— Парню предстоит еще немало приключений на берегу. Взгляни, как плывет! Какой молодецкий размах! Я уверен, для него все закончится благополучно. Что ж, посоветуем Ларсу Порсене убираться восвояси? Или он сам догадается?
Вскоре и мост, и войско остались позади. Реку вновь обступили леса.
Джонс все еще продолжал валяться на боку. Мы с Голиасом, усевшись рядом и раскуривая трубки, с ленивым одобрением смотрели, как мимо нас проплывает мир.
Плот разворачивался то к одному берегу, то к другому; по временам были видны сразу оба берега, если мы плыли по самой середине реки. Беседы наши были неторопливы, как и наше плавание. Мы свободно заходили в любой порт на карте размышлений и надолго бросали там якорь.
Даже в Арденском лесу я не чувствовал такой родственной связи со стихиями. Воздух и даже вода упоительно пахли зеленью и цветами. И день, и ночь без остатка принадлежали нам. Легкий бриз смягчал летний зной. Сумерки несли с собою прохладу, но воздух становился неподвижен и ласково касался нашей кожи. Забыв об одежде, мы считали нелепым прятаться от теплого дождя. Спали мы под открытым небом и в шалаш забирались, только когда начиналась гроза.
На берегу мы запасались дровами, да еще Голиас охотился. Однажды, где-то на пятый день плавания, мы плыли вдоль берега по мелководью. К ужину Голиас хотел добавить немного дичи. Он уже заряжал свое ружьецо, как вдруг мы услышали человеческий голос.
— Неужто вы и впрямь собираетесь оскорбить нежный слух Божьих рыбок грохотом этого смертоносного мушкетона?
На крутом берегу стоял господин с удочкой, сачком и корзиной для рыбы. Несмотря на жару, он был в камзоле и панталонах. Обут он был в изысканные башмаки с пряжками, а на голове носил щеголеватую шляпу с плюмажем. Ростом он был невелик; и если не принимать во внимание усы и эспаньолку, напоминал благодушного святого. Говорил он с нами, насколько я мог судить, со всей серьезностью, но приятная улыбка несколько смягчала бесцеремонность вмешательства.
Голиас улыбнулся ему в ответ.
— Слух у рыбок нежный, — согласился он, — чего не скажешь об их ртах.
Рыболов рад был возможности порассуждать. Он присел на берег.
— Сказать по правде, друг мой, у одних рыб жесткие рты, у других — нет. Рыбная ловля тем и хороша, что Творец позаботился о разнообразии. Так, например, у головлей, усачей, карпов и пескарей рты жесткие, будто кожа. А вот щука, окунь или форель срываются с крючка, если рыбак не имеет сноровки. Но если вы (а ваши слова допускают и такое толкование) намекаете на то, что крючок ранит рыбам рот, возражу вам: еще не от одной из них никто не слышал ни единой жалобы. Во имя избежания двусмысленностей, я могу допустить, что ваше предложение правдоподобно. Возможно, рыбы наделены ощущениями, но не менее возможно, что ощущениями наделены и деревья. Ведь не зря же считалось, что каждое дерево имеет душу — прекрасную дриаду, которая страдает и умирает вместе с ним. А ведь они не обладали красотою нимф, которые от любивших их богов породили племя героев и удильщиков. Не могли бы вы мне ответить на один вопрос?
— Да, но, пожалуй, не так обстоятельно.
— Не всякий предмет достоин пространной речи. — Удильщик снова улыбнулся. — Поклонники далеко не всякого увлечения обладают досугом, чтобы обсуждать свой предмет. Можно даже утверждать, что они не имеют способностей к рассуждению. В противном случае они все бы склонились к занятию рыбной ловлей. И это возвращает нас к моему вопросу. Отчего человек, наделенный, бесспорно, немалыми умственными талантами, предпочитает бегать, кричать, взрывать порох, загрязняя окружающую среду, проливать кровь и будоражить всю лесную округу, вместо того чтобы предаваться куда более утонченному способу охоты, находящемуся у него под боком?
— Чтобы подстрелить куропатку, вовсе не требуется ни бегать, ни кричать, — возразил Голиас, — и я не усматриваю ни малейшего несходства в наших пристрастиях.
— Почему же, милейший Охотник? Неужели вы не видите разницу между грабителем, который нападает на вас сзади и проламывает голову, чтобы отнять кошелек, и жуликом, которому удается выманить ваши денежки только в том случае, если он хитрее вас? Даже по духу охота не идет в сравнение с рыбной ловлей. Пуля, стрела, охотничья собака совершают насилие над своей жертвой. Рыбка же свободно выбирает, глотать ей крючок или нет. А ведь сделать крючок привлекательным — это тоже искусство.
— У вас интересная точка зрения, Рыболов, — согласился Голиас, — но ведь не стоит никакого труда поймать в Лонг Ривер бычка. Он хватает любую наживку.
— Бычка! — Удильщик был потрясен. — Да ни один уважающий себя рыболов не станет ими заниматься. Уверен, что даже шеф-повар Трималхиона не состряпает из бычков мало-мальски съедобное блюдо. Давайте оставим этот спор, и позвольте поймать мне для вас такую рыбу, вкус которой показался бы отменным даже самому заядлому удильщику. Я подстерегал здесь щуку, но у вас, наверное, нет необходимых специй, чтобы приготовить ее как должно. Но давайте проплывем вниз по реке еще немного, и я поймаю для вас окуня.
Его слова не оставили меня равнодушным.
— Я готов отправиться вместе с вами, мистер Рыболов, — заявил я. — Даже один, без Голиаса.
— Садитесь на плот, — пригласил Голиас, — поплывем вместе.
— Благодарю за любезность, — отвечал Рыболов. Он сошел с берега и забрался на палубу. Я положил его удочку в шалаш, чтобы Луций не наступил на нее, и мы отчалили. Стремнина оставалась в стороне. Из-за жары нам лень было орудовать шестами, и наш плот тихо плыл по мелководью. Но, как и мы, наш пассажир не торопился. У него оказалась при себе трубка, и он влился в нашу с Голиасом компанию.
— Этот плот пригоден только для рыбаков и прочих философов. И потому я склоняюсь к выводу, что вы тоже не чужды мудрости, — проговорил Рыболов. — И если у вас хватило рассудительности внять моему превосходному совету, я отважусь дать вам еще один.
— Какой именно? — спросил Голиас.
— Так как мы еще не скоро доберемся до берега, где я предполагаю рыбачить, не лучше ли будет занять себя пением песен?
— Но понравится ли это рыбкам с их нежным слухом? — вставил я. Рыболов рассмеялся.
— Я не Арион, чтобы зачаровывать рыб, но в моих песнях нет ничего оскорбительного. В них не содержится никаких непристойностей, ни прочих неподобающих материй, и потому их можно петь любому слушателю. Кто из вас начнет?
— Нет-нет. — Голиас плавным жестом указал на него рукой. — Вы наш гость, вам и начинать. Не возражаете?
— Отнюдь, — заверил его Рыболов. — После ловли рыбы первое удовольствие для меня — сочинять песни. Но петь об ужении рыбы — двойное удовольствие. Сейчас я вам спою именно такую песню.
Ловля рыбы — путь ко благу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105