Верхний тюремщик, видимо, поверил в нашу смерть и наклонился над люком. Этого оказалось достаточно. Марк сделал молниеносное движение — и второй террорист упал вниз вслед за первым с заточкой в горле.
Мы прислушались. Было тихо.
— Кажется, пока все, — прошептал Марк. — Ну что, будем выбираться.
Он деловито вытащил заточки из глаза первого трупа и из горла второго и аккуратно вытер их о традиционные белые одежды арабов. Я отвернулся.
— Еще пригодятся. А ты смотри сюда. И для тебя будет работа.
Он разоружил охранников. У одного вынул пистолет и отдал мне, у второго забрал автомат.
— Автомат — это хорошо, — прокомментировал он. — Хотя то, что были выстрелы, — это плохо. Полезай ко мне на плечи. Ты легче. Достанешь до люка?
Я залез, но до люка оставалось по крайней мере полметра. Я не мог дотянуться: — Нет, Марк, никак.
— Видно что-нибудь в комнате? Может быть, можно использовать веревку? У нас же есть веревка от корзины. Есть на что набросить?
— Не знаю. Почти ничего не видно, только стены. Марк, отсюда не выбраться! Они все продумали!
— Не нервничай. Слезай.
Я спрыгнул на пол.
— А эти на что? — Марк указал взглядом на мертвецов, потом наклонился и положил их один на другого. — Так выше. — Он бесцеремонно встал на трупы. — Теперь полезай. Дотянешься. Только возьми веревку, скинешь мне.
Я залез и дотянулся.
— Хорошо, упитанный араб попался, — прокомментировал Марк, и я понял по голосу, что ему больно.
— Как твоя нога, Марк?
— Болтай поменьше. Потом разберемся.
Я подтянулся на руках и оказался наверху. Комната была пуста. Я кинул Марку веревку, и он поднялся вслед за мной. Сквозь небольшое окно была видна пыльная и безлюдная улица арабской деревушки. Мы щурились от яркого дневного света.
— Сюда! — сказал Марк и открыл окно. Мы спрыгнули на землю. — Быстрей! Мы и так потеряли много времени.
Быстрей! Только куда? Фиг разберешься в этих каменных лабиринтах! В конце улицы показались люди, и Марк не задумываясь дал по ним автоматную очередь. Среди них была женщина. Я видел сползший с седой головы черный платок и глиняный кувшин, выскользнувший у нее из рук и разбившийся о камни. Вода расплескалась и смешалась с кровью и песком.
Еще несколько арабов появились из-за утла. Эти, по-моему, были вооружены, но у Марка реакция оказалась быстрее. Раздалась автоматная очередь, и мы устремились дальше.
— Все! — крикнул Марк. — Теперь это только лишняя тяжесть, — и отбросил автомат. Затем быстро освободился от своих полуразвалившихся ботинок. — Только мешают!
— Возьми! — шепнул я и пихнул ему пистолет. — Я все равно промахнусь.
— Ладно! Быстрее!
Мы выбежали из деревни. Перед нами простиралась пустыня — песок и камни, больше ничего. Не оглядываясь, мы бросились вперед. Только у голых желтых скал, что торчали на горизонте, когда мы выскочили из деревни, мы позволили себе передохнуть, упав на землю. Погони не было, и дальше мы двинулись медленнее.
Было около полудня, и солнце палило беспощадно.
— Слушай, Марк, — устало спросил я. — Как ты думаешь, сколько нас продержали?
— Даже если предположить, что мы долго валялись под кайфом, никак не больше двух недель.
— Ты хочешь сказать, что это апрель? Градусов тридцать.
— Скажи спасибо, что не сорок. Здесь такой климат. Пустыня все-таки.
Мы решили идти на запад, точнее — на северо-запад. Даже если это пустыня Негев, в этом направлении мы должны были выйти к границе или к морю, а море — это поселения. Но не было ни моря, ни дорог, ни поселений.
Ночью стало холодно, чертовски холодно, а нам нечем было разжечь огонь. К тому же Марк в кровь сбил себе ноги.
— Слушай, ты сможешь завтра идти? — спросил его я.
— Идти надо сейчас. По пустыне ходят ночью.
Но надолго его не хватило. Раны на ногах кровоточили, и мы вынуждены были остановиться.
— Может быть, с тобой поделиться ботинками? — произнес я. — Будем носить по очереди.
— У тебя какой размер?
— Сорок второй.
— А у меня сорок пятый. Так что помалкивай.
Уже на следующий день мы в полной мере ощутили прелесть пустыни. У нас не было воды, а жара и не думала спадать.
— Почему ты не захватил воды, Марк? — занудствовал я. — Ты же старый солдат. Ты же знаешь, что такое пустыня.
— Сначала было не во что, а потом некогда, — мрачно ответил он.
Третий день подарил нам новое развлечение. Кажется, это называется хамсин. Стало еще жарче. Поднялись пыль и песок, повисшие в воздухе густым туманом. Стало трудно дышать. Солнце превратилось в четкий стальной диск, но, вот странно, это нисколько не сказалось на интенсивности его излучения.
— Марк! Ну ладно дороги, города. Но куда делась граница? Я просто мечтаю об этих двух рядах колючей проволоки с минами посередине!
Марк только простонал в ответ. Он уже не мог идти. Рана на его ноге открылась и кровоточила. Это в дополнение к изуродованным ступням! Последние несколько часов я практически тащил его на себе, и мы двигались все медленнее. От жажды и палящего солнца у меня кружилась голова. Но Марк сдал все-таки раньше. К вечеру он уже не мог передвигаться, даже опираясь мне на плечи. Некоторое время я пытался нести его на руках, но он, сволочь, весил никак не меньше восьмидесяти килограммов, и к наступлению ночи я опустил его на землю, сам без сил упал рядом на песок и не смог подняться.
Нас освещала огромная кособокая луна, заметали пыль и песок. Прохладный песок. Могила для живых. Язык двигался во рту как наждак, и нечем было смочить потрескавшиеся губы. Я зарылся лицом в песок.
Не знаю, сколько я пролежал так без движения. Вдруг сквозь полусон-полубред я услышал приглушенные голоса:
— У них Знаки, Map Афрем. Может быть, лучше оставить их здесь?
— Нет. Тогда они точно погибнут.
— Они уже погибли.
— Не говори так. Ты отнимаешь у меня надежду. Ты, конечно, много достойнее меня, и потому тебе нечего страшиться. Мне же, человеку грешному, нерадивому и немощному совестью, не след считать этих несчастных хуже себя.
— Но, Map Афрем!
— Что, Михей?
— Они — апостолы Сатаны!
— Я вижу. Но только если мы спасем тела, у нас появится надежда спасти души. Никак иначе. Душе надо где-то жить. Так что давай сюда флягу.
Чьи-то руки осторожно повернули меня, и я почувствовал влагу на губах, а потом сделал глоток. Не помню, что случилось дальше, наверное, я просто заснул или потерял сознание.
Я очнулся в небольшой комнате с белыми каменными степами и вырубленным в камне высоким полукруглым окном. Окно было открыто, и в комнату вливались воздух и свет. Наверное, было уже поздно — часов десять-одиннадцать. Я огляделся вокруг. Меня окружала весьма аскетическая обстановка: небольшой стол, жесткий деревянный стул, пюпитр и полка с несколькими книгами. В углу — иконы византийского письма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182
Мы прислушались. Было тихо.
— Кажется, пока все, — прошептал Марк. — Ну что, будем выбираться.
Он деловито вытащил заточки из глаза первого трупа и из горла второго и аккуратно вытер их о традиционные белые одежды арабов. Я отвернулся.
— Еще пригодятся. А ты смотри сюда. И для тебя будет работа.
Он разоружил охранников. У одного вынул пистолет и отдал мне, у второго забрал автомат.
— Автомат — это хорошо, — прокомментировал он. — Хотя то, что были выстрелы, — это плохо. Полезай ко мне на плечи. Ты легче. Достанешь до люка?
Я залез, но до люка оставалось по крайней мере полметра. Я не мог дотянуться: — Нет, Марк, никак.
— Видно что-нибудь в комнате? Может быть, можно использовать веревку? У нас же есть веревка от корзины. Есть на что набросить?
— Не знаю. Почти ничего не видно, только стены. Марк, отсюда не выбраться! Они все продумали!
— Не нервничай. Слезай.
Я спрыгнул на пол.
— А эти на что? — Марк указал взглядом на мертвецов, потом наклонился и положил их один на другого. — Так выше. — Он бесцеремонно встал на трупы. — Теперь полезай. Дотянешься. Только возьми веревку, скинешь мне.
Я залез и дотянулся.
— Хорошо, упитанный араб попался, — прокомментировал Марк, и я понял по голосу, что ему больно.
— Как твоя нога, Марк?
— Болтай поменьше. Потом разберемся.
Я подтянулся на руках и оказался наверху. Комната была пуста. Я кинул Марку веревку, и он поднялся вслед за мной. Сквозь небольшое окно была видна пыльная и безлюдная улица арабской деревушки. Мы щурились от яркого дневного света.
— Сюда! — сказал Марк и открыл окно. Мы спрыгнули на землю. — Быстрей! Мы и так потеряли много времени.
Быстрей! Только куда? Фиг разберешься в этих каменных лабиринтах! В конце улицы показались люди, и Марк не задумываясь дал по ним автоматную очередь. Среди них была женщина. Я видел сползший с седой головы черный платок и глиняный кувшин, выскользнувший у нее из рук и разбившийся о камни. Вода расплескалась и смешалась с кровью и песком.
Еще несколько арабов появились из-за утла. Эти, по-моему, были вооружены, но у Марка реакция оказалась быстрее. Раздалась автоматная очередь, и мы устремились дальше.
— Все! — крикнул Марк. — Теперь это только лишняя тяжесть, — и отбросил автомат. Затем быстро освободился от своих полуразвалившихся ботинок. — Только мешают!
— Возьми! — шепнул я и пихнул ему пистолет. — Я все равно промахнусь.
— Ладно! Быстрее!
Мы выбежали из деревни. Перед нами простиралась пустыня — песок и камни, больше ничего. Не оглядываясь, мы бросились вперед. Только у голых желтых скал, что торчали на горизонте, когда мы выскочили из деревни, мы позволили себе передохнуть, упав на землю. Погони не было, и дальше мы двинулись медленнее.
Было около полудня, и солнце палило беспощадно.
— Слушай, Марк, — устало спросил я. — Как ты думаешь, сколько нас продержали?
— Даже если предположить, что мы долго валялись под кайфом, никак не больше двух недель.
— Ты хочешь сказать, что это апрель? Градусов тридцать.
— Скажи спасибо, что не сорок. Здесь такой климат. Пустыня все-таки.
Мы решили идти на запад, точнее — на северо-запад. Даже если это пустыня Негев, в этом направлении мы должны были выйти к границе или к морю, а море — это поселения. Но не было ни моря, ни дорог, ни поселений.
Ночью стало холодно, чертовски холодно, а нам нечем было разжечь огонь. К тому же Марк в кровь сбил себе ноги.
— Слушай, ты сможешь завтра идти? — спросил его я.
— Идти надо сейчас. По пустыне ходят ночью.
Но надолго его не хватило. Раны на ногах кровоточили, и мы вынуждены были остановиться.
— Может быть, с тобой поделиться ботинками? — произнес я. — Будем носить по очереди.
— У тебя какой размер?
— Сорок второй.
— А у меня сорок пятый. Так что помалкивай.
Уже на следующий день мы в полной мере ощутили прелесть пустыни. У нас не было воды, а жара и не думала спадать.
— Почему ты не захватил воды, Марк? — занудствовал я. — Ты же старый солдат. Ты же знаешь, что такое пустыня.
— Сначала было не во что, а потом некогда, — мрачно ответил он.
Третий день подарил нам новое развлечение. Кажется, это называется хамсин. Стало еще жарче. Поднялись пыль и песок, повисшие в воздухе густым туманом. Стало трудно дышать. Солнце превратилось в четкий стальной диск, но, вот странно, это нисколько не сказалось на интенсивности его излучения.
— Марк! Ну ладно дороги, города. Но куда делась граница? Я просто мечтаю об этих двух рядах колючей проволоки с минами посередине!
Марк только простонал в ответ. Он уже не мог идти. Рана на его ноге открылась и кровоточила. Это в дополнение к изуродованным ступням! Последние несколько часов я практически тащил его на себе, и мы двигались все медленнее. От жажды и палящего солнца у меня кружилась голова. Но Марк сдал все-таки раньше. К вечеру он уже не мог передвигаться, даже опираясь мне на плечи. Некоторое время я пытался нести его на руках, но он, сволочь, весил никак не меньше восьмидесяти килограммов, и к наступлению ночи я опустил его на землю, сам без сил упал рядом на песок и не смог подняться.
Нас освещала огромная кособокая луна, заметали пыль и песок. Прохладный песок. Могила для живых. Язык двигался во рту как наждак, и нечем было смочить потрескавшиеся губы. Я зарылся лицом в песок.
Не знаю, сколько я пролежал так без движения. Вдруг сквозь полусон-полубред я услышал приглушенные голоса:
— У них Знаки, Map Афрем. Может быть, лучше оставить их здесь?
— Нет. Тогда они точно погибнут.
— Они уже погибли.
— Не говори так. Ты отнимаешь у меня надежду. Ты, конечно, много достойнее меня, и потому тебе нечего страшиться. Мне же, человеку грешному, нерадивому и немощному совестью, не след считать этих несчастных хуже себя.
— Но, Map Афрем!
— Что, Михей?
— Они — апостолы Сатаны!
— Я вижу. Но только если мы спасем тела, у нас появится надежда спасти души. Никак иначе. Душе надо где-то жить. Так что давай сюда флягу.
Чьи-то руки осторожно повернули меня, и я почувствовал влагу на губах, а потом сделал глоток. Не помню, что случилось дальше, наверное, я просто заснул или потерял сознание.
Я очнулся в небольшой комнате с белыми каменными степами и вырубленным в камне высоким полукруглым окном. Окно было открыто, и в комнату вливались воздух и свет. Наверное, было уже поздно — часов десять-одиннадцать. Я огляделся вокруг. Меня окружала весьма аскетическая обстановка: небольшой стол, жесткий деревянный стул, пюпитр и полка с несколькими книгами. В углу — иконы византийского письма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182