Его цыгана, однако, не было видно. Он, как и догадывался Аркадий, исчез. Так или иначе, он знал, что его заложил не Лебедь.
* * *
В квартире было так тихо, что он поначалу подумал, что она ушла, но, пройдя в спальню, увидел, что она, скрестив ноги, сидит на кровати. Она была в. своей одежде, севшей в результате неумелой стирки.
— Теперь вы выглядите лучше.
— Разумеется, — ответила она.
— Проголодались?
— Если вы собираетесь есть, я тоже поем.
Она проголодалась. Проглотив тарелку щей, заела плиткой шоколада.
— Зачем вы вчера вечером встречались с Осборном?
— Я не встречалась с ним, — не спрашивая, она взяла у него из рук пачку сигарет.
— Почему вы считаете, что Осборн натравил на вас этих людей?
— Не понимаю, о чем вы говорите.
— На станции метро. Я там был.
— Тогда себя и допрашивайте.
— Вы считаете, что это допрос?
— Этажом ниже сидят люди и записывают этот допрос, — спокойно сказала она, выдыхая дым и глядя сквозь него. — Это дом осведомителей КГБ, а в подвале камеры пыток. — Если вы в этом убеждены, то вам надо было уйти.
— Разве я могу уехать из страны?
— Сомневаюсь.
— Тогда какая разница, нахожусь ли я в этой квартире или где-нибудь еще?
Подперев подбородок руками, она внимательно разглядывала Аркадия своими темными глазами, один из них незрячий.
— Неужели вы и впрямь думаете, что так уж важно, где я нахожусь и что я говорю…
В квартире было темно, он забыл достать лампочек. Ирина стояла у стены — казалось, она опиралась о тень.
Она курила наравне с ним. Высохшие волосы мелкими кольцами обрамляли лицо и тяжелыми локонами ложились на спину. Она все еще была босая. Севшая одежда туго обтягивала грудь и бедра.
Она меряла шагами комнату, курила, обдумывая очередную ложь. Он не сводил с нее глаз. В слабом свете уличных фонарей он видел лишь отдельные черты — изгиб щеки, четко очерченные губы. Крупные черты лица, длинные пальцы, длинная шея, длинные ноги. Время от времени он ловил ее взгляд, подобный ослепительному отблеску света на воде.
Он видел, что ей известно, какое впечатление она на него произвела. Но он также знал, что, дай он малейшую уступку чувствам, и он окажется у нее в плену. Тогда ей даже не будет нужды лгать.
— Вы же знаете, что Осборн убил вашу подругу Валерию, Костю Бородина и американца Кервилла, и, несмотря на это, даете ему возможность поступить с вами таким же образом. Вы фактически вынуждаете его к этому.
— Мне эти имена незнакомы.
— У вас у самой были подозрения, поэтому вы пошли к Осборну в гостиницу, как только услыхали, что он снова в Москве. Эти подозрения возникли у вас, как только я появился на «Мосфильме».
— Господин Осборн интересуется советским кино.
— Он сказал вам, что они благополучно выехали из страны. Я не знаю, что он рассказал вам о том, как их вывозил, но он действительно ввез Джеймса Кервилла. А вам не приходило в голову, что выехать из Советского Союза, особенно троим, значительно труднее?
— Да, конечно, я часто об этом думаю.
— И что проще убить их? Куда, он сказал, они уехали? В Иерусалим? Нью-Йорк? Голливуд?
— Какое это имеет значение? Вы утверждаете, что их нет в живых. В любом случае теперь вам их не достать…
В свете сигареты она глядела с видом морального превосходства.
— Солженицына и Амальрика выслали. Палаха довели до самоубийства. Файнбергу на Красной площади выбили зубы. Григоренко и Гершуни бросили в сумасшедший дом, чтобы свести там с ума. Некоторых вы бросаете в тюрьмы по одному: Щаранского, Орлова, Мороза, Баева. Других бросаете пачками, как офицеров Балтийского флота. Некоторых бросаете тысячами, как крымских татар…
Ее понесло. Аркадий видел, что это был ее счастливый случай. Перед ней был следователь, и она выпаливала слова, словно пули, предназначенные всей армии следователей.
— Вы нас боитесь, — говорила она. — Вы знаете, что нас не остановить. Движение растет.
— Да нет никакого движения. Неважно, правы вы или ошибаетесь, но движения просто не существует.
— Вы слишком напуганы, чтобы о нем говорить.
— Наш разговор походит на спор о цвете, который никто из вас не видел.
Он был чересчур мягок с ней, решил Аркадий. Она воздвигала между ними такую стену холода, что скоро ее будет не достать.
— Итак, до того как провалились в университете, вы переписывались с Валерией? — начал он заново.
— Я не провалила ни одного предмета, — бросила она. — Вы знаете, что меня исключили.
— Отчислили, исключили — какая разница? Вас вышвырнули, потому что вы заявили, что ненавидите свою страну. Страну, которая дала вам образование. Это же глупо, все равно что провалиться на экзамене.
— Думайте что хотите.
— После этого вы ходите на задних лапках перед иностранцем, который убил вашу лучшую подругу. Простите, забыл, для вас это политика. Вы скорее поверите самой невероятной лжи американца, у которого на руках кровь, чем правде, сказанной одним из своих.
— Вы для меня не свой.
— Вы не насквозь фальшивы. Костя Бородин, бандит он или не бандит, был по крайней мере настоящим русским. Он-то хоть знал о вашем фальшивом нутре?
Она слишком глубоко затянулась, и огонек сигареты осветил ее внезапно побагровевшее лицо.
— Если Костя хотел бежать из страны, у него на то были причины — он бежал от закона, — продолжал Аркадий. — Любой скажет, что причина веская. Иначе бы он остался. Скажите, что думал Костя о ваших антисоветских истериках? Небось он не раз говорил Валерии, что за штучка эта ее подружка Ирина Асанова? Он бы и сейчас так сказал, будь он жив.
— Вы отвратительны.
— Так что же сказал Костя-Бандит, когда узнал, что вы политическая диссидентка?
— Вот это вас и пугает — мысль о том, что у вас под крышей обитает диссидентка.
— Да напугали ли вы кого за свою жизнь? Только откровенно! Кому нужны так называемые интеллектуалы, которых вышвырнули из школы, за то что они помочились на флаг? Так им и надо!
— Вы когда-нибудь слыхали о Солженицыне?
— Я слыхал о его счете в швейцарском банке, — поддел ее Аркадий. Она хотела сразиться с чудовищем? Ну что ж, она получит больше, чем ожидала.
— Или о советских евреях?
— Хотите сказать, сионистах. У них своя советская республика, что им еще нужно?
— Или о Чехословакии?
— Вы имеете в виду, что, когда Дубчек под видом туристов ввел солдат из фашистской Германии, чехи обратились к нам за помощью? Станьте же взрослой. Вы когда-нибудь слыхали о Вьетнаме, Чили или Южной Африке? Ирина, может быть, у вас просто невелик кругозор? Похоже, вы считаете, что Советский Союз — это чудовищный заговор с целью лишить вас счастья.
— Вы не верите тому, что сами говорите.
— А теперь я скажу вам, что говорил Костя Бородин, — Аркадия уже было не остановить. — Он считал, что вы хотели испытать удовольствие от того, что вас преследуют, да не хватало духу нарушить закон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
* * *
В квартире было так тихо, что он поначалу подумал, что она ушла, но, пройдя в спальню, увидел, что она, скрестив ноги, сидит на кровати. Она была в. своей одежде, севшей в результате неумелой стирки.
— Теперь вы выглядите лучше.
— Разумеется, — ответила она.
— Проголодались?
— Если вы собираетесь есть, я тоже поем.
Она проголодалась. Проглотив тарелку щей, заела плиткой шоколада.
— Зачем вы вчера вечером встречались с Осборном?
— Я не встречалась с ним, — не спрашивая, она взяла у него из рук пачку сигарет.
— Почему вы считаете, что Осборн натравил на вас этих людей?
— Не понимаю, о чем вы говорите.
— На станции метро. Я там был.
— Тогда себя и допрашивайте.
— Вы считаете, что это допрос?
— Этажом ниже сидят люди и записывают этот допрос, — спокойно сказала она, выдыхая дым и глядя сквозь него. — Это дом осведомителей КГБ, а в подвале камеры пыток. — Если вы в этом убеждены, то вам надо было уйти.
— Разве я могу уехать из страны?
— Сомневаюсь.
— Тогда какая разница, нахожусь ли я в этой квартире или где-нибудь еще?
Подперев подбородок руками, она внимательно разглядывала Аркадия своими темными глазами, один из них незрячий.
— Неужели вы и впрямь думаете, что так уж важно, где я нахожусь и что я говорю…
В квартире было темно, он забыл достать лампочек. Ирина стояла у стены — казалось, она опиралась о тень.
Она курила наравне с ним. Высохшие волосы мелкими кольцами обрамляли лицо и тяжелыми локонами ложились на спину. Она все еще была босая. Севшая одежда туго обтягивала грудь и бедра.
Она меряла шагами комнату, курила, обдумывая очередную ложь. Он не сводил с нее глаз. В слабом свете уличных фонарей он видел лишь отдельные черты — изгиб щеки, четко очерченные губы. Крупные черты лица, длинные пальцы, длинная шея, длинные ноги. Время от времени он ловил ее взгляд, подобный ослепительному отблеску света на воде.
Он видел, что ей известно, какое впечатление она на него произвела. Но он также знал, что, дай он малейшую уступку чувствам, и он окажется у нее в плену. Тогда ей даже не будет нужды лгать.
— Вы же знаете, что Осборн убил вашу подругу Валерию, Костю Бородина и американца Кервилла, и, несмотря на это, даете ему возможность поступить с вами таким же образом. Вы фактически вынуждаете его к этому.
— Мне эти имена незнакомы.
— У вас у самой были подозрения, поэтому вы пошли к Осборну в гостиницу, как только услыхали, что он снова в Москве. Эти подозрения возникли у вас, как только я появился на «Мосфильме».
— Господин Осборн интересуется советским кино.
— Он сказал вам, что они благополучно выехали из страны. Я не знаю, что он рассказал вам о том, как их вывозил, но он действительно ввез Джеймса Кервилла. А вам не приходило в голову, что выехать из Советского Союза, особенно троим, значительно труднее?
— Да, конечно, я часто об этом думаю.
— И что проще убить их? Куда, он сказал, они уехали? В Иерусалим? Нью-Йорк? Голливуд?
— Какое это имеет значение? Вы утверждаете, что их нет в живых. В любом случае теперь вам их не достать…
В свете сигареты она глядела с видом морального превосходства.
— Солженицына и Амальрика выслали. Палаха довели до самоубийства. Файнбергу на Красной площади выбили зубы. Григоренко и Гершуни бросили в сумасшедший дом, чтобы свести там с ума. Некоторых вы бросаете в тюрьмы по одному: Щаранского, Орлова, Мороза, Баева. Других бросаете пачками, как офицеров Балтийского флота. Некоторых бросаете тысячами, как крымских татар…
Ее понесло. Аркадий видел, что это был ее счастливый случай. Перед ней был следователь, и она выпаливала слова, словно пули, предназначенные всей армии следователей.
— Вы нас боитесь, — говорила она. — Вы знаете, что нас не остановить. Движение растет.
— Да нет никакого движения. Неважно, правы вы или ошибаетесь, но движения просто не существует.
— Вы слишком напуганы, чтобы о нем говорить.
— Наш разговор походит на спор о цвете, который никто из вас не видел.
Он был чересчур мягок с ней, решил Аркадий. Она воздвигала между ними такую стену холода, что скоро ее будет не достать.
— Итак, до того как провалились в университете, вы переписывались с Валерией? — начал он заново.
— Я не провалила ни одного предмета, — бросила она. — Вы знаете, что меня исключили.
— Отчислили, исключили — какая разница? Вас вышвырнули, потому что вы заявили, что ненавидите свою страну. Страну, которая дала вам образование. Это же глупо, все равно что провалиться на экзамене.
— Думайте что хотите.
— После этого вы ходите на задних лапках перед иностранцем, который убил вашу лучшую подругу. Простите, забыл, для вас это политика. Вы скорее поверите самой невероятной лжи американца, у которого на руках кровь, чем правде, сказанной одним из своих.
— Вы для меня не свой.
— Вы не насквозь фальшивы. Костя Бородин, бандит он или не бандит, был по крайней мере настоящим русским. Он-то хоть знал о вашем фальшивом нутре?
Она слишком глубоко затянулась, и огонек сигареты осветил ее внезапно побагровевшее лицо.
— Если Костя хотел бежать из страны, у него на то были причины — он бежал от закона, — продолжал Аркадий. — Любой скажет, что причина веская. Иначе бы он остался. Скажите, что думал Костя о ваших антисоветских истериках? Небось он не раз говорил Валерии, что за штучка эта ее подружка Ирина Асанова? Он бы и сейчас так сказал, будь он жив.
— Вы отвратительны.
— Так что же сказал Костя-Бандит, когда узнал, что вы политическая диссидентка?
— Вот это вас и пугает — мысль о том, что у вас под крышей обитает диссидентка.
— Да напугали ли вы кого за свою жизнь? Только откровенно! Кому нужны так называемые интеллектуалы, которых вышвырнули из школы, за то что они помочились на флаг? Так им и надо!
— Вы когда-нибудь слыхали о Солженицыне?
— Я слыхал о его счете в швейцарском банке, — поддел ее Аркадий. Она хотела сразиться с чудовищем? Ну что ж, она получит больше, чем ожидала.
— Или о советских евреях?
— Хотите сказать, сионистах. У них своя советская республика, что им еще нужно?
— Или о Чехословакии?
— Вы имеете в виду, что, когда Дубчек под видом туристов ввел солдат из фашистской Германии, чехи обратились к нам за помощью? Станьте же взрослой. Вы когда-нибудь слыхали о Вьетнаме, Чили или Южной Африке? Ирина, может быть, у вас просто невелик кругозор? Похоже, вы считаете, что Советский Союз — это чудовищный заговор с целью лишить вас счастья.
— Вы не верите тому, что сами говорите.
— А теперь я скажу вам, что говорил Костя Бородин, — Аркадия уже было не остановить. — Он считал, что вы хотели испытать удовольствие от того, что вас преследуют, да не хватало духу нарушить закон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118