Она даже держала в одной руке парик, чтобы он не застрял где-нибудь и его не нашли. Дэвин затолкал его в сумку, пока Баэрд энергично растирал дрожащее тело Катрианы и закутывал ее в несколько слоев принесенной с собой одежды. Глядя на нее, пытающуюся унять дрожь, почти синюю от холода, стучащую зубами, Дэвин почувствовал, как зависть исчезает. Ее сменила гордость.
Она была родом из Тиганы, и он тоже. Мир пока еще не знает об этом, но они вместе трудятся, пусть и по-разному, чтобы вернуть Тигану.
На следующее утро две повозки медленно прогрохотали через город и направились на северо-запад к Феррату с полным грузом горного кава. Падал легкий снежок. Оставленный ими город бурлил и волновался, потому что неизвестная черноволосая девушка из дистрады покончила с собой. После того случая Дэвину стало очень трудно быть резким или мелочным с Катрианой. По большей части. Она не оставила своей привычки время от времени делать вид, будто он невидимка.
Ему стало трудно убедить себя в том, что они действительно занимались любовью; что он действительно ощущал ее мягкие губы на своих губах или ее руки на своей коже, когда она направила его в себя.
Конечно, они никогда об этом не говорили. Он ее не избегал, но и не искал ее общества: ее настроение менялось слишком непредсказуемо, и он никогда не знал, какой ответ получит. С заново приобретенным терпением он позволял ей править повозкой или сидеть рядом с ним у очага в таверне, если ей хотелось. Иногда ей хотелось.
В Феррате, где они побывали уже в третий раз за ту зиму, их прекрасно кормила Ингонида, все еще пребывающая в восторге от кровати, которую они ей привезли. Жена Тачио продолжала оказывать особенное, сочувственное внимание к герцогу в его черном обличье. Алессан с удовольствием поддразнивал Сандре по этому поводу, когда они были одни. А тем временем толстый, краснолицый Тачио щедро поил их всех вином.
Их ждал еще один конверт от Ровиго д'Астибара. На этот раз в нем оказалось два письма, одно из которых источало — даже после долгого пути — удивительно сильный аромат духов.
Алессан, нарочито вздернув брови, вручил это бледно-голубое благоухание Дэвину с бесконечно многозначительным видом. Ингонида закаркала и захлопала в ладоши, что, несомненно, должно было означать романтический восторг. Тачио, расплывшись в улыбке, налил Дэвину еще вина.
Духи принадлежали Селвене, вне всякого сомнения. Выражение лица Дэвина, должно быть, его выдало, когда он осторожно взял конверт, потому что услышал, как Катриана внезапно хихикнула. Он постарался на нее не смотреть.
Послание Селвены состояло из одного бурного предложения, такого же, как сама девушка. Однако в нем содержался один прозрачный намек, и он вынужден был отказать друзьям в их невинной просьбе дать им прочесть это письмо.
Но фактически Дэвин должен был признаться себе, что его гораздо больше заинтересовали пять аккуратных строчек, которые Алаис приписала к посланию отца. Мелким, деловитым почерком она просто сообщила, что нашла и переписала в одном из храмов этого бога в Астибаре еще один вариант «Плача по Адаону» и что с нетерпением ждет случая показать его всей компании, когда они в следующий раз приедут на восток. Она подписалась одной начальной буквой своего имени.
В основной части письма Ровиго сообщал, что в Астибаре стало очень тихо с тех пор, как десять поэтов были казнены вместе с членами семей заговорщиков на Большой площади. Что цены на зерно продолжают расти, что он мог бы с выгодой продать столько зеленого вина из Сенцио, сколько им удастся достать по нынешней цене, что Альберико, как все ожидают, вот-вот объявит того из своих командиров, который получит большую часть конфискованных земель Ньеволе, и что его самая полезная информация заключается в следующем: сенцианское постельное белье все еще идет в Астибаре по низким ценам, но они, возможно, поднимутся.
Именно известие о землях Ньеволе послужило поводом для нового искрометного плана Алессана и герцога.
И эти искры вызвали пожар. Они впятером быстро совершили поездку по хорошо ухоженной главной дороге на север Сенцио еще с одной партией культовых предметов искусства. Закупили зеленое вино на деньги, вырученные за статуэтки, успешно выторговали партию белья — ко всеобщему удивлению, в таких делах лучше всех вел переговоры Баэрд — и быстро вернулись назад к Тачио, заплатив огромные новые пошлины как в пограничных фортах, так и у стен города.
Их ждало еще одно письмо. Среди различных деловых мелочей, приведенных для отвода глаз, Ровиго сообщал, что объявление решения по поводу земель Ньеволе ожидают к концу этой недели. У него надежный источник, прибавил он. Письмо было написано пять дней назад.
В ту ночь Алессан, Баэрд и Дэвин одолжили у Тачио третьего коня — тот был очень рад, что они ему ничего не сообщили о своих намерениях, — и отправились в долгий путь к границе Астибара, а потом к тому оврагу у дороги, которая вела к воротам поместья Ньеволе.
Семь дней спустя они вернулись с новой повозкой и грузом непряденой овечьей шерсти на продажу для Тачио. Весть о пожаре их обогнала. Уже начались многочисленные стычки в городе между солдатами Первой и Второй рот.
Они оставили новую повозку у Тачио и уехали, медленно двигаясь обратно к Тригии. Три повозки им не были нужны, ведь они являлись партнерами скромного коммерческого предприятия. Получали скромную прибыль по мере своих сил, учитывая непосильные налоги и пошлины. Они много говорили об этих налогах и пошлинах, часто в общественных местах. Иногда более откровенно, чем было привычно для слушателей.
Алессан ссорился с насмешливым кардунским воином в десятке различных таверн и придорожных гостиниц и нанимал его на службу десятки раз. Иногда свою роль играл Дэвин, иногда Баэрд. Они следили за тем, чтобы нигде не повторять свое представление дважды. Катриана вела точный учет мест, где они побывали и что говорили и делали. Дэвин заверил ее, что можно положиться на его память, но она все равно вела записи.
В общественных местах герцог теперь называл себя Томазом. «Сандре» — имя довольно необычное для Ладони и для наемника из Кардуна звучало тем более странно. Дэвин вспомнил, что тогда осенью он впал в задумчивость, когда герцог сообщил им свое новое имя. Он спрашивал себя, что чувствует человек, которому пришлось убить собственного сына. Пережить собственных сыновей. Знать, что всех, даже самых дальних родственников, распяли живыми на колесах смерти Барбадиора. Он пытался представить себе, что должен чувствовать такой человек.
На протяжении этих осени и зимы жизнь и то, что она делает с человеком, стали казаться Дэвину все более сложными и болезненными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197
Она была родом из Тиганы, и он тоже. Мир пока еще не знает об этом, но они вместе трудятся, пусть и по-разному, чтобы вернуть Тигану.
На следующее утро две повозки медленно прогрохотали через город и направились на северо-запад к Феррату с полным грузом горного кава. Падал легкий снежок. Оставленный ими город бурлил и волновался, потому что неизвестная черноволосая девушка из дистрады покончила с собой. После того случая Дэвину стало очень трудно быть резким или мелочным с Катрианой. По большей части. Она не оставила своей привычки время от времени делать вид, будто он невидимка.
Ему стало трудно убедить себя в том, что они действительно занимались любовью; что он действительно ощущал ее мягкие губы на своих губах или ее руки на своей коже, когда она направила его в себя.
Конечно, они никогда об этом не говорили. Он ее не избегал, но и не искал ее общества: ее настроение менялось слишком непредсказуемо, и он никогда не знал, какой ответ получит. С заново приобретенным терпением он позволял ей править повозкой или сидеть рядом с ним у очага в таверне, если ей хотелось. Иногда ей хотелось.
В Феррате, где они побывали уже в третий раз за ту зиму, их прекрасно кормила Ингонида, все еще пребывающая в восторге от кровати, которую они ей привезли. Жена Тачио продолжала оказывать особенное, сочувственное внимание к герцогу в его черном обличье. Алессан с удовольствием поддразнивал Сандре по этому поводу, когда они были одни. А тем временем толстый, краснолицый Тачио щедро поил их всех вином.
Их ждал еще один конверт от Ровиго д'Астибара. На этот раз в нем оказалось два письма, одно из которых источало — даже после долгого пути — удивительно сильный аромат духов.
Алессан, нарочито вздернув брови, вручил это бледно-голубое благоухание Дэвину с бесконечно многозначительным видом. Ингонида закаркала и захлопала в ладоши, что, несомненно, должно было означать романтический восторг. Тачио, расплывшись в улыбке, налил Дэвину еще вина.
Духи принадлежали Селвене, вне всякого сомнения. Выражение лица Дэвина, должно быть, его выдало, когда он осторожно взял конверт, потому что услышал, как Катриана внезапно хихикнула. Он постарался на нее не смотреть.
Послание Селвены состояло из одного бурного предложения, такого же, как сама девушка. Однако в нем содержался один прозрачный намек, и он вынужден был отказать друзьям в их невинной просьбе дать им прочесть это письмо.
Но фактически Дэвин должен был признаться себе, что его гораздо больше заинтересовали пять аккуратных строчек, которые Алаис приписала к посланию отца. Мелким, деловитым почерком она просто сообщила, что нашла и переписала в одном из храмов этого бога в Астибаре еще один вариант «Плача по Адаону» и что с нетерпением ждет случая показать его всей компании, когда они в следующий раз приедут на восток. Она подписалась одной начальной буквой своего имени.
В основной части письма Ровиго сообщал, что в Астибаре стало очень тихо с тех пор, как десять поэтов были казнены вместе с членами семей заговорщиков на Большой площади. Что цены на зерно продолжают расти, что он мог бы с выгодой продать столько зеленого вина из Сенцио, сколько им удастся достать по нынешней цене, что Альберико, как все ожидают, вот-вот объявит того из своих командиров, который получит большую часть конфискованных земель Ньеволе, и что его самая полезная информация заключается в следующем: сенцианское постельное белье все еще идет в Астибаре по низким ценам, но они, возможно, поднимутся.
Именно известие о землях Ньеволе послужило поводом для нового искрометного плана Алессана и герцога.
И эти искры вызвали пожар. Они впятером быстро совершили поездку по хорошо ухоженной главной дороге на север Сенцио еще с одной партией культовых предметов искусства. Закупили зеленое вино на деньги, вырученные за статуэтки, успешно выторговали партию белья — ко всеобщему удивлению, в таких делах лучше всех вел переговоры Баэрд — и быстро вернулись назад к Тачио, заплатив огромные новые пошлины как в пограничных фортах, так и у стен города.
Их ждало еще одно письмо. Среди различных деловых мелочей, приведенных для отвода глаз, Ровиго сообщал, что объявление решения по поводу земель Ньеволе ожидают к концу этой недели. У него надежный источник, прибавил он. Письмо было написано пять дней назад.
В ту ночь Алессан, Баэрд и Дэвин одолжили у Тачио третьего коня — тот был очень рад, что они ему ничего не сообщили о своих намерениях, — и отправились в долгий путь к границе Астибара, а потом к тому оврагу у дороги, которая вела к воротам поместья Ньеволе.
Семь дней спустя они вернулись с новой повозкой и грузом непряденой овечьей шерсти на продажу для Тачио. Весть о пожаре их обогнала. Уже начались многочисленные стычки в городе между солдатами Первой и Второй рот.
Они оставили новую повозку у Тачио и уехали, медленно двигаясь обратно к Тригии. Три повозки им не были нужны, ведь они являлись партнерами скромного коммерческого предприятия. Получали скромную прибыль по мере своих сил, учитывая непосильные налоги и пошлины. Они много говорили об этих налогах и пошлинах, часто в общественных местах. Иногда более откровенно, чем было привычно для слушателей.
Алессан ссорился с насмешливым кардунским воином в десятке различных таверн и придорожных гостиниц и нанимал его на службу десятки раз. Иногда свою роль играл Дэвин, иногда Баэрд. Они следили за тем, чтобы нигде не повторять свое представление дважды. Катриана вела точный учет мест, где они побывали и что говорили и делали. Дэвин заверил ее, что можно положиться на его память, но она все равно вела записи.
В общественных местах герцог теперь называл себя Томазом. «Сандре» — имя довольно необычное для Ладони и для наемника из Кардуна звучало тем более странно. Дэвин вспомнил, что тогда осенью он впал в задумчивость, когда герцог сообщил им свое новое имя. Он спрашивал себя, что чувствует человек, которому пришлось убить собственного сына. Пережить собственных сыновей. Знать, что всех, даже самых дальних родственников, распяли живыми на колесах смерти Барбадиора. Он пытался представить себе, что должен чувствовать такой человек.
На протяжении этих осени и зимы жизнь и то, что она делает с человеком, стали казаться Дэвину все более сложными и болезненными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197