— Ордо?
— Да. Но и это не все. Я удивлен, но ты сама знаешь, у этого мира есть Хозяин. Тот человек, которого ты видела.
— Ты знаешь кто он?
Имрэн отрицательно покачал головой.
— Я, — признался он, — никак не могу его найти. Он — телепат, как и я, и чувствует, когда к нему приближаются люди. Бесполезно бегать за ним. И мне его жаль.
— Ты думаешь, он одинок? — спросила Гресс, внезапно поняв, что гложет мальчишку, разглядев лицо, освещенное близкой вспышкой.
— Да, — проговорил Имри, едва слышно, — Да, — повторил чуть громче, — он одинок. Он бесконечно одинок, а тебе не понять что такое, — одиночество для Аюми. И, он ощутил все прелести своего дара, потому и таится от всех. И, знаешь, ему нужна помощь, больше чем вам. Я ухожу, Гресс, — добавил Имрэн после короткой паузы. — К нему. Я ему нужнее. И это — тоже истина, как и все, что я тебе сказал.
— Думаешь, он позволит тебе подойти? — спросила, чувствуя, как к глазам подступают слезы.
— Да, — откликнулся Имри, — и ты все поняла, он позволит мне подойти, лишь, когда поймет, что мы — одной крови. Что я, как и он, отмечен теми же дарами. Другой возможности не будет.
— Останься. — попросила женщина, понимая, что эти слова напрасны.
— Нельзя, — отозвался Имрэн, — да, в общем, разделенное одиночество — это не то, чего я всю жизнь боялся, от чего бежал. Я не смогу жить, став подлецом и трусом в своих собственных глазах, а лгать себе, я не умею. Да, и никчемное это занятие — заниматься самообманом. Так что я ухожу, — подытожил он. — Так будет лучше для всех. А тебя, тебя и всех остальных я прошу об одном, выбирайтесь отсюда.
Он замолчал. Гресс подошла к нему совсем близко, прижалась лбом к плечу.
— Имри... — прошептала она, чувствуя, как от излишка чувств, от шквала эмоций, к горлу подступает ком.
Он погладил мокрые волосы, остановив руку на плече, заглянул в ее глаза. В свете огненных шаров и вспышек молний его лицо заострилось, стало резче и тверже, и только взгляд остался доброжелательным и теплым, как золотистый свет.
— Выход где-то на границе, — сказал он, — там, где кончается этот мир, там, где только пустота, где рождается от дуновения мысли то, что ты хочешь увидеть. Сияние звезд, чудовища или путь домой. Ну, я думаю, ты меня понимаешь....
И Гресси пошла, не понимая почему, не понимая куда, не понимая зачем, не разбирая дороги, шлепая по лужам. Хотелось обернуться и, посмотрев на него, вновь заглянув в медовые, янтарные глаза, ухватить за плечи, встряхнуть, заставить передумать.
Она ему верила. Она ему верила, несмотря на то, что все, известное ей о мире, восставало против того, что говорил он. Она ему верила, и, потому, не могла остановиться.
Я смотрел ей вслед. Она уходила, уходила прочь, унося свои сомнения с собой. Ну, что я еще мог сказать ей? Я мог многое сказать. У меня же тоже были сомнения. И страшно не хотелось оставаться под дождем, в саду, одному. Я не чувствовал как по моей коже, омывая тело, пропитав насквозь водой тунику льются струи воды.
Да, я плакал, непростительная слабость, ну так, что ж. Под дождем слез не видно. Я не сказал ей об этом, но к чему? Что б она уговорила меня? Но это мой, не ее, выбор. Выбор, который каждый делает сам.
Что еще я ей не сказал? То, что, в том мире где-то бродит певец, которого мне так хотелось увидеть? (Друг мой, Аретт, видно стоит попрощаться с мыслью, увидеть тебя вновь.) Что еще меня грызло? Да много разного. И ощущение неизбежности конца, и жалость и грусть.
Но, что поделать, если в этом мире нет места Аюми? Я понимаю, что, видимо, мне не придется больше, без маски бродить по мирам Лиги. Тогда, когда я на самом деле стану Аюми. А это не заставит себя долго ждать.
Я уже чувствую, как меняется мое тело, как просыпаются силы, до этого мне неведомые. Пусть. Я не стану об этом жалеть. Пусть будет так.
Иногда мне кажется, что Эрмэ, создавая Аюми, ковала не оружие, а капкан для себя самой. Только такой романтик как Аретт мог предположить, что Аюми — совершенство. Только Аретт мог верить в то, что Аюми вернутся.
Аретт, где он? Эта мысль тоже точит мой разум. Я думаю, пытается ли остановить Империю? И знаю, что скорее — да, чем нет. Я не поверю, что б он мог стать Лиге врагом. Не смотря ни на что, ни на какие испытания. Потому, что Аретт — это Аретт....
Заметив, как фигурка Гресс скрылась в замке, я медленно пошел к берегу моря. Я знал, — в этот час Он там. И я знал, — он, почувствовав меня, с той минуты, как я перестал сдерживать свою суть в плену, ждет. Пусть время сдвинулось во мне всего на несколько секунд. И его мысли потоком окутывают меня, окружают мой разум. Его мысли содержали сотни вопросов и ответов. Его разум проникает в мое сознание, вопрошая. Его разум? Мой? И где пролегает граница?
Я нашел его. Он был высок, ошеломляюще красив, глаза, неправдоподобно синие, искристые, как камни Аюми, посмотрели в мои глаза. Он был молод. Он был юн. Он был неопытен. Но это был тот, кого мне так не хватало в мире людей. Аюми.
— Здравствуй, брат, — проговорил я, по привычке, заимствованной у людей, протягивая ладонь, чувствуя как кончается мое вынужденное одиночество, от которого все эти тысячи лет я хотел убежать и пытался уйти. И он ответил мне пожатием.
Мы вместе стояли на вершине замка, глядя, как небольшая группа людей покидает этот мир, наш мир, наш Дом. Они уходили, туда, за границу степи, в, почти что, нарисованные горы.
Я видел Гресс, что, оборачиваясь, бросала на замок взгляды, словно пытаясь найти меня. Я видел Рокше, с его эрмийским кинжалом в ножнах. Рэя — здорового, забывшего обо всех своих болячках. Его здоровью мог бы позавидовать буйвол. Как молодости всех, покидавших этот мир, мог позавидовать любой, искусно омоложенный Властитель Эрмэ.
Позавидовать....
Я вспомнил тела, которых касались язычки пламени там, в прозрачных саркофагах лаборатории. Кто б мог сказать, что большинство из этого отряда были раз, несомненно, мертвы? Впрочем, какая разница? Они никогда не узнают об этом. Гресси смолчит, и Рокше тоже.
Эти люди не узнают о том, что технологии старой расы дали им новые тела, новую молодость и только память оставили прежней, ведь в памяти — истоки личности.
Они многого не узнают и не поймут. Как много не понял мой отец. Как многого не понимаю я. Многого не понимает и Джабариэль, — то ли хозяин, а то ли такой же, как и все гость.
Джабариэль, который, как и я, стоя на вершине, смотрит путникам вслед. Это он, почувствовав их отчаянье и боль, их, немой призыв о помощи, поспешил к ним на выручку. Как и мой безмолвный зов. И ему, как и мне, жаль расставаться.
И все же, мы не можем остановить этих, незваных, гостей. Не можем преградить им путь, заставить повернуть. У каждого — свой путь. И у каждого — своя судьба. И свою судьбу каждый выбирает сам. Аксиомы.
Я видел, как путники дошли до границ этого мира, до горизонта, который здесь не убегал с каждым сделанным к нему шагом, я видел как Гресс шагнула за границу — первой, а за ней шагнул Рокше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181