Они были одеты как древнерусские воины: в нагрудниках и кольчугах, с мечами…,
Я отмахнулся.
– Это он приврал или напутал. Или ему пригрезилось: нервное напряжение плюс несколько суток на морозе.
– Возможно, Однако есть вещи, которые так просто не объяснить… И отмахнуться тоже нельзя. К примеру, подземный ход действительно существовал – в тринадцатом веке, во времена татаро-монгольского нашествия. Татары разрушили монастырь и завалил ход. Позже, в конце XV века, когда монастырь был восстановлен, подземные кладовые и тайники вновь отрыли, но тоннель за реку исчез навсегда, сейчас в том месте тупик, каменная кладка.
– Откуда же мальчик мог знать…
– Вот и я говорю: откуда?
В думах своих я не заметил, как пролетело время. Отец Дмитрий снял очки, протер пальцами уставшие глаза и спокойно сказал, возвращая мне листы:
– Я этого не писал.
Я посмотрел непонимающе.
– Да, да. Это не мой перевод. Я, конечно, не помню документ дословно (столько времени прошло), однако…
– А что именно не так?
– Хотя бы то, что Житнев не повторял судьбу Китежа и не погружался в озеро. На самом деле войска Батыя, повернув от Новгорода и Игнач-Креста на юг, подошли к городу и взяли после четырех дней осады.
– Когда это было?
– Весной 1238 года. До Вологды и Великого Устюга Батый не дошел, не тронул и Чудь Заволоцкую, и Выборг с Онегой… Да, я думаю, вам это известно не хуже меня. (Мне не было это известно «не хуже него», но я промолчал.)
– Наверное, именно так и появилась версия, будто князь Олег вступил в сговор с татарами – дабы они не достигли Белоозера…
– Возможно. По крайней мере, до сих пор неизвестно, кто же послал доносчика в ставку хана. А Житнев… Горожане держались стойко и полегли до последнего человека. Погибли и княгиня Елань, и воевода Еремей, и ближайшие бояре – они укрылись в соборе и держались еще некоторое время, когда татары уже завладели городом.
– А князь Олег?
– Его судьба неизвестна.
Он помолчал.
– Из всех жителей уцелел лишь один юноша, почти мальчик – то ли пастушок, то ли один из отроков воеводы Еремея. Когда начался штурм, княгиня послала его с поручением (скорее всего с просьбой о помощи в соседнюю крепость), но он не добрался. Монахи обнаружили его в лесу, тяжелораненого. Он что-то пытался сказать в бреду, и монах Феоктист записал это. Собственно, именно его свидетельства и содержал найденный документ.
– Продолжайте, – попросил я, кажется, уж вовсе перестав дышать, чувствуя, как незаметно, исподволь, приближается разгадка-развязка (или, наоборот, к нагромождению ложных следов добавляются новые, которые еще предстояло пройти до конца и выяснить, ведут ли они куда-то или заканчиваются тупиком, как давно засыпанный ход под древним монастырем).
– Мальчик вернулся. Возможно, он не захотел оставлять свою госпожу в опасности или заподозрил, что та просто решила сохранить ему жизнь, отослав прочь… Центральные двери собора были заперты изнутри, и мальчик вошел в боковую калитку (за точность не поручусь, но с большой долей вероятности…).
– Я понимаю
– Дальше начинается непонятное. По идее, юноша должен был остаться в соборе вместе со всеми, но тот факт, что его обнаружили в глухом лесу, заставляет думать, будто он попросту сбежал…
– Странное поведение, – согласился я. – Княгиня решила сохранить ему жизнь и отослала из обреченного города. Однако он возвращается, чтобы сбежать… У вас есть какое-то объяснение этому?
Отец Дмитрий задумчиво пожевал губами.
– Приходит на ум, что мальчик, во второй раз войдя в собор, увидел там что-то, что его испугало. Привело в ужас – настолько, что он, забыв себя, скрывается в чащобах… Я приведу вам отрывок из того самого документа, тогда, может быть, вам станет ясно.
Он подошел к аккуратному стеллажу вдоль стен, заставленному темными от времени корешками – разглядел несколько довольно редких изданий Евангелия, Жития святых, подшивок старинных богословских журналов… С верхней полки он достал объемистую картонную папку и протянул мне.
– Это начинал писать мой дядя, – сказал он почти благоговейно. – Я продолжил, сообразно данному ему слову закончить перевод. Надеюсь, это будет ему более достойной памятью, чем мой живописный «шедевр»…
Я взял папку и развязал тесемки. Первые листы, написанные в далеком теперь уже 63-м, выцвели и поистрепались по краям, чернила поблекли, но читать было легко – почерк у дяди был исключительно аккуратным и изящным, буква к букве. Выделялись заглавные, выписанные с красной строки: витиеватый росчерк, прекрасная стилизация под древнерусскую вязь…
«В год 6746 от сотворения мира, – читал я, подвинув к себе старомодную, начищенную до блеска керосиновую лампу, – несметное войско, ведомое поганым ханом татарским Батыем и его воеводами Бурундаем и Субудаем-багатуром, подошло к граду Житневу, что скрыт был среди лесов дремучих, и обложило его, и взяло приступом, много народу побивши и учинив разорение великое. Но княгиня, правившая городом, и воевода, и челядь дворовая, и мастеровые, и сословия – обманули поганых, оставив свои бренные тела на земле, будто убитые, а сами, просветленные и чистые душою, вошли в сверкающие врата, кои указала им Пресвятая Богородица в милости своей, явившись им в образе хрустального шара… И апостолы в белых одеждах вели людей, что убоялись и сказали: не пойдем мы, ибо не знаем, что ждет нас, но сказано им было: не бойтесь, и обретете спасение…»
Некоторое время я сидел неподвижно, прикрыв глаза, видя внутренним взором то внимательное лицо отца Дмитрия, то незнакомый северный берег и всадников в развевающихся плащах, несущихся вдоль серой кромки прибоя, то – опять! – странноватые , глаза Владимира Шуйцева («Моцарт и Сальери – извечная тема». – «Нет, нет, никакой вражды и зависти. Посмотрите на фотографию!» – «Я видел собственный – труп – множественные ранения в грудь и живот…» – "Оставив бренные тела на земле…)
– От чего умер ваш дядя?
– От болезней, – вздохнув, пояснил отец Дмитрий. – Он ведь сидел в лагерях с 51-го по 58-й: кампания против религиозного одурманивания.
– А в документе упоминается имя мальчика?
Он нахмурил брови.
– Упоминается, но разобрать было нельзя. Только первые две буквы: «Ни…» или «Не…» Возможно, Никита или Никодим.
– Или Некрас, – тихо добавил я.
– Предатель! – гневно выкрикнула княгиня. Подлый предатель!
– Любимая, – хрипло проговорил князь Олег, падая на колени. – Как ты могла подумать…
– Стоп, – вздохнул Мохов.
Я сидел в дальнем от сцены, «нерабочем», уголке, оставаясь как бы невидимым со стороны: все были заняты своими делами, никто меня не замечал, принимая, возможно, за манекен для одежды. Только Машенька Куггель рассеянно кивнула мне, после чего подошла к Александру Михайловичу и принялась что-то энергично ему втолковывать, а он вяло отмахивался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Я отмахнулся.
– Это он приврал или напутал. Или ему пригрезилось: нервное напряжение плюс несколько суток на морозе.
– Возможно, Однако есть вещи, которые так просто не объяснить… И отмахнуться тоже нельзя. К примеру, подземный ход действительно существовал – в тринадцатом веке, во времена татаро-монгольского нашествия. Татары разрушили монастырь и завалил ход. Позже, в конце XV века, когда монастырь был восстановлен, подземные кладовые и тайники вновь отрыли, но тоннель за реку исчез навсегда, сейчас в том месте тупик, каменная кладка.
– Откуда же мальчик мог знать…
– Вот и я говорю: откуда?
В думах своих я не заметил, как пролетело время. Отец Дмитрий снял очки, протер пальцами уставшие глаза и спокойно сказал, возвращая мне листы:
– Я этого не писал.
Я посмотрел непонимающе.
– Да, да. Это не мой перевод. Я, конечно, не помню документ дословно (столько времени прошло), однако…
– А что именно не так?
– Хотя бы то, что Житнев не повторял судьбу Китежа и не погружался в озеро. На самом деле войска Батыя, повернув от Новгорода и Игнач-Креста на юг, подошли к городу и взяли после четырех дней осады.
– Когда это было?
– Весной 1238 года. До Вологды и Великого Устюга Батый не дошел, не тронул и Чудь Заволоцкую, и Выборг с Онегой… Да, я думаю, вам это известно не хуже меня. (Мне не было это известно «не хуже него», но я промолчал.)
– Наверное, именно так и появилась версия, будто князь Олег вступил в сговор с татарами – дабы они не достигли Белоозера…
– Возможно. По крайней мере, до сих пор неизвестно, кто же послал доносчика в ставку хана. А Житнев… Горожане держались стойко и полегли до последнего человека. Погибли и княгиня Елань, и воевода Еремей, и ближайшие бояре – они укрылись в соборе и держались еще некоторое время, когда татары уже завладели городом.
– А князь Олег?
– Его судьба неизвестна.
Он помолчал.
– Из всех жителей уцелел лишь один юноша, почти мальчик – то ли пастушок, то ли один из отроков воеводы Еремея. Когда начался штурм, княгиня послала его с поручением (скорее всего с просьбой о помощи в соседнюю крепость), но он не добрался. Монахи обнаружили его в лесу, тяжелораненого. Он что-то пытался сказать в бреду, и монах Феоктист записал это. Собственно, именно его свидетельства и содержал найденный документ.
– Продолжайте, – попросил я, кажется, уж вовсе перестав дышать, чувствуя, как незаметно, исподволь, приближается разгадка-развязка (или, наоборот, к нагромождению ложных следов добавляются новые, которые еще предстояло пройти до конца и выяснить, ведут ли они куда-то или заканчиваются тупиком, как давно засыпанный ход под древним монастырем).
– Мальчик вернулся. Возможно, он не захотел оставлять свою госпожу в опасности или заподозрил, что та просто решила сохранить ему жизнь, отослав прочь… Центральные двери собора были заперты изнутри, и мальчик вошел в боковую калитку (за точность не поручусь, но с большой долей вероятности…).
– Я понимаю
– Дальше начинается непонятное. По идее, юноша должен был остаться в соборе вместе со всеми, но тот факт, что его обнаружили в глухом лесу, заставляет думать, будто он попросту сбежал…
– Странное поведение, – согласился я. – Княгиня решила сохранить ему жизнь и отослала из обреченного города. Однако он возвращается, чтобы сбежать… У вас есть какое-то объяснение этому?
Отец Дмитрий задумчиво пожевал губами.
– Приходит на ум, что мальчик, во второй раз войдя в собор, увидел там что-то, что его испугало. Привело в ужас – настолько, что он, забыв себя, скрывается в чащобах… Я приведу вам отрывок из того самого документа, тогда, может быть, вам станет ясно.
Он подошел к аккуратному стеллажу вдоль стен, заставленному темными от времени корешками – разглядел несколько довольно редких изданий Евангелия, Жития святых, подшивок старинных богословских журналов… С верхней полки он достал объемистую картонную папку и протянул мне.
– Это начинал писать мой дядя, – сказал он почти благоговейно. – Я продолжил, сообразно данному ему слову закончить перевод. Надеюсь, это будет ему более достойной памятью, чем мой живописный «шедевр»…
Я взял папку и развязал тесемки. Первые листы, написанные в далеком теперь уже 63-м, выцвели и поистрепались по краям, чернила поблекли, но читать было легко – почерк у дяди был исключительно аккуратным и изящным, буква к букве. Выделялись заглавные, выписанные с красной строки: витиеватый росчерк, прекрасная стилизация под древнерусскую вязь…
«В год 6746 от сотворения мира, – читал я, подвинув к себе старомодную, начищенную до блеска керосиновую лампу, – несметное войско, ведомое поганым ханом татарским Батыем и его воеводами Бурундаем и Субудаем-багатуром, подошло к граду Житневу, что скрыт был среди лесов дремучих, и обложило его, и взяло приступом, много народу побивши и учинив разорение великое. Но княгиня, правившая городом, и воевода, и челядь дворовая, и мастеровые, и сословия – обманули поганых, оставив свои бренные тела на земле, будто убитые, а сами, просветленные и чистые душою, вошли в сверкающие врата, кои указала им Пресвятая Богородица в милости своей, явившись им в образе хрустального шара… И апостолы в белых одеждах вели людей, что убоялись и сказали: не пойдем мы, ибо не знаем, что ждет нас, но сказано им было: не бойтесь, и обретете спасение…»
Некоторое время я сидел неподвижно, прикрыв глаза, видя внутренним взором то внимательное лицо отца Дмитрия, то незнакомый северный берег и всадников в развевающихся плащах, несущихся вдоль серой кромки прибоя, то – опять! – странноватые , глаза Владимира Шуйцева («Моцарт и Сальери – извечная тема». – «Нет, нет, никакой вражды и зависти. Посмотрите на фотографию!» – «Я видел собственный – труп – множественные ранения в грудь и живот…» – "Оставив бренные тела на земле…)
– От чего умер ваш дядя?
– От болезней, – вздохнув, пояснил отец Дмитрий. – Он ведь сидел в лагерях с 51-го по 58-й: кампания против религиозного одурманивания.
– А в документе упоминается имя мальчика?
Он нахмурил брови.
– Упоминается, но разобрать было нельзя. Только первые две буквы: «Ни…» или «Не…» Возможно, Никита или Никодим.
– Или Некрас, – тихо добавил я.
– Предатель! – гневно выкрикнула княгиня. Подлый предатель!
– Любимая, – хрипло проговорил князь Олег, падая на колени. – Как ты могла подумать…
– Стоп, – вздохнул Мохов.
Я сидел в дальнем от сцены, «нерабочем», уголке, оставаясь как бы невидимым со стороны: все были заняты своими делами, никто меня не замечал, принимая, возможно, за манекен для одежды. Только Машенька Куггель рассеянно кивнула мне, после чего подошла к Александру Михайловичу и принялась что-то энергично ему втолковывать, а он вяло отмахивался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109