ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Даудов пир обретался в мечети недалеко от «термитника». Мечеть была много лучше исторического центра: голубые расписанные ворота и такие же минареты. Она напоминала шлем, окруженный четырьмя копьями, врытыми в землю остриями вверх.
Пир жил не совсем в мечети, а в помещении при мечети, называемой ханака, по-нашему монастырь. Впрочем, учителя Дауда мы увидели гораздо раньше. Точнее, сначала мы увидели облако пыли и услышали отдаленный гул.
Дауд приказал шоферу остановить джип и вышел из машины. Все последовали его примеру. К нам приближалась процессия…
Дервиши. Все в темно-синих шерстяных плащах, сшитых из кусочков. Лоскутные одеяла. Растянулись по дороге метров на двести. Я прикинул. Не менее четырехсот человек.
— Ху! Ху! Ху! — громко, с каждым шагом.
— Что они имеют в виду? — спросил я у Дауда.
— Творят зикр. Поминание Бога. «Ху» означает «Он», то есть Аллах.
Ах да! У меня это вызывало совершенно другие ассоциации.
— Ха! — выкрикнула процессия и остановилась.
— «Ха» — это последняя буква слова «Аллах», — прокомментировал Дауд.
Перед нами оказался хвост процессии. Четверо дервишей несли открытый паланкин, в котором восседал старец с белой бородой и белыми волосами, напоминавший ветхозаветного пророка. Носилки почтительно опустили на землю.
— Ишк! — сказал старец по-арабски.
«Любовь».
— Барака, я Шахим! — ответил Дауд.
«Будь благословен, о, мой царь!»
И припал к ногам старца.
— Я выехал к тебе навстречу, — пояснил пир.
Интересно, откуда он знал, учитывая сложности со связью. Но Дауд не удивился.
— Это мой муршид Санаи, Абу-л-Маджд Мадждуд ибн Адам.
Имя мне ничего не говорило, но, судя по выражению, с которым его произнес Дауд, это был очень крутой пир. На меня в упор смотрели глаза бессмертного.
— Ханака — гнездо для птицы чистоты, это — розовый сад удовольствия и цветник верности, — проговорил пир. — Добро пожаловать!
Мы вошли. Ханака живо напомнила мне римские храмы константиновского стиля с неизменным внутренним двором, окруженным колоннадой. Здесь тоже был внутренний двор и тонкие колонны, поддерживающие арки — как разрезанные пополам маковки церквей. За арками находились кельи дервишей. Дверей не имелось, только занавески на входе.
Нам выделили по келье. Пока мы с Марком осваивались на новом месте, Дауд пошел беседовать со своим наставником. Потом и нас позвали в общую комнату.
Санаи и Дауд сидели на полу. Перед ними на полу же была расстелена скатерть. Один из молодых муридов подавал чай.
Я не знал, как надо правильным образом приветствовать пира человеку, не являющемуся его учеником, и сдержанно поклонился. Санаи пригласил нас к столу.
— Мой учитель сказал, что Мария жива, — проговорил Дауд. — И она где-то здесь. Мы должны найти ее.
Я перевел взгляд на Санаи.
— Почему вы так думаете?
— Это не тот вопрос, который вы хотели задать.
Я посмотрел ему в глаза, точнее, он заставил меня посмотреть.
— Кто такие «люди огня»? — спросил я.
— Вот это тот вопрос. Я мог бы ответить «джинны», но это не было бы тем ответом. Сатана похвалялся, что создан из пламени, потому и отказался пасть ниц перед Адамом, сотворенным из глины. Потому что это ширк — поклоняться кому-нибудь, кроме Бога. Сатана оказался более последовательным монотеистом, чем сам Бог.
Идите, учитесь у Сатаны служению:
Выбирайте одну киблу
И не поклоняйтесь ничему иному.

Сатана был первым истинным суфием, первым и лучшим из влюбленных в Аллаха. Аттар писал от его лица:
«Для меня в тысячу раз дороже быть проклятым Тобою, нежели отвернуться от Тебя и обратиться к чему-либо другому».
— Он ошибался?
Мне было не по себе. Санаи отвечал не на слова, а на мысли. Образ Люцифера всегда казался мне загадкой. Как могло лучшее из творений Божиих оказаться и самым злым?
— Ошибался. Потому что ширк невозможен, многобожие — только иллюзия. Нельзя поклоняться ничему, кроме Аллаха, потому что все Аллах. Сатана не смог увидеть в человеке Бога.
— Значит, все равно, чему поклоняться?
Шейх улыбнулся.
— Неверность и вера — обе бредут по Твоему Пути, говоря:
«Он один, у Него нет сотоварища!»
— Значит, все равно, кому служить?
— Цель человека в том, чтобы явить Богу его образ, чтобы тот мог лицезреть себя со стороны. А значит, все поступки человека угодны Богу.
— И Эммануил?
— Более чем. Мухаммад — хранитель Божественной милости, Иблис — хранитель Божественного гнева. И это лишь один из путей. Его сердце было гнездом симурга любви. И Мансур ал-Халладж писал от его лица: «Мой бунт провозглашает Твою святость!»
Я вышел на свежий воздух, под крупные осенние звезды. Я задыхался. Они оба, Дауд и Санаи, все прекрасно понимали и тем не менее выбрали. Выбрали Господа. Моего Господа.
Ночью я не спал. Зажег свечу в своей келье. Думал. А ближе к утру раздались далекие выстрелы.
Очередь. Еще одна.
Взрывы.
Я вышел на улицу, заглянул к Марку. Он спал.
Решился заглянуть к Дауду. Келья была пуста.
Шум приближался.
Телевизора в келье не было, радио тоже. Пришлось до утра мучиться неизвестностью.
Перед рассветом явился Дауд с группой родственников. Все запыленные, усталые и злые. Молча направились в общую комнату.
Не прошло и получаса, как в ворота забарабанили. Точнее, дали изо всей силы раза три. Я решил, что кувалдой. Выяснилось, что ошибся. Прикладом автомата.
Пир Санаи подошел к воротам, встал в окружении своих учеников. Один из младших муридов открыл ворота. Там стояла рота автоматчиков — все в чалмах со свисающими свободными концами, как у Дауда, и серых длинных балахонах. Я понял: Муридан.
— Повелитель правоверных маулана Наби почтительно просит у шейха Санаи позволения обыскать ханаку.
— «Повелитель правоверных»? — с иронией переспросил пир.
Студиозусы замялись.
— Маулана Наби провозглашен халифом позавчера в Кандагаре. Вместо мученика веры муллы Абу Талиба.
Понятно. По всей видимости, Муридан жив, а я уже нет.
— Здесь нет ничего для вас интересного, — сказал Санаи.
— Мы ищем шпионов Эммануила.
— И никого.
Зачем эти церемонии? Автоматы навскидку и вперед!
И тут я понял. Они боялись Санаи. Очень боялись.
— Просим нас извинить, уважаемый шейх.
И они ушли. Ни с чем. Не сделав ни одного выстрела.
До полудня мы проторчали в ханаке. Выходить было опасно, но под лежачий камень вода не течет. Надо было что-то делать.
В полдень дервиши творили намаз. Я переждал, пока Дауд закончит, и позвал его в свою келью. Марк уже был у меня.
Мы решились выйти в город. Главную проблему здесь составляла наша с Марком безбородость. По этому признаку нас отловят сразу.
— Интересно, здесь есть театр? — задумчиво спросил я.
Дауд встал, отодвинул занавеску и позвал:
— Али!
На зов явился простоватый пуштун, который всегда таскался за Даудом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182