И голос соответствующий: глубокий и сильный. Таким только завораживать.
– У него, если я не ошибаюсь, был диплом психиатра?
– Возможно. Он нам демонстрировал какой-то документ с печатью Ассоциации Магов. Хотя я не уверена, что такая существует.
– Вы ему не поверили?
– Что вы имеете в виду?
– То, что внешний антураж вас не ввел в заблуждение. Кстати, по отзывам, Марк действительно был сильным экстрасенсом.
– Он был гипнотизером, – поправила Дарья. – Экстрасенс – это другое… Знаете, я несколько лет провела на Тибете, в провинции Амдо. У меня был учитель – мастер боевых искусств и Тхыйонг.
– Тхыйонг?
– В вольном переводе – «тот, кто знает». Мудрец, колдун, философ. Один из немногих оставшихся. За ним всюду как привязанный ходил белый барс. Совсем ручной, будто большая собака. Белый барс, между прочим, не поддается дрессировке и не живет в неволе. Его нет ни в одном зоопарке мира. А однажды мы нашли человека, попавшего под обвал в горах. Он был в таком состоянии, что никак не мог выжить (я кое-что смыслю в медицине). Грудная клетка, обе ноги, позвоночник – все было раздроблено. Учитель вылечил его за месяц. Я не могла поверить…
– Действительно, – согласился я. – Поверить трудно. Ваш учитель – кем он был в жизни? Монахом?
Дарья улыбнулась.
– Он работал кондуктором в автобусе.
Мы немного помолчали.
– Теперь вы понимаете? – спросила она. – Истинное могущество не требует антуража. Поэтому Марк меня и оттолкнул. Хотя Закрайского буквально распирало: как же, лично знаком с таким «матерым человечищем»!
Мы расстались возле моего дома. Мне он в это солнечное утро показался особенно мрачным, хотя на самом деле ничего мрачного в нем не было: обычная длинная пятиэтажка шестидесятых годов постройки, которая вкупе с тремя братьями-близнецами образовывала квадратный дворик со вполне сносным газоном, веревочными качелями меж двух тополей, горкой и песочницей, где мы с Глебом сами когда-то возводили и рушили сказочные дворцы (тут напрашивается параллель с Яковом Вайнцманом и его фанерными городами… Но не хочется мыслить штампами).
Я помахал рукой Шерпу, скомандовал Кузьке «Домой!» и поднялся к себе на третий этаж, вошел в квартиру, закрыл дверь и отгородился от мира и его обитателей. Все сегодня были тихи, до тошноты вежливы и участливы (в перспективе дармовой выпивки… Впрочем, зря я обобщаю). Дома на улице казались серыми и унылыми, а сама улица – грязной, чужой и убогой, несмотря на свежую пахучую листву на деревьях… Только Глеб улыбался беззаботно и чуть снисходительно.
Потому что не было Глеба.
Я находился один в комнате (если не считать верного Кузьки, притихшего на своем коврике). Я сидел в продавленном плюшевом кресле под открытой форточкой. Из форточки доносились голоса, шум машин, позвякивание бидонов в очереди за молоком… Влетал теплый ветер, приносивший запах бензина и ржавых крыш. Самый разгар весны – буйство новоявленной жизни, красок, света (правда, грядет очередное повышение цен и тарифов, но плевать, не впервой). А я чувствовал себя так, будто остался один в крошечной подводной лодке, на страшно сказать какой глубине. Глеб улыбался с большой фотографии, окаймленной черным прямоугольником.
Сорок дней назад, 15 апреля, мой брат Глеб Анченко был убит в небольшом зале на своей киностудии, при просмотре отснятого эпизода. И, согласно христианским канонам, его неприкаянная душа сегодня окончательно ушла – ничто более не удерживало ее здесь, в этих стенах и в этом мире… Разве что кроме тяжести неразрешенных вопросов: почему? как? за что?
И главный вопрос: КТО?
Впрочем, брат мой (и друг!), тебя сии проблемы уже не волнуют. А вот меня – очень. До боли, до озноба. Поэтому я сидел сейчас в кресле, смотрел на фотографию, а мозг независимо от меня перебирал имена и фамилии тех, кто присутствовал тогда, в роковой день. Составлял список.
Дарья Матвеевна Проскурина (партийный псевдоним Богомолка), консультант по боевым сценам, дублерша одной из героинь фильма.
Вадим Федорович Закрайский, историк, консультант, директор краеведческого музея.
Яков Арнольдович Вайнцман, художник-декоратор.
Мария Леонтьевна Куггель, ассистент.
Александр Михайлович Мохов, помощник режиссера.
Глеб – главный режиссер.
Леонид Исаевич Карантай, коммерческий директор финансового общества «Корона», спонсор.
А также – актеры, актрисы, каскадеры, массовка, технический персонал… Вся «королевская рать».
Он смотрел в окно и ждал. Пейзаж за окном был достаточно унылым: март, слякотно. Тепло, но небо прочно затянуто серой пеленой без малейшего просвета. К ночи, возможно, опять подморозит.
Он видел часть улицы, не скрытую рядом стоящими домами: сверкающий красно-желтыми всполохами ресторан «Русский север», соседствующий с ним универмаг (супермаркет по-нынешнему), яркие глаза светофоров на перекрестке, поток машин и людской поток: вечер пятницы, спешка, беготня на гудящих ногах из булочной в гастроном и обратно – до ресторанов ли тут… Ресторан, впрочем, отнюдь не пустовал: хозяева жизни фланировали под руку со штатными путаночками, иномарки гнездились на «пятачке» перед входом, и швейцар в генеральских лампасах картинно высился у дверей (вполне может быть, и впрямь в недавнем прошлом генерал).
Эта женщина не вписывалась в общую картину, выписанную суетливыми мазками. Она двигалась не торопясь, с каким-то внутренним достоинством, торопливые волны обтекали ее (толкали, конечно, но не извинялись), и походка у нее была совершенно особой: шаг неширокий, легкий… Она шла будто по линеечке, ставя ступни одна впереди другой и чуть покачивая бедрами.
До сегодняшнего вечера он видел ее лишь однажды, но уже точно знал (чувствовал), что сейчас произойдет. В отсветах стеклянных витрин мелькнет светло-коричневое пальто с серой опушкой, крошечная сумочка в тон, капюшон на голове и платиновая челка – светлее, чем мех и пальто. Вот она на секунду исчезла под аркой и вошла в парадное – чудом сохранившийся лепной козырек над подъездом скрыл ее фигуру. Скрипнул лифт. Громадный, со среднюю собаку, черный кот Феликс проснулся, зевнул, показав обширную пасть во всей красе, взглянул на хозяина мутными зелеными глазами, спрыгнул с кресла и потянулся, прихорашиваясь.
– Марк Леонидович, к вам пришли, – доложила Маргарита Павловна.
– Я открою.
Маргарита Павловна – домработница (он предпочитал называть ее по-старинному: экономкой). В какой-то степени она была его гордостью: экономка (по Далю, «экономить» – то есть «вести хозяйство») заправляла всем в доме, причем ухитрялась делать это совершенно незаметно: ее как бы и не существовало – так, легкий намек. Однако везде чистота, все на своих местах, еда приготовлена, белье свежайшее…
Он встретил гостью в дверях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
– У него, если я не ошибаюсь, был диплом психиатра?
– Возможно. Он нам демонстрировал какой-то документ с печатью Ассоциации Магов. Хотя я не уверена, что такая существует.
– Вы ему не поверили?
– Что вы имеете в виду?
– То, что внешний антураж вас не ввел в заблуждение. Кстати, по отзывам, Марк действительно был сильным экстрасенсом.
– Он был гипнотизером, – поправила Дарья. – Экстрасенс – это другое… Знаете, я несколько лет провела на Тибете, в провинции Амдо. У меня был учитель – мастер боевых искусств и Тхыйонг.
– Тхыйонг?
– В вольном переводе – «тот, кто знает». Мудрец, колдун, философ. Один из немногих оставшихся. За ним всюду как привязанный ходил белый барс. Совсем ручной, будто большая собака. Белый барс, между прочим, не поддается дрессировке и не живет в неволе. Его нет ни в одном зоопарке мира. А однажды мы нашли человека, попавшего под обвал в горах. Он был в таком состоянии, что никак не мог выжить (я кое-что смыслю в медицине). Грудная клетка, обе ноги, позвоночник – все было раздроблено. Учитель вылечил его за месяц. Я не могла поверить…
– Действительно, – согласился я. – Поверить трудно. Ваш учитель – кем он был в жизни? Монахом?
Дарья улыбнулась.
– Он работал кондуктором в автобусе.
Мы немного помолчали.
– Теперь вы понимаете? – спросила она. – Истинное могущество не требует антуража. Поэтому Марк меня и оттолкнул. Хотя Закрайского буквально распирало: как же, лично знаком с таким «матерым человечищем»!
Мы расстались возле моего дома. Мне он в это солнечное утро показался особенно мрачным, хотя на самом деле ничего мрачного в нем не было: обычная длинная пятиэтажка шестидесятых годов постройки, которая вкупе с тремя братьями-близнецами образовывала квадратный дворик со вполне сносным газоном, веревочными качелями меж двух тополей, горкой и песочницей, где мы с Глебом сами когда-то возводили и рушили сказочные дворцы (тут напрашивается параллель с Яковом Вайнцманом и его фанерными городами… Но не хочется мыслить штампами).
Я помахал рукой Шерпу, скомандовал Кузьке «Домой!» и поднялся к себе на третий этаж, вошел в квартиру, закрыл дверь и отгородился от мира и его обитателей. Все сегодня были тихи, до тошноты вежливы и участливы (в перспективе дармовой выпивки… Впрочем, зря я обобщаю). Дома на улице казались серыми и унылыми, а сама улица – грязной, чужой и убогой, несмотря на свежую пахучую листву на деревьях… Только Глеб улыбался беззаботно и чуть снисходительно.
Потому что не было Глеба.
Я находился один в комнате (если не считать верного Кузьки, притихшего на своем коврике). Я сидел в продавленном плюшевом кресле под открытой форточкой. Из форточки доносились голоса, шум машин, позвякивание бидонов в очереди за молоком… Влетал теплый ветер, приносивший запах бензина и ржавых крыш. Самый разгар весны – буйство новоявленной жизни, красок, света (правда, грядет очередное повышение цен и тарифов, но плевать, не впервой). А я чувствовал себя так, будто остался один в крошечной подводной лодке, на страшно сказать какой глубине. Глеб улыбался с большой фотографии, окаймленной черным прямоугольником.
Сорок дней назад, 15 апреля, мой брат Глеб Анченко был убит в небольшом зале на своей киностудии, при просмотре отснятого эпизода. И, согласно христианским канонам, его неприкаянная душа сегодня окончательно ушла – ничто более не удерживало ее здесь, в этих стенах и в этом мире… Разве что кроме тяжести неразрешенных вопросов: почему? как? за что?
И главный вопрос: КТО?
Впрочем, брат мой (и друг!), тебя сии проблемы уже не волнуют. А вот меня – очень. До боли, до озноба. Поэтому я сидел сейчас в кресле, смотрел на фотографию, а мозг независимо от меня перебирал имена и фамилии тех, кто присутствовал тогда, в роковой день. Составлял список.
Дарья Матвеевна Проскурина (партийный псевдоним Богомолка), консультант по боевым сценам, дублерша одной из героинь фильма.
Вадим Федорович Закрайский, историк, консультант, директор краеведческого музея.
Яков Арнольдович Вайнцман, художник-декоратор.
Мария Леонтьевна Куггель, ассистент.
Александр Михайлович Мохов, помощник режиссера.
Глеб – главный режиссер.
Леонид Исаевич Карантай, коммерческий директор финансового общества «Корона», спонсор.
А также – актеры, актрисы, каскадеры, массовка, технический персонал… Вся «королевская рать».
Он смотрел в окно и ждал. Пейзаж за окном был достаточно унылым: март, слякотно. Тепло, но небо прочно затянуто серой пеленой без малейшего просвета. К ночи, возможно, опять подморозит.
Он видел часть улицы, не скрытую рядом стоящими домами: сверкающий красно-желтыми всполохами ресторан «Русский север», соседствующий с ним универмаг (супермаркет по-нынешнему), яркие глаза светофоров на перекрестке, поток машин и людской поток: вечер пятницы, спешка, беготня на гудящих ногах из булочной в гастроном и обратно – до ресторанов ли тут… Ресторан, впрочем, отнюдь не пустовал: хозяева жизни фланировали под руку со штатными путаночками, иномарки гнездились на «пятачке» перед входом, и швейцар в генеральских лампасах картинно высился у дверей (вполне может быть, и впрямь в недавнем прошлом генерал).
Эта женщина не вписывалась в общую картину, выписанную суетливыми мазками. Она двигалась не торопясь, с каким-то внутренним достоинством, торопливые волны обтекали ее (толкали, конечно, но не извинялись), и походка у нее была совершенно особой: шаг неширокий, легкий… Она шла будто по линеечке, ставя ступни одна впереди другой и чуть покачивая бедрами.
До сегодняшнего вечера он видел ее лишь однажды, но уже точно знал (чувствовал), что сейчас произойдет. В отсветах стеклянных витрин мелькнет светло-коричневое пальто с серой опушкой, крошечная сумочка в тон, капюшон на голове и платиновая челка – светлее, чем мех и пальто. Вот она на секунду исчезла под аркой и вошла в парадное – чудом сохранившийся лепной козырек над подъездом скрыл ее фигуру. Скрипнул лифт. Громадный, со среднюю собаку, черный кот Феликс проснулся, зевнул, показав обширную пасть во всей красе, взглянул на хозяина мутными зелеными глазами, спрыгнул с кресла и потянулся, прихорашиваясь.
– Марк Леонидович, к вам пришли, – доложила Маргарита Павловна.
– Я открою.
Маргарита Павловна – домработница (он предпочитал называть ее по-старинному: экономкой). В какой-то степени она была его гордостью: экономка (по Далю, «экономить» – то есть «вести хозяйство») заправляла всем в доме, причем ухитрялась делать это совершенно незаметно: ее как бы и не существовало – так, легкий намек. Однако везде чистота, все на своих местах, еда приготовлена, белье свежайшее…
Он встретил гостью в дверях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109