Вся долина выгорит дотла! Этого вы хотите?!
Последний аргумент произвел на публику впечатление. Нилен стояла, вцепившись в рукав Эррила, и после этих! слов вопрошающе подняла на него свои фиалковые глаза. Бродяга передернул плечами:
— Досужая болтовня. Просто ищут козла отпущения — вот и все.
Но его слова оказались подслушанными стариком за соседним столом:
— Э, нет, приятель, эти слова пришли с гор, зло действительно овладело сердцами этих детей.
Эррил сухо кивнул, изобразив на лице подобие улыбки, но отошел в сторону. Он тихонько, но настойчиво подтолкнул Нилен к бару, чтобы случайно не оказаться замешанным в какую-нибудь склоку — обстановка в зале была взрывоопасная. Жонглер подвинул к стойке два стула и почти насильно усадил женщину.
Хозяин, как обычно, возвышался над стойкой, но сегодня на его красной физиономии сияла настоящая, а не деланная улыбка. Пожар оказался для него сущим подарком, и прибыль его за последние сутки перевалила сказочный барьер.
Эррил перехватил его любопытствующий взгляд и коротко бросил:
— Холодную овсянку! — Глаза трактирщика метнулись к Нилен, и он, не стесняясь, плотоядно облизал жирные губы.
Нилен невольно вздрогнула, и хозяин вновь обернулся к Эррилу:
— Давай еще пять моер, и я подам для твоей дамы немного черничного варенья, что хранится у меня с прошлого года.
— Я сказал овсянку. Овсянку и хлеб.
— За хлеб еще монету.
Эррил нахмурился. Когда за хлеб к овсянке платили отдельно? Трактирщик явно зарвался.
— Хорошо, но ни грошом больше.
Надменность его слов все-таки пробила хозяина, и с недовольным ворчанием он ушел. Кашу принесла уже официантка, хрупкая девушка с покрасневшими от усталости глазами: бедняжка работала, не смыкая глаз, всю ночь напролет. И Эррил добавил ей монету. Глаза девушки вспыхнули благодарностью, и она ловко спрятала монету в карман жестом профессионального фокусника.
А толпа, наводнившая заведение, все ещё спорила о том, как действовать, и спор был в самом разгаре, когда его неожиданно прервали.
В зал с улицы вошли два человека с лицами, порозовевшими от утреннего холода. Один из них, крошечный по сравнению со своим великаном-спутником, хромал и тащил левую ногу; второй, огромный мужичина с широкими плечами и всклокоченной бородой, в тяжелой меховой куртке и бычьих сапогах, смотрел на толпу с подозрением и угрозой в черных, как уголь, глазах. Он явно был чем-то раздражен до крайности.
Эррил без труда угадал в нем жителя гор, кочевника, живущего среди снеговых вершин верхней гряды. Такие редко отваживались спускаться в долину в то время, когда не было сезона торговли и обмена, и увидеть горца в городе перед самой зимой было делом редким и необычным.
— У нас есть новости, новости! — сразу же замахал руками маленький. — Новости!
И поскольку аргументы в споре уже подходили к концу, все с живым интересом обернулись к новоприбывшим. Общий взрыв любопытства не миновал и Эррила.
— Ну, и что ты слышал, Симкин? — крикнул кто-то с места.
— Да не слышал, а видел ! — малыш по имени Симкин энергично затряс головой и стал проталкиваться через толпу, таща за собой горца. Наконец ему удалось вскарабкаться на сцену, и он с новым энтузиазмом замахал руками, подзывая товарища, с которым теперь сравнялся в росте. Тот подошел, Симкин торжествующе положил свою паучью лапку ему на плечо и победно оглядел собравшихся: — Этот парень сам видел дьявола.
Толпа зашепталась, заволновалась, зашумела, и всюду ко лбам полетели вскинутые большие пальцы.
— Хватит выдумывать, Симкин! — крикнул кто-то из благоразумных.
— Да это чистая правда!
— Ну, и что же он видел? Твою жену, что ли?! — Толпа разразилась хохотом, в котором, тем не менее, явственно звучала скрываемая нервозность.
— Да скажи им! — заверещал Симкин, толкая великана в плечо. — Давай, выйди и скажи! — Эррил заметил, как в глазах горца блеснул гнев; злить этих кочевников было всегда опасно.
Гигант прочистил горло звуком, подобным хрипу лающей на цепи собаки, и заговорил голосом, звучащим, как гулкое эхо в пещерах его родины:
— Он пролетел на рассвете над Тропой Слез, прямо рядом с моим домом. Бледный, как грибы, что растут на мертвых деревьях, и с крыльями, словно три взрослых мужчины. Глаза его отливали красным, все звери в страхе разбегались, а одна женщина из нашего рода разрешилась мертвым младенцем.
Никому и в голову не могло прийти, что горец лжет — это было ясно видно и по его лицу, и по той дрожи, которая невольно проскальзывала в его голосе. К тому же горцы были известны исключительной честностью, и толпа растерянно замерла после этих слов.
Эррил тоже остался сидеть с поднесенной ко рту ложкой. Неужели это не исчезло? После стольких лет? Он не видел этого уже сотни лет…
— И ты проделал весь этот путь, чтобы предупредить нас? — раздался чей-то участливый голос.
— Я проделал мой путь, чтобы убить его! — рокотом пронесся по залу ответ горца.
Эррил опустил ложку и неожиданно для себя услышал собственный голос:
— Было ли это чудовище похоже на заморенного голодом ребенка, с кожей прозрачной настолько, что через нее видны все внутренности?
Горец грузно повернулся в его сторону всем корпусом:
— Да, свет проходил через него, как нож, и выглядел он, словно больной.
— Ты знаешь, о ком он говорит? — прошептала Нилен в плечо Эррилу.
— Эй ты, жонглер!, — заговорило сразу несколько голосов. — Что ты знаешь об этой твари, выкладывай!
Все глаза уставились на Эррила, и он тысячу раз проклял свой поспешный язык. Но выхода не было, надо было держать ответ:
— Это означает мор и смерть, — нехотя признался он. — У вас нет надежды.
Толпа всколыхнулась, и только горец продолжал стоять неподвижно среди беснующихся людей. Он не сводил с Эррила сузившихся от ненависти глаз, и Эррил знал, что его слова не удивили и не испугали великана: этих жителей гор с их кровью, ледяной, как вершины, и нервами, прочными, как их дома из гранита, не так-то легко вывести из себя. И угроза смерти не могла поколебать их решимости. Эррил отвернулся.
— Что это за чудовище? — снова прошептала Нилен, дергая его за рукав. И голос его прозвучал, как пролетевший ветер: это скалтум — один из лордов ужаса Гульготы.
— Сссолнце восссходит, — скалтум приземлился в кордегардии гарнизона прямо перед Дизмарумом и покачал крыльями, которых блестели капли дождя. В комнате послышался отчетливый стук костей: — Всссе ли готово… шссс?
Дизмарум невольно сделал шаг назад, от скалтума исходил непереносимый запах гниющего мяса и какой-то отвратительной слизи:
— Рокингем разносит весть о девчонке по всей долине, и скоро она будет здесь. Ей больше некуда деться.
— Молисссь, молисссь об этом. Черное сердце жаждет ее… шссс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Последний аргумент произвел на публику впечатление. Нилен стояла, вцепившись в рукав Эррила, и после этих! слов вопрошающе подняла на него свои фиалковые глаза. Бродяга передернул плечами:
— Досужая болтовня. Просто ищут козла отпущения — вот и все.
Но его слова оказались подслушанными стариком за соседним столом:
— Э, нет, приятель, эти слова пришли с гор, зло действительно овладело сердцами этих детей.
Эррил сухо кивнул, изобразив на лице подобие улыбки, но отошел в сторону. Он тихонько, но настойчиво подтолкнул Нилен к бару, чтобы случайно не оказаться замешанным в какую-нибудь склоку — обстановка в зале была взрывоопасная. Жонглер подвинул к стойке два стула и почти насильно усадил женщину.
Хозяин, как обычно, возвышался над стойкой, но сегодня на его красной физиономии сияла настоящая, а не деланная улыбка. Пожар оказался для него сущим подарком, и прибыль его за последние сутки перевалила сказочный барьер.
Эррил перехватил его любопытствующий взгляд и коротко бросил:
— Холодную овсянку! — Глаза трактирщика метнулись к Нилен, и он, не стесняясь, плотоядно облизал жирные губы.
Нилен невольно вздрогнула, и хозяин вновь обернулся к Эррилу:
— Давай еще пять моер, и я подам для твоей дамы немного черничного варенья, что хранится у меня с прошлого года.
— Я сказал овсянку. Овсянку и хлеб.
— За хлеб еще монету.
Эррил нахмурился. Когда за хлеб к овсянке платили отдельно? Трактирщик явно зарвался.
— Хорошо, но ни грошом больше.
Надменность его слов все-таки пробила хозяина, и с недовольным ворчанием он ушел. Кашу принесла уже официантка, хрупкая девушка с покрасневшими от усталости глазами: бедняжка работала, не смыкая глаз, всю ночь напролет. И Эррил добавил ей монету. Глаза девушки вспыхнули благодарностью, и она ловко спрятала монету в карман жестом профессионального фокусника.
А толпа, наводнившая заведение, все ещё спорила о том, как действовать, и спор был в самом разгаре, когда его неожиданно прервали.
В зал с улицы вошли два человека с лицами, порозовевшими от утреннего холода. Один из них, крошечный по сравнению со своим великаном-спутником, хромал и тащил левую ногу; второй, огромный мужичина с широкими плечами и всклокоченной бородой, в тяжелой меховой куртке и бычьих сапогах, смотрел на толпу с подозрением и угрозой в черных, как уголь, глазах. Он явно был чем-то раздражен до крайности.
Эррил без труда угадал в нем жителя гор, кочевника, живущего среди снеговых вершин верхней гряды. Такие редко отваживались спускаться в долину в то время, когда не было сезона торговли и обмена, и увидеть горца в городе перед самой зимой было делом редким и необычным.
— У нас есть новости, новости! — сразу же замахал руками маленький. — Новости!
И поскольку аргументы в споре уже подходили к концу, все с живым интересом обернулись к новоприбывшим. Общий взрыв любопытства не миновал и Эррила.
— Ну, и что ты слышал, Симкин? — крикнул кто-то с места.
— Да не слышал, а видел ! — малыш по имени Симкин энергично затряс головой и стал проталкиваться через толпу, таща за собой горца. Наконец ему удалось вскарабкаться на сцену, и он с новым энтузиазмом замахал руками, подзывая товарища, с которым теперь сравнялся в росте. Тот подошел, Симкин торжествующе положил свою паучью лапку ему на плечо и победно оглядел собравшихся: — Этот парень сам видел дьявола.
Толпа зашепталась, заволновалась, зашумела, и всюду ко лбам полетели вскинутые большие пальцы.
— Хватит выдумывать, Симкин! — крикнул кто-то из благоразумных.
— Да это чистая правда!
— Ну, и что же он видел? Твою жену, что ли?! — Толпа разразилась хохотом, в котором, тем не менее, явственно звучала скрываемая нервозность.
— Да скажи им! — заверещал Симкин, толкая великана в плечо. — Давай, выйди и скажи! — Эррил заметил, как в глазах горца блеснул гнев; злить этих кочевников было всегда опасно.
Гигант прочистил горло звуком, подобным хрипу лающей на цепи собаки, и заговорил голосом, звучащим, как гулкое эхо в пещерах его родины:
— Он пролетел на рассвете над Тропой Слез, прямо рядом с моим домом. Бледный, как грибы, что растут на мертвых деревьях, и с крыльями, словно три взрослых мужчины. Глаза его отливали красным, все звери в страхе разбегались, а одна женщина из нашего рода разрешилась мертвым младенцем.
Никому и в голову не могло прийти, что горец лжет — это было ясно видно и по его лицу, и по той дрожи, которая невольно проскальзывала в его голосе. К тому же горцы были известны исключительной честностью, и толпа растерянно замерла после этих слов.
Эррил тоже остался сидеть с поднесенной ко рту ложкой. Неужели это не исчезло? После стольких лет? Он не видел этого уже сотни лет…
— И ты проделал весь этот путь, чтобы предупредить нас? — раздался чей-то участливый голос.
— Я проделал мой путь, чтобы убить его! — рокотом пронесся по залу ответ горца.
Эррил опустил ложку и неожиданно для себя услышал собственный голос:
— Было ли это чудовище похоже на заморенного голодом ребенка, с кожей прозрачной настолько, что через нее видны все внутренности?
Горец грузно повернулся в его сторону всем корпусом:
— Да, свет проходил через него, как нож, и выглядел он, словно больной.
— Ты знаешь, о ком он говорит? — прошептала Нилен в плечо Эррилу.
— Эй ты, жонглер!, — заговорило сразу несколько голосов. — Что ты знаешь об этой твари, выкладывай!
Все глаза уставились на Эррила, и он тысячу раз проклял свой поспешный язык. Но выхода не было, надо было держать ответ:
— Это означает мор и смерть, — нехотя признался он. — У вас нет надежды.
Толпа всколыхнулась, и только горец продолжал стоять неподвижно среди беснующихся людей. Он не сводил с Эррила сузившихся от ненависти глаз, и Эррил знал, что его слова не удивили и не испугали великана: этих жителей гор с их кровью, ледяной, как вершины, и нервами, прочными, как их дома из гранита, не так-то легко вывести из себя. И угроза смерти не могла поколебать их решимости. Эррил отвернулся.
— Что это за чудовище? — снова прошептала Нилен, дергая его за рукав. И голос его прозвучал, как пролетевший ветер: это скалтум — один из лордов ужаса Гульготы.
— Сссолнце восссходит, — скалтум приземлился в кордегардии гарнизона прямо перед Дизмарумом и покачал крыльями, которых блестели капли дождя. В комнате послышался отчетливый стук костей: — Всссе ли готово… шссс?
Дизмарум невольно сделал шаг назад, от скалтума исходил непереносимый запах гниющего мяса и какой-то отвратительной слизи:
— Рокингем разносит весть о девчонке по всей долине, и скоро она будет здесь. Ей больше некуда деться.
— Молисссь, молисссь об этом. Черное сердце жаждет ее… шссс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109