Однако женщина все же, в последний раз пробежавшись пальцами по струнам, остановилась и замолчала. Еще какое-то время в оглушительной тишине зала звенела нота ее умирающего голоса, но скоро исчезла и она.
Зал по-прежнему сидел в молчании, никто не двигался. Жонглер с удивлением почувствовал, что по щекам у него текут слезы, и рука не поднимается, чтобы их вытереть. И бродяга позволил им течь дальше, как, впрочем, и многие в зале.
Он думал, что на этом все и кончится, но ошибся еще раз. Снова раздались тихие аккорды лютни под, казалось бы, неподвижными пальцами. Лютня словно пела сама, и ее песня высушивала слезы, дарила улыбки. И вновь женщина запела о ком-то последнем, оставшемся среди руин. Новые слезы хлынули из глаз бродячего жонглера, ибо эта песня, казалось, написана именно про него. Но вот раздался финальный аккорд, чистый и ясный, как звук колокола, и он дал всем одно решение, одно слово, одну судьбу — надежду.
А потом все закончилось. Лютнистка поглядела в зал и встала.
Толпа наконец прорвала молчание и вздохнула, как один живой организм, ропот удивления утонул в овациях. На сцену летел шквал монет, и сам не помня как, жонглер уже стоял у сцены и вываливал содержимое своего лотка в лоток девочки.
Она повела глазами, и их нежный лиловый свет упал на жонглера. Женщина смотрела растерянно и почти жалко, прижимая к груди лютню и почти закрываясь от криков и денег.
Неожиданно в дверях харчевни произошла какая-то заминка, и в зал ворвался взъерошенный человек:
— У Брукстона горит! — закричал он, не помня себя. — Сад в огне!
Толпа ахнула.
Но жонглер, казалось, не слышал ничего, не в силах оторвать взгляда от странной лютнистки; он сидел на краю арены. Пожар его не касался.
Женщина осторожно приблизилась к нему и стала медленно падать на колени, пока глаза ее не оказались на уровне его глаз:
— Ты нужен мне, Эррил из Стендая…
Огненные языки лизали горизонт за спиной Елены. Дым, чернее, чем ночь, надвигался на них через ряды яблонь, и жаркое дыхание огня обжигало спины. Она пыталась пустить Мист в галоп, но лошадь и так уже была вся в пене от этой бешеной скачки.
— Ей надо передохнуть, Эл! — крикнул сзади Джоах. — Так она долго не продержится!
— Но огонь!
— Мы в безопасности, ветер уже гасит пламя, — из-за ее спины Джоах дернул поводья. Мист перешла на шаг.
Юноша слез с лошади и, взяв поводья в руку, повел кобылу сам. Подковы Мист гулко звучали в ночи, ноздри раздувались, а глаза испуганно косили. Дым и рев пожара заставляли ее дрожать и рваться дальше.
Елена погладила шею лошади и тоже спрыгнула на землю. Джоах прав, — Мист будет мчаться, пока не упадет замертво. Она приняла поводья у брата и пошла еще медленней.
Джоах провел рукой по влажному крупу лошади:
— Она вся в мыле. Дальше мы ехать не сможем. Но для начала неплохо.
Елена тоскливо оглянулась, вспоминая пламя, пожравшее сначала ее дом, потом конюшню, а затем перекинувшееся на сад. Вся земля в саду была устлана сухими опавшими листьями, и потому огонь распространялся со сверхъестественной скоростью.
Там, у нее за спиной, лежал ее мир, обращенный в пепел ею самой. Она бессознательно зажгла его, вероятно, этой запятнанной рукой.
Брат заметил слезы, снова покатившиеся по ее щекам, но понял их неверно:
— Мы уйдем от них, Эл! Клянусь тебе.
Девочка покачала головой и махнула на гудящее вдали пламя:
— Это я убила их. Я, — и снова перед ее глазами встали родители… и дом в огне.
— Нет, — остановил ее брат и положил свою руку на ее. — Это не ты. Ты только спасла их от более мучительной смерти.
— Может быть, они выжили бы…
— У них не было шансов, — жестко ответил Джоах и опустил голову. — Я видел, как быстро эти твари сожрали Тракера. И даже если бы они чудом и выжили… Нет, я не думаю. Не думаю, что это было бы хорошо, .
Елена молчала, но брат ласково приподнял ее лицо за подбородок:
— Тебе нечего винить себя, сестра.
Но она отдернула лицо и отвернулась:
— Ты не понимаешь… Я… Я… — Язык отказывался произнести ужасные слова. — Я хочу уйти… уйти, — она кивнула в сторону пылающего сада. — Я ненавидела это место… ненавижу! И теперь оно горит от моей руки.
Джоах привлек ее к себе и долго прижимал к себе сотрясающееся в рыданиях тело:
— Я тоже хотел и хочу этого, Эл. Ты сама знаешь. И ты все равно не виновата.
— Но кто же тогда виноват, Джоах? — спросила, уткнувшись ему в грудь, девушка. — Кто? Кто сделал все это? — Она высвободилась из объятий брата и подняла правую руку, сжатую в кулак. — Почему это произошло именно со мной?!
— На этот вопрос придется ответить как-нибудь в другой раз, а сейчас нам во что бы то ни стало надо добраться до Милден Крик. — Джоах посмотрел назад, где длинные языки пожара тянулись прямо к луне. — Если сумеем перебраться через реку, считай, что мы спасены. А тогда можно будет подумать и над твоими вопросами.
Елена прикусила губу, вдруг ясно представив себе, какими могут быть эти ответы. Девушка вздохнула и вытерла слезы. Испуганная Мист так и вздрагивала рядом, и Елена осторожно провела рукой по ее трепещущим ноздрям:
— Ш-ш-ш, моя хорошая, все будет хорошо, — шептала она, но неожиданно кобыла дернулась, едва не вырвав поводья из ослабевших рук, и девочка буквально повисла в воздухе, когда животное взвилось на дыбы. А потом Мист пошла скорым галопом, таща так и не успевшую встать на ноги Елену.
— Стой, Мист, стоять! — кричала она, пытаясь нащупать ногами опору, но кусты и камни мешали ей.
— Пусти ее, Елена!
Но девушке слишком трудно было выпустить из рук последнее, что связывало ее с родным домом, навеки исчезнувшим в черной ночи, и она, наоборот, ухватилась за поводья еще крепче.
Наконец ей удалось упереться ногой в валун и натянуть поводья так, что лошадь волей-неволей остановилась. Тогда Елена намотала поводья на первую попавшуюся яблоню, моля лишь о том, чтобы ствол выдержал. К счастью, он выдержал, и Мист потихоньку пришла в себя.
— Что случилось? — спросил, задыхаясь, подбежавший Джоах.
— Ш-ш-ш!
И оба они сквозь рев пожара вдруг отчетливо услышали еще какой-то нарастающий шум. Начавшись как шепот, он становился все явственней, и уже можно было различить хлопанье тяжких крыльев, словно где-то выбивали большой ковер. И звук этот стремительно приближался.
Мист рвалась с коновязи, хрипя и выкатывая от ужаса побелевшие глаза, а Елена, не помня себя, стала зачем-то приседать все ниже. Джоах заполз далеко в гущу яблоневых ветвей.
Все трое, не отрываясь, смотрели на небо. Дым заволакивал звезды, но даже он расселся под ударами крыльев огромных чудовищ, размах крыльев которых был никак не меньше роста двух взрослых мужчин. На какое-то мгновение среди клубов дыма мелькнул кончик такого крыла — костистого, в красных перепончатых складках — и снова исчез в хаосе пожара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Зал по-прежнему сидел в молчании, никто не двигался. Жонглер с удивлением почувствовал, что по щекам у него текут слезы, и рука не поднимается, чтобы их вытереть. И бродяга позволил им течь дальше, как, впрочем, и многие в зале.
Он думал, что на этом все и кончится, но ошибся еще раз. Снова раздались тихие аккорды лютни под, казалось бы, неподвижными пальцами. Лютня словно пела сама, и ее песня высушивала слезы, дарила улыбки. И вновь женщина запела о ком-то последнем, оставшемся среди руин. Новые слезы хлынули из глаз бродячего жонглера, ибо эта песня, казалось, написана именно про него. Но вот раздался финальный аккорд, чистый и ясный, как звук колокола, и он дал всем одно решение, одно слово, одну судьбу — надежду.
А потом все закончилось. Лютнистка поглядела в зал и встала.
Толпа наконец прорвала молчание и вздохнула, как один живой организм, ропот удивления утонул в овациях. На сцену летел шквал монет, и сам не помня как, жонглер уже стоял у сцены и вываливал содержимое своего лотка в лоток девочки.
Она повела глазами, и их нежный лиловый свет упал на жонглера. Женщина смотрела растерянно и почти жалко, прижимая к груди лютню и почти закрываясь от криков и денег.
Неожиданно в дверях харчевни произошла какая-то заминка, и в зал ворвался взъерошенный человек:
— У Брукстона горит! — закричал он, не помня себя. — Сад в огне!
Толпа ахнула.
Но жонглер, казалось, не слышал ничего, не в силах оторвать взгляда от странной лютнистки; он сидел на краю арены. Пожар его не касался.
Женщина осторожно приблизилась к нему и стала медленно падать на колени, пока глаза ее не оказались на уровне его глаз:
— Ты нужен мне, Эррил из Стендая…
Огненные языки лизали горизонт за спиной Елены. Дым, чернее, чем ночь, надвигался на них через ряды яблонь, и жаркое дыхание огня обжигало спины. Она пыталась пустить Мист в галоп, но лошадь и так уже была вся в пене от этой бешеной скачки.
— Ей надо передохнуть, Эл! — крикнул сзади Джоах. — Так она долго не продержится!
— Но огонь!
— Мы в безопасности, ветер уже гасит пламя, — из-за ее спины Джоах дернул поводья. Мист перешла на шаг.
Юноша слез с лошади и, взяв поводья в руку, повел кобылу сам. Подковы Мист гулко звучали в ночи, ноздри раздувались, а глаза испуганно косили. Дым и рев пожара заставляли ее дрожать и рваться дальше.
Елена погладила шею лошади и тоже спрыгнула на землю. Джоах прав, — Мист будет мчаться, пока не упадет замертво. Она приняла поводья у брата и пошла еще медленней.
Джоах провел рукой по влажному крупу лошади:
— Она вся в мыле. Дальше мы ехать не сможем. Но для начала неплохо.
Елена тоскливо оглянулась, вспоминая пламя, пожравшее сначала ее дом, потом конюшню, а затем перекинувшееся на сад. Вся земля в саду была устлана сухими опавшими листьями, и потому огонь распространялся со сверхъестественной скоростью.
Там, у нее за спиной, лежал ее мир, обращенный в пепел ею самой. Она бессознательно зажгла его, вероятно, этой запятнанной рукой.
Брат заметил слезы, снова покатившиеся по ее щекам, но понял их неверно:
— Мы уйдем от них, Эл! Клянусь тебе.
Девочка покачала головой и махнула на гудящее вдали пламя:
— Это я убила их. Я, — и снова перед ее глазами встали родители… и дом в огне.
— Нет, — остановил ее брат и положил свою руку на ее. — Это не ты. Ты только спасла их от более мучительной смерти.
— Может быть, они выжили бы…
— У них не было шансов, — жестко ответил Джоах и опустил голову. — Я видел, как быстро эти твари сожрали Тракера. И даже если бы они чудом и выжили… Нет, я не думаю. Не думаю, что это было бы хорошо, .
Елена молчала, но брат ласково приподнял ее лицо за подбородок:
— Тебе нечего винить себя, сестра.
Но она отдернула лицо и отвернулась:
— Ты не понимаешь… Я… Я… — Язык отказывался произнести ужасные слова. — Я хочу уйти… уйти, — она кивнула в сторону пылающего сада. — Я ненавидела это место… ненавижу! И теперь оно горит от моей руки.
Джоах привлек ее к себе и долго прижимал к себе сотрясающееся в рыданиях тело:
— Я тоже хотел и хочу этого, Эл. Ты сама знаешь. И ты все равно не виновата.
— Но кто же тогда виноват, Джоах? — спросила, уткнувшись ему в грудь, девушка. — Кто? Кто сделал все это? — Она высвободилась из объятий брата и подняла правую руку, сжатую в кулак. — Почему это произошло именно со мной?!
— На этот вопрос придется ответить как-нибудь в другой раз, а сейчас нам во что бы то ни стало надо добраться до Милден Крик. — Джоах посмотрел назад, где длинные языки пожара тянулись прямо к луне. — Если сумеем перебраться через реку, считай, что мы спасены. А тогда можно будет подумать и над твоими вопросами.
Елена прикусила губу, вдруг ясно представив себе, какими могут быть эти ответы. Девушка вздохнула и вытерла слезы. Испуганная Мист так и вздрагивала рядом, и Елена осторожно провела рукой по ее трепещущим ноздрям:
— Ш-ш-ш, моя хорошая, все будет хорошо, — шептала она, но неожиданно кобыла дернулась, едва не вырвав поводья из ослабевших рук, и девочка буквально повисла в воздухе, когда животное взвилось на дыбы. А потом Мист пошла скорым галопом, таща так и не успевшую встать на ноги Елену.
— Стой, Мист, стоять! — кричала она, пытаясь нащупать ногами опору, но кусты и камни мешали ей.
— Пусти ее, Елена!
Но девушке слишком трудно было выпустить из рук последнее, что связывало ее с родным домом, навеки исчезнувшим в черной ночи, и она, наоборот, ухватилась за поводья еще крепче.
Наконец ей удалось упереться ногой в валун и натянуть поводья так, что лошадь волей-неволей остановилась. Тогда Елена намотала поводья на первую попавшуюся яблоню, моля лишь о том, чтобы ствол выдержал. К счастью, он выдержал, и Мист потихоньку пришла в себя.
— Что случилось? — спросил, задыхаясь, подбежавший Джоах.
— Ш-ш-ш!
И оба они сквозь рев пожара вдруг отчетливо услышали еще какой-то нарастающий шум. Начавшись как шепот, он становился все явственней, и уже можно было различить хлопанье тяжких крыльев, словно где-то выбивали большой ковер. И звук этот стремительно приближался.
Мист рвалась с коновязи, хрипя и выкатывая от ужаса побелевшие глаза, а Елена, не помня себя, стала зачем-то приседать все ниже. Джоах заполз далеко в гущу яблоневых ветвей.
Все трое, не отрываясь, смотрели на небо. Дым заволакивал звезды, но даже он расселся под ударами крыльев огромных чудовищ, размах крыльев которых был никак не меньше роста двух взрослых мужчин. На какое-то мгновение среди клубов дыма мелькнул кончик такого крыла — костистого, в красных перепончатых складках — и снова исчез в хаосе пожара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109