Казалось, она совершенно не способна понять что-либо, правильно отреагировать на то, что случилось.
Лишь одна мысль вытесняла другие, стучала в ее мозгу, подобно ударам жезла герольда об пол. Мысль настолько невероятная, настолько лишающая сил, что она пыталась изо всех сил, сквозь ослепительное биение нахлынувшей головной боли, ее остановить. Но не сумела. Стук прорывался снова и снова: она спасла ему жизнь.
Одно биение пульса отделяло Тигану от возвращения в этот мир. Биение пульса Брандина, которое оборвала бы стрела из арбалета.
Вчера ей снился дом. Место, где играли дети. Среди башен возле гор, у реки, на волнах белого или золотого песка, рядом с дворцом у края прибоя. Дом стал тоской, сном отчаяния, именем во сне. И сегодня она сделала единственное, что было в ее силах, чтобы это имя не вернулось к жизни, а навеки осталось во сне. Пока все сны тоже не умрут.
Как ей справиться с этим? Как справиться с тем, что это означает? Она приехала сюда, чтобы убить Брандина Игратского, оборвать его жизнь, чтобы погибшая Тигана снова ожила. А вместо этого…
Ее снова начала бить дрожь. Что-то бормоча и суетясь вокруг нее, Шелто еще раз разжег огонь и принес еще одно одеяло, чтобы накрыть ей ноги и колени. Увидев слезы на ее лице, он издал странный, беспомощный звук отчаяния. Немного позже кто-то громко постучал в ее дверь, и Дианора услышала, как Шелто прогнал их прочь такими словами, которых она никогда прежде от него не слыхала.
Постепенно, очень медленно, она снова взяла себя в руки. По меркнущему свету, который мягко лился сквозь высокие окна, она поняла, что день уступает место сумеркам. Она потерла щеки и глаза тыльной стороной ладоней. Села. Ей надо быть готовой, когда наступят сумерки; именно в сумерках Брандин посылал в сейшан.
Она поднялась с кресла, с удовольствием отметив, что уже увереннее стоит на ногах. Шелто подскочил к ней, протестуя, но осекся, когда увидел ее лицо. Не говоря ни слова, он проводил ее через внутреннюю дверь по коридору в бани. Его яростный взгляд заставил замолчать слуг. У нее возникло чувство, что он бы ударил их, если бы они заговорили; Дианора никогда не слышала ни об одном его насильственном поступке. С тех пор, как он убил человека и потерял свое мужское достоинство.
Она позволила им выкупать себя, смягчить ароматными маслами кожу. Сегодня днем на ней была кровь. Вода кружилась вокруг нее и убегала прочь. Слуги вымыли ее волосы. Потом Шелто покрасил ей ногти на руках и ногах. В мягкий цвет пыльной розы. Совсем не похожий на цвет крови, цвет гнева и горя. Потом он покрасит ей губы в тот же цвет. Но Дианора сомневалась, что они будут с Брандином заниматься любовью. Она будет обнимать его, а он ее. Дианора вернулась к себе и стала ждать.
За окном стемнело, и она знала, что уже спустился вечер. Все в сейшане знали, когда наступал вечер. День вращался, стремясь к часу наступления темноты, а потом убегал прочь. Она послала Шелто за дверь, чтобы встретить гонца.
Скоро он вернулся и сообщил ей, что Брандин послал за Солорес.
В ней вспыхнул дикий гнев. Он взорвался, словно голова Изолы Игратской в Зале аудиенций. Дианора едва могла вздохнуть, настолько сильной оказалась ее внезапная ярость. Никогда в жизни она не ощущала ничего подобного этому раскаленному добела котлу в ее сердце. После падения Тиганы, после вынужденного ухода ее брата ее ненависть обрела форму, стала управляемой, подогреваемой определенной целью, оберегаемым язычком пламени, которому, как она знала, предстоит гореть еще долго.
А это было адское пламя. Кипящий в ней котел, чудовищный, неукротимый, сметающий все, подобно потоку лавы. Если бы Брандин находился сейчас у нее в комнате, она могла бы вырвать у него сердце ногтями и зубами — как женщины разорвали Адаона на склоне горы. Шелто непроизвольно сделал шаг назад; никогда прежде Дианора не видела, чтобы он испугался ее или любого другого человека. Но это наблюдение сейчас не имело значения.
А имел значение единственный факт: она сегодня спасла жизнь Брандина Игратского, втоптав в кровь и грязь чистую, незапятнанную память о доме и клятву, которую она дала так давно, перед приездом сюда. Она нарушила суть всего, чем когда-то была; изнасиловала себя более жестоко, чем любой мужчина, который когда-либо спал с ней за деньги в комнате наверху, в Чертандо.
А взамен? Взамен Брандин просто послал за Солорес ди Корте, предоставив ей коротать сегодняшнюю ночь одной.
Нет, не следовало ему так поступать.
Не имело значения, что даже ослепленная пламенем собственного пожара Дианора могла понять, почему он мог так поступить. Понять, как мало он нуждается сегодня ночью в ее остротах или уме, в блеске, в вопросах и предположениях. Или в страсти. Ему будет нужна мягкая, нерассуждающая, врожденная доброта, которую дарит Солорес. А она сама, очевидно, нет. Убаюкивающее обожание, нежность, утешающий голос. Сегодня ему понадобится убежище. Она могла понять: она сама нуждалась в этом, нуждалась отчаянно после того, что произошло.
Но все это должен был дать ей он.
И вот как получилось, что, оставшись одна в своей постели в ту ночь, никем и ничем не защищенная, Дианора почувствовала себя нагой и неспособной скрыться от того, что пришло, когда огонь ярости наконец угас.
Она лежала без сна, когда колокола прозвонили в первый раз, а потом во второй, отмечая триады ночных часов, но перед третьим боем, провозглашающим наступление серого рассвета, с ней произошли две вещи.
Первая — неумолимое возвращение единственного воспоминания, которое она всегда старательно отделяла от тысяч горестных воспоминаний того года, когда оккупировали Тигану. Но она была действительно беззащитна и уязвима во тьме этой ночи Поста, и ее уносило страшно далеко от всех пристаней, которые за это время обрела ее душа.
Пока Брандин, в дальнем крыле дворца, искал утешения, как мог, у Солорес ди Корте, Дианора лежала, словно на открытом пространстве, одна, не в силах убежать от тех образов, которые нахлынули на нее из далеких лет. Образов любви, боли и потери любви в боли, которые были такими пронзительными, таким резким и ледяным ветром в сердце, что в любое другое, обычное время она их не пускала в себя.
Но перст смерти в тот день указал на Брандина Игратского, и она одна отвела этот перст, увела Брандина от темных Врат Мориан, а сегодня была ночь Поста, ночь призраков и теней. Так что это время нельзя считать обычным, и оно таким не было. И на Дианору нахлынули ужасные воспоминания, одно за другим, непрерывной чередой, словно волны темного моря, последние воспоминания о брате перед тем, как он ушел.
Он был тогда еще слишком молод, чтобы сражаться у Дейзы. Ни одного бойца младше пятнадцати лет, строго приказал принц Валентин и уехал на север воевать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197
Лишь одна мысль вытесняла другие, стучала в ее мозгу, подобно ударам жезла герольда об пол. Мысль настолько невероятная, настолько лишающая сил, что она пыталась изо всех сил, сквозь ослепительное биение нахлынувшей головной боли, ее остановить. Но не сумела. Стук прорывался снова и снова: она спасла ему жизнь.
Одно биение пульса отделяло Тигану от возвращения в этот мир. Биение пульса Брандина, которое оборвала бы стрела из арбалета.
Вчера ей снился дом. Место, где играли дети. Среди башен возле гор, у реки, на волнах белого или золотого песка, рядом с дворцом у края прибоя. Дом стал тоской, сном отчаяния, именем во сне. И сегодня она сделала единственное, что было в ее силах, чтобы это имя не вернулось к жизни, а навеки осталось во сне. Пока все сны тоже не умрут.
Как ей справиться с этим? Как справиться с тем, что это означает? Она приехала сюда, чтобы убить Брандина Игратского, оборвать его жизнь, чтобы погибшая Тигана снова ожила. А вместо этого…
Ее снова начала бить дрожь. Что-то бормоча и суетясь вокруг нее, Шелто еще раз разжег огонь и принес еще одно одеяло, чтобы накрыть ей ноги и колени. Увидев слезы на ее лице, он издал странный, беспомощный звук отчаяния. Немного позже кто-то громко постучал в ее дверь, и Дианора услышала, как Шелто прогнал их прочь такими словами, которых она никогда прежде от него не слыхала.
Постепенно, очень медленно, она снова взяла себя в руки. По меркнущему свету, который мягко лился сквозь высокие окна, она поняла, что день уступает место сумеркам. Она потерла щеки и глаза тыльной стороной ладоней. Села. Ей надо быть готовой, когда наступят сумерки; именно в сумерках Брандин посылал в сейшан.
Она поднялась с кресла, с удовольствием отметив, что уже увереннее стоит на ногах. Шелто подскочил к ней, протестуя, но осекся, когда увидел ее лицо. Не говоря ни слова, он проводил ее через внутреннюю дверь по коридору в бани. Его яростный взгляд заставил замолчать слуг. У нее возникло чувство, что он бы ударил их, если бы они заговорили; Дианора никогда не слышала ни об одном его насильственном поступке. С тех пор, как он убил человека и потерял свое мужское достоинство.
Она позволила им выкупать себя, смягчить ароматными маслами кожу. Сегодня днем на ней была кровь. Вода кружилась вокруг нее и убегала прочь. Слуги вымыли ее волосы. Потом Шелто покрасил ей ногти на руках и ногах. В мягкий цвет пыльной розы. Совсем не похожий на цвет крови, цвет гнева и горя. Потом он покрасит ей губы в тот же цвет. Но Дианора сомневалась, что они будут с Брандином заниматься любовью. Она будет обнимать его, а он ее. Дианора вернулась к себе и стала ждать.
За окном стемнело, и она знала, что уже спустился вечер. Все в сейшане знали, когда наступал вечер. День вращался, стремясь к часу наступления темноты, а потом убегал прочь. Она послала Шелто за дверь, чтобы встретить гонца.
Скоро он вернулся и сообщил ей, что Брандин послал за Солорес.
В ней вспыхнул дикий гнев. Он взорвался, словно голова Изолы Игратской в Зале аудиенций. Дианора едва могла вздохнуть, настолько сильной оказалась ее внезапная ярость. Никогда в жизни она не ощущала ничего подобного этому раскаленному добела котлу в ее сердце. После падения Тиганы, после вынужденного ухода ее брата ее ненависть обрела форму, стала управляемой, подогреваемой определенной целью, оберегаемым язычком пламени, которому, как она знала, предстоит гореть еще долго.
А это было адское пламя. Кипящий в ней котел, чудовищный, неукротимый, сметающий все, подобно потоку лавы. Если бы Брандин находился сейчас у нее в комнате, она могла бы вырвать у него сердце ногтями и зубами — как женщины разорвали Адаона на склоне горы. Шелто непроизвольно сделал шаг назад; никогда прежде Дианора не видела, чтобы он испугался ее или любого другого человека. Но это наблюдение сейчас не имело значения.
А имел значение единственный факт: она сегодня спасла жизнь Брандина Игратского, втоптав в кровь и грязь чистую, незапятнанную память о доме и клятву, которую она дала так давно, перед приездом сюда. Она нарушила суть всего, чем когда-то была; изнасиловала себя более жестоко, чем любой мужчина, который когда-либо спал с ней за деньги в комнате наверху, в Чертандо.
А взамен? Взамен Брандин просто послал за Солорес ди Корте, предоставив ей коротать сегодняшнюю ночь одной.
Нет, не следовало ему так поступать.
Не имело значения, что даже ослепленная пламенем собственного пожара Дианора могла понять, почему он мог так поступить. Понять, как мало он нуждается сегодня ночью в ее остротах или уме, в блеске, в вопросах и предположениях. Или в страсти. Ему будет нужна мягкая, нерассуждающая, врожденная доброта, которую дарит Солорес. А она сама, очевидно, нет. Убаюкивающее обожание, нежность, утешающий голос. Сегодня ему понадобится убежище. Она могла понять: она сама нуждалась в этом, нуждалась отчаянно после того, что произошло.
Но все это должен был дать ей он.
И вот как получилось, что, оставшись одна в своей постели в ту ночь, никем и ничем не защищенная, Дианора почувствовала себя нагой и неспособной скрыться от того, что пришло, когда огонь ярости наконец угас.
Она лежала без сна, когда колокола прозвонили в первый раз, а потом во второй, отмечая триады ночных часов, но перед третьим боем, провозглашающим наступление серого рассвета, с ней произошли две вещи.
Первая — неумолимое возвращение единственного воспоминания, которое она всегда старательно отделяла от тысяч горестных воспоминаний того года, когда оккупировали Тигану. Но она была действительно беззащитна и уязвима во тьме этой ночи Поста, и ее уносило страшно далеко от всех пристаней, которые за это время обрела ее душа.
Пока Брандин, в дальнем крыле дворца, искал утешения, как мог, у Солорес ди Корте, Дианора лежала, словно на открытом пространстве, одна, не в силах убежать от тех образов, которые нахлынули на нее из далеких лет. Образов любви, боли и потери любви в боли, которые были такими пронзительными, таким резким и ледяным ветром в сердце, что в любое другое, обычное время она их не пускала в себя.
Но перст смерти в тот день указал на Брандина Игратского, и она одна отвела этот перст, увела Брандина от темных Врат Мориан, а сегодня была ночь Поста, ночь призраков и теней. Так что это время нельзя считать обычным, и оно таким не было. И на Дианору нахлынули ужасные воспоминания, одно за другим, непрерывной чередой, словно волны темного моря, последние воспоминания о брате перед тем, как он ушел.
Он был тогда еще слишком молод, чтобы сражаться у Дейзы. Ни одного бойца младше пятнадцати лет, строго приказал принц Валентин и уехал на север воевать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197