К списку, открытому Фаустофелем, надо прибавить и дом Ясона, и Шенди-Холл: ответчик миновал их стороной. Да, он не скрывался в прериях вместе с Мартином Фьерро, не охотился за Сампо, не встречался ни с Налем, ни с Дамаянти — и так далее, и так далее… Я мог бы перечислять имена до самого вечера и до полной хрипоты и все равно не вспомнил бы даже десятой доли. Дело в том, — взмахнул рукой Голиас, — что, кроме вас троих и, разумеется, самого Делосца, ни единой душе не удавалось еще заглянуть во все утолки Романии. Пек утверждает, что побывал всюду, однако я усматриваю в этом простое бахвальство. Хотя, конечно же, любому из нас до него далеко…
— А, Пек! — пробормотал Радамант. Бесстрастное лицо его оживилось изнутри, мне почудилось даже, что по его высохшим губам скользнула улыбка.
— Хм-м, ну-ну… Прошу вас, продолжайте.
— С вашего разрешения, я продолжу, сэр. Поскольку полный обзор достопримечательностей неосуществим в принципе, давайте попытаемся определить разумные его пределы. Ответчик совершил три основных перехода: на первом им управлял случай, на втором — выбор, на третьем — Оракул. Укорять его за непосещение ряда местностей — все равно что указать на пройденные им иные направления. Если он потратил излишнее время на окольные тропки, в стороне от больших дорог, то и главного навидался тоже предостаточно.
И последнее. Я неколебимо верю: в план Делоспа отнюдь не входило зелеными заграждениями надежно уберечь драгоценную влагу от жаждущих. В храм могут войти только посвященные, это верно, но также верно и то, что пустующий храм перестает быть храмом.
Воцарилась полная тишина. Нервы мои были на пределе, Голиас сохранял вид человека, уверенного в успехе. Но и Фаустофель, отнюдь не утратив самоуверенности, держался победителем. Лица судей оставались непроницаемыми. Минос, сложив руки на груди, уставился в пол. Радамант сцепил перед собой пальцы и сосредоточенно барабанил ими друг о дружку. Эак правой рукой подпер подбородок. После продолжительной паузы они переглянулись, не скрывая своего неодобрения. Сердце у меня екнуло. Если они не сделают мне поблажек — все, дело можно считать проигранным.
Наконец Радамант расцепил скрюченные пальцы и положил руки на край стола.
— По мнению моего брата Миноса, — жуя губами, провозгласил он, — ответчик не сумел неопровержимым образом доказать свое право на продолжение паломничества и подлежит возврату под опеку Владыки Тьмы. Я склонен поддержать эту точку зрения.
Фаустофель издал ликующий вопль и ринулся ко мне, но я плохо его слышал. Подхватить меня он не успел: колени мои подкосились — и я замертво рухнул на пол.
Остатками потрясенного сознания я даже не в силах был уловить смысл слов Радаманта, которыми он, помолчав, закончил оглашаемый им приговор:
— Однако же мой уважаемый коллега Эак рекомендует прислушаться к доводам опытного адвоката Орфея, выступившего защитником обвиняемого. Я, со своей стороны, также усматриваю определенную долю справедливости в системе аргументации, развернутой Орфеем, и, следовательно, по общему мнению суда, не представляется возможным, не подрывая авторитета нашего высокого трибунала, воспрепятствовать дальнейшим перегринациям ответчика. Суд постановил: освободить обвиняемого из-под стражи и разрешить, по мере его сил, возобновление прерванного движения навстречу своей судьбе, какой бы она ни оказалась. Введите следующего, пожалуйста.
30. Приятное общество. Иппокрена
Фаустофель катался в истерике, но никому уже не было до него никакого дела. Я с трудом приходил в себя. Голиас помог мне подняться, я оперся на его руку — и мы двинулись к выходу.
Горе охватывает человека мгновенно, однако радость далеко не сразу способна заполнить пустоту, оставленную в душе продолжительным несчастьем. Чувства мои притупились: в голове было пусто, слов тоже не находилось. Смутно вспоминается переправа через подземную реку, старик-паромщик с длинным веслом… Как в тумане вспоминается и трехголовый пес, которого Голиас усыпил бренчаньем на арфе.
Облегчение наступило, как только мы выбрались из пещеры в тенистую рощу. Осознание свободы пришло ко мне толчками. Погода стояла отличная, но и там, внизу, жара не особенно меня донимала. Да и вокруг, казалось, было ничуть не светлее, чем в подземном царстве. Нигде не виднелось ни листочка, но я давно привык к пейзажам без единой былинки. Для того, чтобы раскрутить маховик моей жизнедеятельности и вновь запустить шестерни в движение, требовалось иное.
Какое-то время я бессмысленно вслушивался в доносившиеся до меня нестройные звуки — пронзительно сладостные, мучительно неотвязные звуки.» Потом вдруг понял:
— Да это же лягушки!
— Угадал, — подтвердил Голиас, усаживаясь на гладкий валун. — Уф! Устал как черт.
Я продолжал, словно проснувшись, напряженно вслушиваться, вглядываться, внюхиваться… Воздух полнился запахом свежести, рощу окутывал предзакатный сумрак, а на безлистых ветвях набухали почки. Не веря глазам, я спросил у Голиаса:
— Куда же подевалась зима?
— Ушла в подполье. — Он широко улыбнулся. — Ты уже успел проголодаться?
— Пока нет. — Мне вдруг вспомнилось, что с момента встречи с Фаустофелем у меня и маковой росинки во рту не было. — Скоро, чувствую, быка съем.
— Отлично. Растянись-ка пока на травке: прикосновение к земле придает силы. А я пойду разыщу наш НЗ, который я припрятал где-то поблизости перед тем, как ломиться в ворота Орка.
Пока Голиас разводил на выступе скалы костер, я, опершись на локоть, предавался блаженному созерцанию. Напротив входа в пещеру, к западу от нас, в расстилавшейся внизу долине, в сумерках уже зажигались первые огоньки в городке, который раскинулся по берегам извилистой реки. Потом я перевернулся навзничь и долго следил, как в бездонном темнеющем небе проступают контуры созвездий. Ветерок овевал мое разгоряченное лицо. Отовсюду доносились пьянящие, диковинные запахи. Квакши неумолчно разливались о чудесном начале новой жизни и о волшебных надеждах, которые обещало будущее…
— Ну и красотища! — невольно вырвалось у меня.
— Еще бы! Сейчас ведь пора Дионы, — отозвался Голиас. — Будем надеяться, что на сытый желудок жизнь покажется тебе еще прекрасней.
Принимая толстый ломоть хлеба, я спросил:
— А как тебе удалось меня разыскать?
— Пришлось раскинуть мозгами, вот и вся недолга. Главное, я узнал, что приговор тебе еще не вынесен. К Владыке Зла я еще мог найти подступы, но если бы тебя упекли куда-нибудь в тартарары — пиши пропало: плавать по геенне огненной я пока еще не выучился. Помнишь, я взял на буксир Тиля? Так вот, после этой передряги мы с ним долго прятались по разным углам, а потом, когда опасность миновала, я навестил Тиресия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
— А, Пек! — пробормотал Радамант. Бесстрастное лицо его оживилось изнутри, мне почудилось даже, что по его высохшим губам скользнула улыбка.
— Хм-м, ну-ну… Прошу вас, продолжайте.
— С вашего разрешения, я продолжу, сэр. Поскольку полный обзор достопримечательностей неосуществим в принципе, давайте попытаемся определить разумные его пределы. Ответчик совершил три основных перехода: на первом им управлял случай, на втором — выбор, на третьем — Оракул. Укорять его за непосещение ряда местностей — все равно что указать на пройденные им иные направления. Если он потратил излишнее время на окольные тропки, в стороне от больших дорог, то и главного навидался тоже предостаточно.
И последнее. Я неколебимо верю: в план Делоспа отнюдь не входило зелеными заграждениями надежно уберечь драгоценную влагу от жаждущих. В храм могут войти только посвященные, это верно, но также верно и то, что пустующий храм перестает быть храмом.
Воцарилась полная тишина. Нервы мои были на пределе, Голиас сохранял вид человека, уверенного в успехе. Но и Фаустофель, отнюдь не утратив самоуверенности, держался победителем. Лица судей оставались непроницаемыми. Минос, сложив руки на груди, уставился в пол. Радамант сцепил перед собой пальцы и сосредоточенно барабанил ими друг о дружку. Эак правой рукой подпер подбородок. После продолжительной паузы они переглянулись, не скрывая своего неодобрения. Сердце у меня екнуло. Если они не сделают мне поблажек — все, дело можно считать проигранным.
Наконец Радамант расцепил скрюченные пальцы и положил руки на край стола.
— По мнению моего брата Миноса, — жуя губами, провозгласил он, — ответчик не сумел неопровержимым образом доказать свое право на продолжение паломничества и подлежит возврату под опеку Владыки Тьмы. Я склонен поддержать эту точку зрения.
Фаустофель издал ликующий вопль и ринулся ко мне, но я плохо его слышал. Подхватить меня он не успел: колени мои подкосились — и я замертво рухнул на пол.
Остатками потрясенного сознания я даже не в силах был уловить смысл слов Радаманта, которыми он, помолчав, закончил оглашаемый им приговор:
— Однако же мой уважаемый коллега Эак рекомендует прислушаться к доводам опытного адвоката Орфея, выступившего защитником обвиняемого. Я, со своей стороны, также усматриваю определенную долю справедливости в системе аргументации, развернутой Орфеем, и, следовательно, по общему мнению суда, не представляется возможным, не подрывая авторитета нашего высокого трибунала, воспрепятствовать дальнейшим перегринациям ответчика. Суд постановил: освободить обвиняемого из-под стражи и разрешить, по мере его сил, возобновление прерванного движения навстречу своей судьбе, какой бы она ни оказалась. Введите следующего, пожалуйста.
30. Приятное общество. Иппокрена
Фаустофель катался в истерике, но никому уже не было до него никакого дела. Я с трудом приходил в себя. Голиас помог мне подняться, я оперся на его руку — и мы двинулись к выходу.
Горе охватывает человека мгновенно, однако радость далеко не сразу способна заполнить пустоту, оставленную в душе продолжительным несчастьем. Чувства мои притупились: в голове было пусто, слов тоже не находилось. Смутно вспоминается переправа через подземную реку, старик-паромщик с длинным веслом… Как в тумане вспоминается и трехголовый пес, которого Голиас усыпил бренчаньем на арфе.
Облегчение наступило, как только мы выбрались из пещеры в тенистую рощу. Осознание свободы пришло ко мне толчками. Погода стояла отличная, но и там, внизу, жара не особенно меня донимала. Да и вокруг, казалось, было ничуть не светлее, чем в подземном царстве. Нигде не виднелось ни листочка, но я давно привык к пейзажам без единой былинки. Для того, чтобы раскрутить маховик моей жизнедеятельности и вновь запустить шестерни в движение, требовалось иное.
Какое-то время я бессмысленно вслушивался в доносившиеся до меня нестройные звуки — пронзительно сладостные, мучительно неотвязные звуки.» Потом вдруг понял:
— Да это же лягушки!
— Угадал, — подтвердил Голиас, усаживаясь на гладкий валун. — Уф! Устал как черт.
Я продолжал, словно проснувшись, напряженно вслушиваться, вглядываться, внюхиваться… Воздух полнился запахом свежести, рощу окутывал предзакатный сумрак, а на безлистых ветвях набухали почки. Не веря глазам, я спросил у Голиаса:
— Куда же подевалась зима?
— Ушла в подполье. — Он широко улыбнулся. — Ты уже успел проголодаться?
— Пока нет. — Мне вдруг вспомнилось, что с момента встречи с Фаустофелем у меня и маковой росинки во рту не было. — Скоро, чувствую, быка съем.
— Отлично. Растянись-ка пока на травке: прикосновение к земле придает силы. А я пойду разыщу наш НЗ, который я припрятал где-то поблизости перед тем, как ломиться в ворота Орка.
Пока Голиас разводил на выступе скалы костер, я, опершись на локоть, предавался блаженному созерцанию. Напротив входа в пещеру, к западу от нас, в расстилавшейся внизу долине, в сумерках уже зажигались первые огоньки в городке, который раскинулся по берегам извилистой реки. Потом я перевернулся навзничь и долго следил, как в бездонном темнеющем небе проступают контуры созвездий. Ветерок овевал мое разгоряченное лицо. Отовсюду доносились пьянящие, диковинные запахи. Квакши неумолчно разливались о чудесном начале новой жизни и о волшебных надеждах, которые обещало будущее…
— Ну и красотища! — невольно вырвалось у меня.
— Еще бы! Сейчас ведь пора Дионы, — отозвался Голиас. — Будем надеяться, что на сытый желудок жизнь покажется тебе еще прекрасней.
Принимая толстый ломоть хлеба, я спросил:
— А как тебе удалось меня разыскать?
— Пришлось раскинуть мозгами, вот и вся недолга. Главное, я узнал, что приговор тебе еще не вынесен. К Владыке Зла я еще мог найти подступы, но если бы тебя упекли куда-нибудь в тартарары — пиши пропало: плавать по геенне огненной я пока еще не выучился. Помнишь, я взял на буксир Тиля? Так вот, после этой передряги мы с ним долго прятались по разным углам, а потом, когда опасность миновала, я навестил Тиресия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105