с легким сожалением, образ, несший поддержку и помощь.
«Человек может все, — проговорил Алашавар, — и вынести любую боль, и разорвать цепи рабства. С чего ты взял, что есть то, чего сделать нельзя? Из-за того, что тебя только и учили, что есть сотни и сотни ограничений? А кто-нибудь, когда-нибудь, говорил ли тебе, что нет предела мечте? И нет предела воплощению мечты. Если хочешь, значит, уже можешь. И не верь никому, кто пожелает доказать обратное».
И все же, он постарался не лгать.
— Она, — проговорил Юфнаресс тихо, — договаривалась с одним из своих людей, предлагая уничтожить Шеби. Говорила, что та имеет слишком большое влияние. Говорила, что ненавидит ее. Говорила....
Император шумно выдохнул воздух и, кожей чувствуя неладное, Юфнаресс замолчал. Напряжение сгущалось, он чувствовал, как недобрая, черная сила исходит из точки у него за спиной, словно Император мог убить одним взглядом.
— Шеби, — проговорил Властитель зло, — какое дело тебе до Шеби? Какое дело тебе до нее? Что тебе от ее жизни или смерти? Какая тебе разница?
Император подошел совсем близко, и, наклонившись, ухватив Юфнаресса за острый подбородок, заставил заглянуть в свои глаза, бездонные, темные, как пропасть. И понимая, что улыбается, улыбается насмешливо, и будто б свысока, но ничего не в силах поделать с этим, Юфнаресс вдруг, неожиданно для себя, признался, понимая, что словно нарочно будит ненависть и зло, в этом, стоявшем рядом, склонившемся к нему, надменном человеке.
— Я люблю ее, — выдохнул он, не перестав улыбаться, и, чувствуя, как к глазам подступают слезы. — Я люблю ее, — прошептал тихо, — как можно только любить женщину, мечту, саму любовь.
Император покачал головой, и, поднявшись, направился к двери. Воины, словно сгустившись из тени, последовали за ним. Глухие шаги отдавались ударами набата в сердце. Остановившись у двери, Император обернулся. Усмешка, прорезавшая его лицо, не была ни злой, ни доброй, но значительной. И от того, зловещей.
— Шеби, — проговорил он глухо, — Ну, тут Локита права. Она, и впрямь, имела слишком много влияния. Слишком много. И не только для рабыни.
Император, посмотрев на воинов, вдруг, неожиданно, отдал короткий приказ. Темные тени сорвались с места, кто-то из них поднял Юфнаресса за волосы и ударил, второй подхватил. Боль была дикой, рвущей на части. Сознание едва удержалось в теле, и едва выдохнув, Юфнаресс почувствовал, что эта боль рождена отнюдь не ударами. "Она имела слишком много влияния, " — как набат прозвучало в голове.
Имела. Это значило, что ее больше нет. Что предчувствие не обмануло, что ему никогда более не потерять себя в перезвоне колокольцев, не утонуть в ее глазах. На его тело обрушивались удары, но в этом не было нужды. И без этого там, внутри, что-то обрывалось, причиняя дикую боль. Ион знал, что никакая пытка не сравниться с этим знанием, с этим ядом. С этой потерей.
Он был бы рад не знать. Он был бы рад забыть и не поверить. Но не мог. Не давало покоя зарево бешенства, что, полыхая в очах Императора, невольно подтвердило, горькую правду. И слезы катились из глаз, соленые, невольные слезы бессилия, горькие от отчаяния. И даже теряя сознание он не чувствовал боли от ударов. Ее затмевала другая боль.
Очнувшись от ощущения холода, Юфнаресс осторожно открыл глаза. Тело ломило, казалось, что нет такого участка, куда б не попал удар. Судорожно вздохнув, он попытался подняться, и почувствовал, что левая рука и бок горят огнем. А еще был страшный озноб, от которого зубы выбивали дробь. И удивление, что все еще жив.
Вновь приоткрыв глаза, он посмотрел на тусклый свет, и узнал в человеке, задремавшем в кресле, стоявшем рядом, нового хозяина Иллнуанари, странного, богатого рэанина, знакомого незнакомца, Да-Дегана.
Откуда-то доносился тишайший гул, сходный с гулом маршевых двигателей, хоть вся обстановка ничем не напоминала обстановку корабля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181
Император цинично усмехнулся. И глядя в его глаза, Юфнаресс внезапно почувствовал, как его охватывает ужас, холодный липкий ужас, лишая решимости, лишая уверенности в том, что слова эти были необходимы. Слишком уж явственная, заметная ирония читалась на лице Хозяина. И бешенство. И ненависть.
Император помолчал несколько минут, поднявшись, подошел близко. Усмешка так и не сошла с его темного, мрачного лица. Она застыла как приклеенная, и оттого становилась не по себе. И вдруг, неожиданно, Юфнаресс отчетливо понял, что Хозяин Эрмэ отнюдь не высок, и что ему самому приходится смотреть сверху вниз... Император все так же молча покачал головой, и, ухватив за темные вьющиеся пряди, заставил Юфнаресса опуститься на колени. Оттолкнув его от себя, он поджал губы, и все так же, молча, прошел из угла в угол.
— Надеюсь, ты можешь доказать, — проговорил Император глухо.
Юфнаресс потерянно покачал головой.
— Такие вещи не говорят при свидетелях, — ответил он, — может, она и еще кому предлагала то же самое, но мне об этом неизвестно. Когда Леди сказала, что претендует на трон, нас не могло слышать ни одно существо. А я не ждал такого предложения.
Император вновь прошел из угла в угол, медленно меряя шагами комнату. Глядя на него снизу вверх, отслеживая шум его шагов, Юфнаресс чувствовал, как к горлу подкатывает ком. Но страх уже ушел. Страха не было. Был покой и ожидание, равнодушное ожидание...чего? Он не знал. Император остановился рядом, за его спиной.
— Что еще она говорила? — тихо и вкрадчиво прозвучал голос Императора, красивый нежный голос, что ласкал слух, отнимая волю, голос, которому невозможно было сопротивляться, словно в этом голосе жила особенная, отнимающая волю магия. — Что еще предлагала? Конкретно, быстро, правду!
Юфнаресс судорожно вздохнул. Он и сам понимал, что нельзя лгать. Любой Властитель сразу почувствовал бы ложь. Можно было недоговаривать, умалчивать, но лгать, ни в коем случае, было нельзя. Даже если б в нем могло еще жить желание сказать ложь. Он на мгновение собрался с силами, и вдруг, словно наяву увидел перед собой лицо Элейджа, его умные проницательные, добрые глаза, смотревшие с легким сожалением, образ, несший поддержку и помощь.
«Человек может все, — проговорил Алашавар, — и вынести любую боль, и разорвать цепи рабства. С чего ты взял, что есть то, чего сделать нельзя? Из-за того, что тебя только и учили, что есть сотни и сотни ограничений? А кто-нибудь, когда-нибудь, говорил ли тебе, что нет предела мечте? И нет предела воплощению мечты. Если хочешь, значит, уже можешь. И не верь никому, кто пожелает доказать обратное».
И все же, он постарался не лгать.
— Она, — проговорил Юфнаресс тихо, — договаривалась с одним из своих людей, предлагая уничтожить Шеби. Говорила, что та имеет слишком большое влияние. Говорила, что ненавидит ее. Говорила....
Император шумно выдохнул воздух и, кожей чувствуя неладное, Юфнаресс замолчал. Напряжение сгущалось, он чувствовал, как недобрая, черная сила исходит из точки у него за спиной, словно Император мог убить одним взглядом.
— Шеби, — проговорил Властитель зло, — какое дело тебе до Шеби? Какое дело тебе до нее? Что тебе от ее жизни или смерти? Какая тебе разница?
Император подошел совсем близко, и, наклонившись, ухватив Юфнаресса за острый подбородок, заставил заглянуть в свои глаза, бездонные, темные, как пропасть. И понимая, что улыбается, улыбается насмешливо, и будто б свысока, но ничего не в силах поделать с этим, Юфнаресс вдруг, неожиданно для себя, признался, понимая, что словно нарочно будит ненависть и зло, в этом, стоявшем рядом, склонившемся к нему, надменном человеке.
— Я люблю ее, — выдохнул он, не перестав улыбаться, и, чувствуя, как к глазам подступают слезы. — Я люблю ее, — прошептал тихо, — как можно только любить женщину, мечту, саму любовь.
Император покачал головой, и, поднявшись, направился к двери. Воины, словно сгустившись из тени, последовали за ним. Глухие шаги отдавались ударами набата в сердце. Остановившись у двери, Император обернулся. Усмешка, прорезавшая его лицо, не была ни злой, ни доброй, но значительной. И от того, зловещей.
— Шеби, — проговорил он глухо, — Ну, тут Локита права. Она, и впрямь, имела слишком много влияния. Слишком много. И не только для рабыни.
Император, посмотрев на воинов, вдруг, неожиданно, отдал короткий приказ. Темные тени сорвались с места, кто-то из них поднял Юфнаресса за волосы и ударил, второй подхватил. Боль была дикой, рвущей на части. Сознание едва удержалось в теле, и едва выдохнув, Юфнаресс почувствовал, что эта боль рождена отнюдь не ударами. "Она имела слишком много влияния, " — как набат прозвучало в голове.
Имела. Это значило, что ее больше нет. Что предчувствие не обмануло, что ему никогда более не потерять себя в перезвоне колокольцев, не утонуть в ее глазах. На его тело обрушивались удары, но в этом не было нужды. И без этого там, внутри, что-то обрывалось, причиняя дикую боль. Ион знал, что никакая пытка не сравниться с этим знанием, с этим ядом. С этой потерей.
Он был бы рад не знать. Он был бы рад забыть и не поверить. Но не мог. Не давало покоя зарево бешенства, что, полыхая в очах Императора, невольно подтвердило, горькую правду. И слезы катились из глаз, соленые, невольные слезы бессилия, горькие от отчаяния. И даже теряя сознание он не чувствовал боли от ударов. Ее затмевала другая боль.
Очнувшись от ощущения холода, Юфнаресс осторожно открыл глаза. Тело ломило, казалось, что нет такого участка, куда б не попал удар. Судорожно вздохнув, он попытался подняться, и почувствовал, что левая рука и бок горят огнем. А еще был страшный озноб, от которого зубы выбивали дробь. И удивление, что все еще жив.
Вновь приоткрыв глаза, он посмотрел на тусклый свет, и узнал в человеке, задремавшем в кресле, стоявшем рядом, нового хозяина Иллнуанари, странного, богатого рэанина, знакомого незнакомца, Да-Дегана.
Откуда-то доносился тишайший гул, сходный с гулом маршевых двигателей, хоть вся обстановка ничем не напоминала обстановку корабля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181