Но мы на верном пути.
— Вам не трудно угодить, — сказал я почти примирительно, ибо убедился, что мой попутчик слегка помешан. Продолжать дискуссию было бесполезно.
Последние часы своей жизни я обречен провести в обществе безумца! Нелепейшее завершение всей моей несуразной жизни. Я был рад, когда совсем стемнело и черты лица Голиаса сделались неразличимы. С наступлением ночи он оставил меня в покое, и я без помехи мог предаться своему одиночеству.
Я и до того чувствовал, что зябну, но теперь продрог окончательно. Тьма была такая, что ни зги не видать. В кромешной мгле вода сливалась с небом. Целую ночь я провел во мраке, поглотившем стихии. Я страдал, но был уже не в состоянии осмыслить свои мучения. Наконец я задремал, просыпаясь, когда голова ударялась о мачту или когда в нос попадала вода. Не знаю, как долго длились эти муки. Наконец я пробудился, и мысли мои прояснились. Небо уже начинало светлеть.
Голиас претерпевал это чистилище уже вторую ночь. Однако глаза его не утратили живости, хотя он был бледен, как мертвец.
— Земля уже близко! — хрипло проговорил он.
— Не больше чем в миле, смею предположить? — Мне было трудно говорить. — Я не производил замеров.
— Я имею в виду сушу, — настаивал он, — порыв ветра принес запах земли. А вы не почувствовали?
Бредни полоумного повергли меня в уныние.
— И это был запах Романии?
Он усмехнулся, и моя неприязнь к нему усилилась.
— Вас трудно убедить, что умирать еще рано! Я счел ниже своего достоинства отвечать. Но он добился своего: с гребня каждой волны я пристально всматривался вдаль. Видимость улучшилась, однако горизонт впереди нас скрывала полоса тумана. Взглянув на Голиаса, я понял, что он заинтересовался тем же явлением. За нами алел ясный небосклон, но загадочная дымка на западе не исчезала.
Попутчик мой глубоко вздохнул и повернулся ко мне.
— Я и так не сомневался, — сказал он, — но теперь уверился окончательно. Вам не придется кормить рыб, А. Кларенс Шендон.
— Шендон — просто Шендон! — отрезал я. Мною овладевает ребяческое упрямство, когда мне доказывают, что я не прав — не важно, по какому поводу. — Мы еще не добрались туда, — кивнул я в сторону дымки, — возможно, что проплывем мимо или разобьемся о скалы.
— Скалы там попадаются, — согласился он. — Но я уже наплавался досыта. Интересно, где мы сейчас окажемся?
Сказав так, он вдруг запел. От неожиданности я вздрогнул. Голос его был громок, а песня показалась мне дикой и несуразной:
Романия — к тебе мой зов!
Знаю я, что вмещал Одрёрир.
Одрёрир хранился в тебе,
В тебе сберегался тайно.
Сберегаемый, был похищен;
Похищенный, был пролит;
Пролитый — мною подхвачен,
Подхваченный мною — роздан,
Розданным я продолжаю владеть.
Мои владенья — Романия:
К тебе обращаю мой зов —
Страна, неразлучная с тем, кто тебе предан.
Туман исчез, как если бы огромная рука приподняла завесу, за которой скрывался зеленый берег. Он был неподалеку, и нас несло прямо туда.
— Вот и Архипелаг, — сказал Голиас, когда мы подплыли еще ближе.
Я уже привык к мысли, что впереди суша. Изнурен я был настолько, что воспринимал все впечатления с полным равнодушием.
— Где же другие острова? — спросил я.
— Там, направо, есть еще два. — Он указал в ту сторону, где все еще лежала дымка. — Вон там, в тумане, прячется остров — может, еще один. Туман, как я полагаю, естественного происхождения.
— Несомненно, — подтвердил я, не считая нужным вступать в спор. — А к какому острову мы подплывем?
— Трудно сказать, — он отвернулся, покачав головой, — наверное, Пенг Лай, или Эмне, или… здесь их примерно дюжина.
— Если сами толком ничего не знаете, — заметил я, — с чего вы так уверены, что это остров, а не мыс?
— Хотя бы потому, что у нас не будет сложностей с высадкой. На материке мореплавателей поджидает засада. Бывают и другие неприятности. Однажды, почти что у самого берега, мой корабль дал течь. Это случилось, едва мы достигли реки, протекающей в океане. Но тогда было проще — а то как бы я плыл против течения?
В самом деле, на берегу нас никто не поджидал. Между нами и густым лесом находилась устланная илом отлогая приливная полоса. Противясь откатывающимся волнам, мы продвинулись вперед, и я освободился от веревки, которой был привязан к мачте.
Мы причаливали медленно, как сплавляемый лес. Я попытался встать на дно, но ноги у меня подкашивались, и приходилось все еще цепляться за мачту. Мягкие волны разбивались о нас на мелководье, и спустя несколько шагов мы уже могли ползти. Как только прибой откатывался к морю, мы преодолевали фут или два. Я едва держался на четвереньках. От усталости у меня кружилась голова, и я не понимал, куда ползу. Но вскоре почувствовал под собой сухой песок.
— Мы должны выбраться из приливной полосы, — выдохнул Голиас, когда я уткнулся в землю лицом, — к тому же здесь солнце.
Однако силы покинули меня и я не отозвался. Мне казалось, что я сделал уже все возможное. Далее трудиться не стоило. Отказ мог стоить мне жизни, но жизнь была мне не очень-то дорога.
— Ступай, — пробормотал я, — мне и здесь хорошо.
Тогда Голиас поволок меня вперед. Я злился, но был не в состоянии сопротивляться. Не понимаю, откуда у него брались силы. Ведь и он очень ослаб. И все же он протащил меня несколько ярдов, пока я беспомощно проклинал его. Наконец он отпустил меня, и я немедленно забылся сном.
2. Любительница зверей
Когда я проснулся, солнце клонилось к закату. Спал я долго, изредка пробуждаясь и засыпая вновь. Наконец голод и жажда пробудили меня окончательно. Голиас еще спал, и не удивительно — ведь он две ночи провел на плаву.
Меня он поместил в тень, а сам улегся рядом. На нем была только набедренная повязка. Некрупный, но довольно жилистый, он спал, разметавшись, и его правую руку заливал солнечный свет. Рука от ожога стала красной, но я не позаботился о том, чтобы переместить ее в тень. Какое, в конце концов, мне до этого дело?
С трудом я поднялся — тело было будто деревянное. К счастью, я не получил ни ушибов, ни царапин. Двигаться не хотелось, но надо было идти. Кругом лежали пустынные окрестности. Роль исследователя не привлекала меня, но выбирать не приходилось. В спутниках я не нуждался и потому взялся за дело сам. Подтянув каляные от соли шорты — все, что осталось у меня из одежды, — я заковылял в лес.
Раскидистые деревья, увитые лозой, склоняли гибкие ветви до самой земли. Стволы их покрывал мох. Кое-где попадались островки пальметто. Идти было легко — ни валунов, ни густых зарослей. Воздух благоухал ароматами, но ни один из них не показался мне так приятен, как запах свежей воды. Пройдя с полсотни ярдов, я нашел родник между замшелыми корнями. Пил я медленно, пока не почувствовал, что кровь легко заструилась по жилам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
— Вам не трудно угодить, — сказал я почти примирительно, ибо убедился, что мой попутчик слегка помешан. Продолжать дискуссию было бесполезно.
Последние часы своей жизни я обречен провести в обществе безумца! Нелепейшее завершение всей моей несуразной жизни. Я был рад, когда совсем стемнело и черты лица Голиаса сделались неразличимы. С наступлением ночи он оставил меня в покое, и я без помехи мог предаться своему одиночеству.
Я и до того чувствовал, что зябну, но теперь продрог окончательно. Тьма была такая, что ни зги не видать. В кромешной мгле вода сливалась с небом. Целую ночь я провел во мраке, поглотившем стихии. Я страдал, но был уже не в состоянии осмыслить свои мучения. Наконец я задремал, просыпаясь, когда голова ударялась о мачту или когда в нос попадала вода. Не знаю, как долго длились эти муки. Наконец я пробудился, и мысли мои прояснились. Небо уже начинало светлеть.
Голиас претерпевал это чистилище уже вторую ночь. Однако глаза его не утратили живости, хотя он был бледен, как мертвец.
— Земля уже близко! — хрипло проговорил он.
— Не больше чем в миле, смею предположить? — Мне было трудно говорить. — Я не производил замеров.
— Я имею в виду сушу, — настаивал он, — порыв ветра принес запах земли. А вы не почувствовали?
Бредни полоумного повергли меня в уныние.
— И это был запах Романии?
Он усмехнулся, и моя неприязнь к нему усилилась.
— Вас трудно убедить, что умирать еще рано! Я счел ниже своего достоинства отвечать. Но он добился своего: с гребня каждой волны я пристально всматривался вдаль. Видимость улучшилась, однако горизонт впереди нас скрывала полоса тумана. Взглянув на Голиаса, я понял, что он заинтересовался тем же явлением. За нами алел ясный небосклон, но загадочная дымка на западе не исчезала.
Попутчик мой глубоко вздохнул и повернулся ко мне.
— Я и так не сомневался, — сказал он, — но теперь уверился окончательно. Вам не придется кормить рыб, А. Кларенс Шендон.
— Шендон — просто Шендон! — отрезал я. Мною овладевает ребяческое упрямство, когда мне доказывают, что я не прав — не важно, по какому поводу. — Мы еще не добрались туда, — кивнул я в сторону дымки, — возможно, что проплывем мимо или разобьемся о скалы.
— Скалы там попадаются, — согласился он. — Но я уже наплавался досыта. Интересно, где мы сейчас окажемся?
Сказав так, он вдруг запел. От неожиданности я вздрогнул. Голос его был громок, а песня показалась мне дикой и несуразной:
Романия — к тебе мой зов!
Знаю я, что вмещал Одрёрир.
Одрёрир хранился в тебе,
В тебе сберегался тайно.
Сберегаемый, был похищен;
Похищенный, был пролит;
Пролитый — мною подхвачен,
Подхваченный мною — роздан,
Розданным я продолжаю владеть.
Мои владенья — Романия:
К тебе обращаю мой зов —
Страна, неразлучная с тем, кто тебе предан.
Туман исчез, как если бы огромная рука приподняла завесу, за которой скрывался зеленый берег. Он был неподалеку, и нас несло прямо туда.
— Вот и Архипелаг, — сказал Голиас, когда мы подплыли еще ближе.
Я уже привык к мысли, что впереди суша. Изнурен я был настолько, что воспринимал все впечатления с полным равнодушием.
— Где же другие острова? — спросил я.
— Там, направо, есть еще два. — Он указал в ту сторону, где все еще лежала дымка. — Вон там, в тумане, прячется остров — может, еще один. Туман, как я полагаю, естественного происхождения.
— Несомненно, — подтвердил я, не считая нужным вступать в спор. — А к какому острову мы подплывем?
— Трудно сказать, — он отвернулся, покачав головой, — наверное, Пенг Лай, или Эмне, или… здесь их примерно дюжина.
— Если сами толком ничего не знаете, — заметил я, — с чего вы так уверены, что это остров, а не мыс?
— Хотя бы потому, что у нас не будет сложностей с высадкой. На материке мореплавателей поджидает засада. Бывают и другие неприятности. Однажды, почти что у самого берега, мой корабль дал течь. Это случилось, едва мы достигли реки, протекающей в океане. Но тогда было проще — а то как бы я плыл против течения?
В самом деле, на берегу нас никто не поджидал. Между нами и густым лесом находилась устланная илом отлогая приливная полоса. Противясь откатывающимся волнам, мы продвинулись вперед, и я освободился от веревки, которой был привязан к мачте.
Мы причаливали медленно, как сплавляемый лес. Я попытался встать на дно, но ноги у меня подкашивались, и приходилось все еще цепляться за мачту. Мягкие волны разбивались о нас на мелководье, и спустя несколько шагов мы уже могли ползти. Как только прибой откатывался к морю, мы преодолевали фут или два. Я едва держался на четвереньках. От усталости у меня кружилась голова, и я не понимал, куда ползу. Но вскоре почувствовал под собой сухой песок.
— Мы должны выбраться из приливной полосы, — выдохнул Голиас, когда я уткнулся в землю лицом, — к тому же здесь солнце.
Однако силы покинули меня и я не отозвался. Мне казалось, что я сделал уже все возможное. Далее трудиться не стоило. Отказ мог стоить мне жизни, но жизнь была мне не очень-то дорога.
— Ступай, — пробормотал я, — мне и здесь хорошо.
Тогда Голиас поволок меня вперед. Я злился, но был не в состоянии сопротивляться. Не понимаю, откуда у него брались силы. Ведь и он очень ослаб. И все же он протащил меня несколько ярдов, пока я беспомощно проклинал его. Наконец он отпустил меня, и я немедленно забылся сном.
2. Любительница зверей
Когда я проснулся, солнце клонилось к закату. Спал я долго, изредка пробуждаясь и засыпая вновь. Наконец голод и жажда пробудили меня окончательно. Голиас еще спал, и не удивительно — ведь он две ночи провел на плаву.
Меня он поместил в тень, а сам улегся рядом. На нем была только набедренная повязка. Некрупный, но довольно жилистый, он спал, разметавшись, и его правую руку заливал солнечный свет. Рука от ожога стала красной, но я не позаботился о том, чтобы переместить ее в тень. Какое, в конце концов, мне до этого дело?
С трудом я поднялся — тело было будто деревянное. К счастью, я не получил ни ушибов, ни царапин. Двигаться не хотелось, но надо было идти. Кругом лежали пустынные окрестности. Роль исследователя не привлекала меня, но выбирать не приходилось. В спутниках я не нуждался и потому взялся за дело сам. Подтянув каляные от соли шорты — все, что осталось у меня из одежды, — я заковылял в лес.
Раскидистые деревья, увитые лозой, склоняли гибкие ветви до самой земли. Стволы их покрывал мох. Кое-где попадались островки пальметто. Идти было легко — ни валунов, ни густых зарослей. Воздух благоухал ароматами, но ни один из них не показался мне так приятен, как запах свежей воды. Пройдя с полсотни ярдов, я нашел родник между замшелыми корнями. Пил я медленно, пока не почувствовал, что кровь легко заструилась по жилам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105