Ты уверен, что женщина на ней – та самая?
Борис пожал плечами.
– Сходство поразительное. Однако на старой записи – той, которая исчезла, – она была в кадре всего несколько секунд. К тому же в другой одежде, в гриме, возможно – в парике. Ответы с киностудий пришли?
Слава кивнул с грустным видом. Борис даже не стал спрашивать подробности, и так ясно.
– Ни одна студия женщину не опознала. Да это могла быть и не студия, а, к примеру, театральная труппа. Глеб нашел Ольгу Баталову как раз в театре (Машенька Куггель просветила)… Ты полагаешь, она до сих пор в городе? – Он недоверчиво покрутил головой. – После всего, что произошло, самое разумное – уехать на другой конец страны.
– Это если ты – преступник, – возразил Борис. – Я не верю, что эта женщина – убийца. Она (теперь нет сомнений) звонила мне из квартиры Бронцева в день убийства. Точнее, звонила Глебу, а наткнулась на меня.
– И убежала оттуда…
– Все равно. Ее поведение говорит об испуге, об импульсе, но никак не о холодном расчете. А оба убийства совершены очень расчетливо, я бы сказал… Словом, я почти уверен: убивал мужчина. Слава, подумав, согласился:
– Да, пистолет в первом случае, арбалет во втором – деяние явно мужское.
– Кстати, о мужском деянии: что там с Вайнцманом?
– Сердечный приступ. Оклемался достаточно быстро, я справлялся по телефону, с ним уже можно беседовать.
– Как он себя ведет?
– Бежать не пытается. Уходить домой тоже не изъявляет желания – впечатление такое, что он считает больницу самым безопасным местом.
– Безопасным?
Слава пожал плечами.
– Хочешь съездить туда?
«Безопасное место» располагалось в здании бывшей духовной семинарии – узкие гулкие коридоры, массивные двустворчатые двери палат, высокие потолки и окна, напоминавшие то ли окна старинного собора (разве что вместо цветных витражей на библейские сюжеты – вполне современные деревянные переплеты), то ли бойницы крепостного укрепления. Все здесь дышало покоем, безопасностью и (всплыло в памяти словечко) – патриархальностью: впечатления не портили даже автомобильные гудки за вычурной оградой.
– Только недолго, – предупредила пожилая врачиха. – А то знаю я вас: довели старичка мало не до инфаркта.
– Я здесь ни при чем, уверяю вас, – сказал уязвленный Борис.
– Конечно, он увидел мышь и схватил сердечный приступ от испуга. Вы кто, родственник?
– Из милиции.
Он накинул на плечи белую простыню с завязками и в сопровождении врача поднялся по каменным ступеням наверх, на второй этаж, где лежали «сердечники». В нос ударили запахи, заставляющие вспомнить нехитрую истину (от которой, однако, мороз прошел по коже), что все мы смертны, все созданья божьи и юдоль наша земная – страдания и старение…
Яков Арнольдович, впрочем, имел вид не страдающий, а скорее, испуганный и виноватый. Соседи по палате, повинуясь безмолвному жесту все той же врачихи, покорной вереницей выползли в коридор. Вайнцман, до того дремавший с газетой в руках, тут же очнулся и сделал неудачную попытку спрятаться с головой под одеяло. Вздохнул, сел, свесив вниз худые ноги, и стал похож на старого печального воробья. Розоватая бумазейная пижама на фоне темно-зеленой больничной стены вызывала мысль о покинутом детьми театре-балагане.
– Вы ко мне? – потухше спросил он.
Борис присел на стул, выложил на тумбочку нехитрое подношение, купленное в ближайшем ларьке: пару апельсинов и упаковку с импортным соком.
– Как вы себя чувствуете?
Художник снова потянулся к одеялу, хотя в палате было почти жарко.
– Марья Петровна говорит, обошлось. Я уж думал, все, последний звонок.
– Какой звонок?
– Оттуда. Инфаркт то есть. У Витюши вон, – он кивнул на опустевшую койку, – третий, у Савельича-второй…
– Марья Петровна – ваша лечащая?
– Нет, она только замещает. Лечащая у нас другая. Он замолчал, глядя в пол.
Почувствовав внезапную жалость, Борис спросил:
– Что же случилось, Яков Арнольдович? Кто вас так напугал?
– Я много раз силился восстановить в памяти тот день. По минутам, по секундам. Особенно здесь: у меня, видите ли, бессонница, страшное наказание. Ничего не помогает, а ночи длинные. Все события перепутались – мы были в шоке, я наговорил невесть что… Потом, в спокойной обстановке, стал раскладывать по полочкам.
– И что вы обнаружили?
– Странности, – мрачно ответил Вайнцман. – Массу странностей. А все потому, что я смотрел не на экран, как другие, а в основном в зал: мне хотелось видеть зрителей.
– Но вы сидели рядом со мной, а с моего места видны только спины…
– Вот именно! Человек может научиться владеть лицом, но спина, напряженные мышцы плеч, затылок… Вы понимаете? Это очень трудно проконтролировать.
– И что вы заметили, наблюдая за спинами?
– Ничего, – вздохнув, сообщил он. – Только одно: все действительно не отрывали взгляд от экрана.
– Значит, на самом деле вы не видели, как Ольга Баталова выходила из зала?
– Там, в дверях, был ее силуэт, я уверен. Я приглядывался к остальным: кроме нее, ни один человек не подходит…
– Что она делала?
Вайнцман прикрыл глаза, совершая короткое путешествие во времени.
– Сейчас… Вот она постояла, зачем-то нагнулась, выпрямилась… Что-то отставила, будто оттолкнула от себя.
– Может, открыла дверь?
– Дверь была открытой. Она сама открывается, если не запереть на задвижку.
– Кто ее обычно запирает?
– Тот, кто входит последним.
– А последними зашли мы с Дарьей, – вспомнил Борис. И вдруг – будто током пронзила неожиданная мысль, сумасшедшая догадка. – Вы что, хотите сказать…
Художник с грустью посмотрел на тумбочку. Борис проследил за его взглядом, поднял принесенные апельсины…
Под ними лежала газета. Вернее, газетная вырезка – явно старая, пожелтевшая… Борис пробежал ее глазами. В заметке повествовалось о девочке из маленькой индийской деревушки близ Дели. Когда ей только исполнилось шесть лет (по буддийским канонам – магическое число), она вдруг начала представлять себя непальской принцессой Бхрикутти, которая действительно жила, согласно хроникам, в конце девятого столетия и правила страной в течение полувека. Подробности, которыми девочка сопровождала свои рассказы (описания фресок во дворце, расположение комнат, детали быта и т.д.), а также то обстоятельство, что родители девочки были неграмотными крестьянами, сроду никуда не выезжавшими за пределы родной деревни, заставляли сделать вывод, что память юной индианки волшебным образом сохранила воспоминания о ее прошлом воплощении. Далее следовали мнения специалистов: опрос, проведенный под гипнозом в медицинском центре имени Раджива Ганди, энцефалограммы головного мозга, показания детектора лжи… Данный феномен встречается в природе крайне редко, известно всего несколько случаев – например, двоюродная сестра упомянутой девочки, проживающая в Бирме, в девятилетнем возрасте обнаружила аналогичные способности, правда, в менее выраженной форме…
– Я думаю, ваш брат обладал тем же даром, что и эта индианка, – сказал Вайнцман, пряча глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Борис пожал плечами.
– Сходство поразительное. Однако на старой записи – той, которая исчезла, – она была в кадре всего несколько секунд. К тому же в другой одежде, в гриме, возможно – в парике. Ответы с киностудий пришли?
Слава кивнул с грустным видом. Борис даже не стал спрашивать подробности, и так ясно.
– Ни одна студия женщину не опознала. Да это могла быть и не студия, а, к примеру, театральная труппа. Глеб нашел Ольгу Баталову как раз в театре (Машенька Куггель просветила)… Ты полагаешь, она до сих пор в городе? – Он недоверчиво покрутил головой. – После всего, что произошло, самое разумное – уехать на другой конец страны.
– Это если ты – преступник, – возразил Борис. – Я не верю, что эта женщина – убийца. Она (теперь нет сомнений) звонила мне из квартиры Бронцева в день убийства. Точнее, звонила Глебу, а наткнулась на меня.
– И убежала оттуда…
– Все равно. Ее поведение говорит об испуге, об импульсе, но никак не о холодном расчете. А оба убийства совершены очень расчетливо, я бы сказал… Словом, я почти уверен: убивал мужчина. Слава, подумав, согласился:
– Да, пистолет в первом случае, арбалет во втором – деяние явно мужское.
– Кстати, о мужском деянии: что там с Вайнцманом?
– Сердечный приступ. Оклемался достаточно быстро, я справлялся по телефону, с ним уже можно беседовать.
– Как он себя ведет?
– Бежать не пытается. Уходить домой тоже не изъявляет желания – впечатление такое, что он считает больницу самым безопасным местом.
– Безопасным?
Слава пожал плечами.
– Хочешь съездить туда?
«Безопасное место» располагалось в здании бывшей духовной семинарии – узкие гулкие коридоры, массивные двустворчатые двери палат, высокие потолки и окна, напоминавшие то ли окна старинного собора (разве что вместо цветных витражей на библейские сюжеты – вполне современные деревянные переплеты), то ли бойницы крепостного укрепления. Все здесь дышало покоем, безопасностью и (всплыло в памяти словечко) – патриархальностью: впечатления не портили даже автомобильные гудки за вычурной оградой.
– Только недолго, – предупредила пожилая врачиха. – А то знаю я вас: довели старичка мало не до инфаркта.
– Я здесь ни при чем, уверяю вас, – сказал уязвленный Борис.
– Конечно, он увидел мышь и схватил сердечный приступ от испуга. Вы кто, родственник?
– Из милиции.
Он накинул на плечи белую простыню с завязками и в сопровождении врача поднялся по каменным ступеням наверх, на второй этаж, где лежали «сердечники». В нос ударили запахи, заставляющие вспомнить нехитрую истину (от которой, однако, мороз прошел по коже), что все мы смертны, все созданья божьи и юдоль наша земная – страдания и старение…
Яков Арнольдович, впрочем, имел вид не страдающий, а скорее, испуганный и виноватый. Соседи по палате, повинуясь безмолвному жесту все той же врачихи, покорной вереницей выползли в коридор. Вайнцман, до того дремавший с газетой в руках, тут же очнулся и сделал неудачную попытку спрятаться с головой под одеяло. Вздохнул, сел, свесив вниз худые ноги, и стал похож на старого печального воробья. Розоватая бумазейная пижама на фоне темно-зеленой больничной стены вызывала мысль о покинутом детьми театре-балагане.
– Вы ко мне? – потухше спросил он.
Борис присел на стул, выложил на тумбочку нехитрое подношение, купленное в ближайшем ларьке: пару апельсинов и упаковку с импортным соком.
– Как вы себя чувствуете?
Художник снова потянулся к одеялу, хотя в палате было почти жарко.
– Марья Петровна говорит, обошлось. Я уж думал, все, последний звонок.
– Какой звонок?
– Оттуда. Инфаркт то есть. У Витюши вон, – он кивнул на опустевшую койку, – третий, у Савельича-второй…
– Марья Петровна – ваша лечащая?
– Нет, она только замещает. Лечащая у нас другая. Он замолчал, глядя в пол.
Почувствовав внезапную жалость, Борис спросил:
– Что же случилось, Яков Арнольдович? Кто вас так напугал?
– Я много раз силился восстановить в памяти тот день. По минутам, по секундам. Особенно здесь: у меня, видите ли, бессонница, страшное наказание. Ничего не помогает, а ночи длинные. Все события перепутались – мы были в шоке, я наговорил невесть что… Потом, в спокойной обстановке, стал раскладывать по полочкам.
– И что вы обнаружили?
– Странности, – мрачно ответил Вайнцман. – Массу странностей. А все потому, что я смотрел не на экран, как другие, а в основном в зал: мне хотелось видеть зрителей.
– Но вы сидели рядом со мной, а с моего места видны только спины…
– Вот именно! Человек может научиться владеть лицом, но спина, напряженные мышцы плеч, затылок… Вы понимаете? Это очень трудно проконтролировать.
– И что вы заметили, наблюдая за спинами?
– Ничего, – вздохнув, сообщил он. – Только одно: все действительно не отрывали взгляд от экрана.
– Значит, на самом деле вы не видели, как Ольга Баталова выходила из зала?
– Там, в дверях, был ее силуэт, я уверен. Я приглядывался к остальным: кроме нее, ни один человек не подходит…
– Что она делала?
Вайнцман прикрыл глаза, совершая короткое путешествие во времени.
– Сейчас… Вот она постояла, зачем-то нагнулась, выпрямилась… Что-то отставила, будто оттолкнула от себя.
– Может, открыла дверь?
– Дверь была открытой. Она сама открывается, если не запереть на задвижку.
– Кто ее обычно запирает?
– Тот, кто входит последним.
– А последними зашли мы с Дарьей, – вспомнил Борис. И вдруг – будто током пронзила неожиданная мысль, сумасшедшая догадка. – Вы что, хотите сказать…
Художник с грустью посмотрел на тумбочку. Борис проследил за его взглядом, поднял принесенные апельсины…
Под ними лежала газета. Вернее, газетная вырезка – явно старая, пожелтевшая… Борис пробежал ее глазами. В заметке повествовалось о девочке из маленькой индийской деревушки близ Дели. Когда ей только исполнилось шесть лет (по буддийским канонам – магическое число), она вдруг начала представлять себя непальской принцессой Бхрикутти, которая действительно жила, согласно хроникам, в конце девятого столетия и правила страной в течение полувека. Подробности, которыми девочка сопровождала свои рассказы (описания фресок во дворце, расположение комнат, детали быта и т.д.), а также то обстоятельство, что родители девочки были неграмотными крестьянами, сроду никуда не выезжавшими за пределы родной деревни, заставляли сделать вывод, что память юной индианки волшебным образом сохранила воспоминания о ее прошлом воплощении. Далее следовали мнения специалистов: опрос, проведенный под гипнозом в медицинском центре имени Раджива Ганди, энцефалограммы головного мозга, показания детектора лжи… Данный феномен встречается в природе крайне редко, известно всего несколько случаев – например, двоюродная сестра упомянутой девочки, проживающая в Бирме, в девятилетнем возрасте обнаружила аналогичные способности, правда, в менее выраженной форме…
– Я думаю, ваш брат обладал тем же даром, что и эта индианка, – сказал Вайнцман, пряча глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109