Мальчик остановился. Голос вовсе не был нечленораздельным. Он был приглушенным, но вполне земным, тутошним. Он принадлежал очкастому и доносился из-за двери в самом конце галереи.
– Православный покров на нашей земле ослаб, – тихо и внятно отозвался отец Илизарий. – Мы все боимся смерти – по невежеству и гордыне. Вопрос в другом: коли Господь оставит нам жизнь, как ее вынести? Возможно ли? Нет заступников, нет молитвы…
– Не изображай мученика. Мученики идут на костер за веру, а не прячутся в подземелье. А ты не просто прятался… Ты надеялся уйти. И я хочу знать: куда и как.
Голос был сладенький, как все дьявольское. Вообще все вокруг было странным, неестественным… Гулкий пустой коридор, серый камень, узкая полоса света, проникавшая из щели между дверью и косяком, страшные и странные слова… Как во сне, мальчик подошел поближе и приник к зазору, увидев фрагмент кельи – темную стену и угол дубового стола, на котором неровно коптила керосиновая лампа. Он испугался, представив картину пытки, позаимствованную из рассказов папиного дальнего родственника, в прошлом красного конника, плененного белогвардейцами, но не сломленного и бежавшего из застенка (позже, впрочем, расстрелянного своим же трибуналом). Но нет, голос настоятеля был спокоен и сдержанно-печален.
Красницкий обогнул стол и встал напротив игумена. Он словно находился на перепутье (что пообещать упрямому попу – трон или костер? И то и другое вполне реально и можно устроить…). Но тот молчал. Видно, слишком страшной и важной была хранимая им тайна.
– Поймите же, – наконец проговорил настоятель. – Я не хозяин Шара. И не слуга, и даже не хранитель. Он принадлежит каким-то иным, высшим силам. Я не имею в виду Творца нашего, но кого-то более древнего и могущественного, чем человечество. Нам было только дважды разрешено воспользоваться им, чтобы спасти жизнь нашим братьям. Но это случилось давно…
– Знаю, – перебил очкастый.
Отец Илизарий вздрогнул.
– Вы прочли документ?
С величайшей осторожностью Красницкий положил на стол ломкие пожелтевшие листы бумаги.
– Чудом спас, – пояснил он. – Эти идиоты чуть было его не пожгли заодно с иконами.
– Откуда же вы узнали…
– Неважно, – с трудом проговорил Красницкий, будто из последних сил сопротивляясь некоему колдовству, уже начавшему действовать (он еще оставался человеком, но на загривке проступила рыжеватая шерсть и звериный рык рванулся из напряженной глотки…). – Я услышал эту историю от одного заключенного. Он давно сдох, я даже не помню, как его звали… Впрочем, это тоже неважно. Так вот, миллионы лет назад, когда человека еще не было на Земле, какая-то исчезнувшая народность (думаю, их ты и называешь высшими силами) оставила в этих местах… особый предмет. Шар. А потом они вынуждены были уйти – то ли на небеса, то ли под землю… То ли вовсе все передохли – мне наплевать.
Этот ублюдок перед смертью (утром отправили в расход) прямо-таки взахлеб рассказывал об этом Шаре (почему взахлеб – тоже понятно: наши докторишки впрыснули ему какую-то гадость). Я, правда, мало что понял, но в его истории… словом, были некоторые конкретные детали, которые меня насторожили. Например, он упоминал Кидекшский монастырь. И вот эту древнюю бумажку.
Он встал, прошелся из угла в угол, заложив руки за спину и поскрипывая ремнями. Снова очутился перед столом с чадящей лампой… Мальчик сквозь щель в двери будто бы наблюдал представление театра теней. Резкий голос произнес:
– Ты отведешь меня к Шару, святой отец.
– Но вы не сможете…
– Не твое дело! Мне бы только добраться до него, а дальше…
– Нет.
– Ты что? – взвился Красницкий. – Ты, падла, хоть понимаешь свое положение?
– Понимаю, – твердо сказал Илизарий. – И все равно – нет.
Он помолчал.
– Все мы принадлежим к одному племени: заблудшие овцы, лишенные пастыря… Я хочу сказать, что благодарен вам. Может быть, только теперь я осознал всю глубину человеческого грехопадения.
– О чем ты бормочешь?
– О спасении. О том, что, возможно, именно в этом оно и состоит: чтобы не поддаться соблазну. Вы искушаете меня: предлагаете жизнь в обмен на предательство. Я не могу принять ее от вас…
Голова настоятеля дернулась – ствол «маузера» с силой впечатался ему в висок.
– Значит, за себя ты не боишься? А за своих братьев во Христе? Они-то в чем провинились?
– О господи, – вздрогнул Илизарий.
– Ты еще можешь их спасти. Пока они живы:..
Братья во Христе пели. Хор был протяжный, жалостливый, нестройный… Он доносился откуда-то снизу, сквозь закрытые двери какого-то помещения, где они были заперты. Мальчик: замер, соображая: голоса были странные, идущие не просто снизу, а вроде бы из-под земли. Вдруг как током ударила догадка: глиняные трубки. Чтобы настоятелю было слышно, что происходит в кельях отшельников, трубки и предназначались. Значит, монахов заперли в подземелье…
– Их даже не будут выводить наружу, – сообщил очкастый. – Пощелкают прямо через решетку. Отсюда будет прекрасно слышно.
– Ироды, – прошептал Илизарий.
– Решайся, поп. Иначе гореть тебе в аду за невинно убиенных. Ну!
– Будьте вы…
Выстрел!
Мальчик зажмурился и присел от страха. Началось, мелькнула мысль. Но нет, звук был другой, совсем близкий… Он нашел в себе силы открыть глаза и вновь прильнуть к щели, чувствуя собственное сердце где-то в районе валенок. Сцена изменилась, словно развернутая к зрителю под другим углом. Разнесенный пулей затылок игумена. Разбитая вдребезги лампа и пляшущие на столе, на полу, на черной сутане язычки пламени…
Еще два выстрела (по звуку – «маузер» и «наган», в этом мальчишка хорошо разбирался). Стрелял очкастый и кто-то третий, невидимый, прятавшийся в тени. Оба были ранены, но очкастый – серьезнее. Яростно хрипя, они повалились на пол и сцепились, не замечая занимавшегося вокруг пожара.
Наверное, мальчик нечаянно толкнул дверь. От неожиданности он потерял равновесие и упал вперед, на четвереньки. И – близко, в каких-то сантиметрах, сквозь едкие клубы дыма увидел выпученный глаз игумена Илизария. На месте второго чернела пустая глазница, сквозь которую вышла револьверная пуля. Желто-коричневые пергаментные листки валялись тут же, возле ножки стола, и к ним уже плотоядно устремился огонь. В лицо пахнуло нестерпимым жаром, и мальчик, не сдержавшись, закашлялся.
Он выдал себя… Из пламени, из рыжего жаркого мрака поднялась страшная фигура – окровавленная, окутанная дымом, с «наганом» в руке… Медленно обернулась и пошла на мальчишку прямо сквозь пламя, не ощущая боли.
– Паша, – прошептал мальчик. – Пашенька, не убивай, родненький! Я никому не скажу… И полетел вниз с лестницы.
Сознание возвращалось медленно, толчками. Вокруг было темно, хоть глаз выколи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109