У каждого из нас есть 3-4 любимых варианта облика, этакий гардероб, а остальными мы пользуемся в исключительных случаях, да и то это грозит серьезной травмой нашей психике.
— И какие же у тебя любимые ипостаси?
— Их всего три, две из них ты уже видел, а третью — еще увидишь, я думаю, — хитро усмехнулся Агвилла.
Раздался цокот копыт и в дверях появился все тот же кентавр; его обожженная солнцем физиономия ухмылялась.
— Только что поговорил с братьями. Позвольте пригласить вас на альтернативное пиршество по поводу примирения с крестьянами! Его устраиваем мы, териантропы.
— Это, должно быть, интересно, — заметил Рональд.
— Еще бы! — воскликнул кентавр. — Не занудство за пиршественным столом, как у маркиза, а танцы до упаду, море пива, красивые женщины. А самое главное, все свои.
— Как понимать это «все свои»? — полюбопытствовал граф.
— Ну, там будут исключительно териантропы и те, кто является нашим другом. А именно: вы двое, Лукас, Полифем и несколько человеческих женщин.
— Я слышал, что некоторые крестьянки путаются с кентаврами, — с возмущением стал рассказывать Иегуда, когда Эмпедокл (так звали кентавра) ускакал вперед, — Ничего не скажу плохого про этого нашего друга, но для любой земной женщины спать с ним — грех! Мало того, что он язычник, он же еще и животное наполовину…
— Согласен, — сказал Рональд, подумав. — Это противоестественно. Ну ладно, можно любить животное платонически, но спать-то с ним зачем?
— Платонически? — поразился Иегуда и умолк. Видно, такая постановка проблемы ему никогда и в голову не приходила.
— Полчаса назад этот кентавр жаловался, что его женщины не любят, — заметил Рональд, — а теперь хвастается количеством своих любовниц.
— Количество женщин состоит в обратной пропорции к их качеству, — глубокомысленно рек монах.
Темное поле, через которое тянулась дорога, закончилось, и они выехали на лужайку. Здесь словно проходила граница между миром людей и дремучим лесом, а в качестве пограничной заставы виднелось строение, похожее на поросший грибами гигантский пень.
— Приехали! — крикнул Эмпедокл, носившийся кругами, что не очень вязалось с его возрастом.
Рыцарь и монах спешились перед двухэтажным бревенчатым домом с резным коньком на крыше.
— Это просто избушка на курьих ножках, — усмехнулся Рональд.
— Правда? — заинтересовался Иегуда. — Я не очень ее вижу. Вернее, форму ее не очень четко могу рассмотреть, а вот печь внутри ярко светится.
Синие листья шелестели над головой, в лесу кричали неведомые твари. А может, вовсе не в лесу, а в избушке. Дом стоял действительно на ножках, но не на двух, а на шести — выкованных из железа, и впечатление производил самое что ни на есть языческое. «Звериный стиль», — подумал граф, рассматривая наличники окон в виде переплетающихся змей, вцепившихся друг в друга зубами. — «Впрочем, какому же еще стилю быть у териантропов, как не звериному? Человеческому, что ль?»
Эмпедокл, подскакавший к самому входу, подождал гостей, а затем вежливо отворил перед ними дубовую дверь, которая, к слову, была вся в шрамах от рубящих ударов меча.
Внутри горели желтые огни оплывших свеч, и в свете их был виден длинный-предлинный стол, за которым сидели двунадесять хвостов: сатиры, кентавры, русалки, совсем уже нечеловекоподобная нечисть — и, наконец, самые обычные люди, из крестьян, среди которых был и барон Лукас. Шум в комнате был густым, словно вода: казалось, можно лечь в нем и поплыть.
Полулюди-полуживотные смотрели на них по-разному: кое-кто с любопытством, кое-кто — исподлобья, с нескрываемым недружелюбием. Лучше всего к людям относились те, у кого лицо было человеческим, сразу же подметил Рональд, сколько бы у них там ни было рогов и копыт. Они уселись за стол.
Обычно во всяких рыцарских романах XXI века стоило главным героям зайти в какую-нибудь корчму, к ним «тут же подбегала бойкая служаночка». Но та девица, что подошла к их столу с кувшином, может быть, и была бойкой, но как-то не очень увязывалась со всем этим словосочетанием — «бойкая служаночка».
Она была вполне привлекательна, хоть и на довольно грубый вкус: крашеная блондинка с черными глазами.
— Эй! А старых знакомых уже не замечаете? — спросила она, глядя с вызовом на Рональда. Рыцарь было задумался, где же он мог видеть столь запоминающуюся личность, но вовремя понял, что вопрос обращен не к нему.
— О, Луиза! — Эмпедокл обхватил ее ниже талии мощной рукой. Девушка захихикала и погрозила пальчиком:
— Я сегодня с Поликратом! Если хочешь мне счастья, не подавай виду, что мы… близко знакомы…
Кентавр заметно погрустнел и медленно пошел прочь, помахивая хвостом. Служанка налила Иегуде и Рональду по кружке вина, весьма сомнительного на вкус, но после этого не ушла, а посмотрела на обоих нагло и бесстыдно.
— Что? — спросила Луиза Рональда с вызовом. — Думаете, человеческая женщина не должна спать с животными?
Рональд помотал головой, потом вспомнил свою страсть к Розалинде и устыдился. Иегуду служанка, кажется, и вовсе не замечала.
— Настоящий мужчина должен любить, как кентавр, — сказала Луиза, провожая взглядом мощные задние ноги уходящего кентавра, — драться, как кентавр, думать, как кентавр. Скажу прямо: мне не нравятся мужчины-люди. Жалкое племя: ни благородства, ни красоты, ни силы, ни стати…
— Боюсь ошибиться, но мне кажется, вы просто искательница экзотики, — предположил Рональд, опираясь локтем на спинку тяжелого дубового кресла.
Луиза вспыхнула и метнула на него презрительный взгляд.
— Вы так говорите, поскольку и сами мало на что годны. Я слышала о ваших подвигах во время обороны замка. Да только с тех пор никому не удавалось уличить вас ни в чем героическом.
Рональд равнодушно пожал плечами.
— Продолжайте пить — вам это идет. Вам, мужчинам-людям, алкоголь необычайно к лицу. Заметьте, какое странное сочетание: мужчина-человек. — И она отошла к своим четвероногим.
— Три года назад ее ежемесячным новым молодым человеком был непременно сарацин, — пояснил Агвилла, неслышно материализовавшись из полумрака. — Затем были цыгане, монахи, цирковые уродцы, женщины и дети. Вы совершенно правы: любительница экзотики.
И он заскользил вдоль стола, вступая в необычайно краткие, в две-три фразы, разговоры с каждым из гостей, попадавшихся на его пути.
Но Луизе явно было нужно все время оказываться в центре внимания. Не успел Рональд опустошить первую кружку, как произошла история, скандальная и кровавая.
Музыканты, обосновавшиеся возле печки, заиграли нечто нечеловеческое, тоскливое и восторженное одновременно, похожее не то на вой, не то на свадебную песнь волка. Играли они чем попало: хвостами, ногами, зубами и даже ушами, зажимая между мочкой и воронкой длинных ушей смычки, проводя по струнам арф острыми клыками, отчего струны стонали и вскрикивали, стуча копытами в бубны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
— И какие же у тебя любимые ипостаси?
— Их всего три, две из них ты уже видел, а третью — еще увидишь, я думаю, — хитро усмехнулся Агвилла.
Раздался цокот копыт и в дверях появился все тот же кентавр; его обожженная солнцем физиономия ухмылялась.
— Только что поговорил с братьями. Позвольте пригласить вас на альтернативное пиршество по поводу примирения с крестьянами! Его устраиваем мы, териантропы.
— Это, должно быть, интересно, — заметил Рональд.
— Еще бы! — воскликнул кентавр. — Не занудство за пиршественным столом, как у маркиза, а танцы до упаду, море пива, красивые женщины. А самое главное, все свои.
— Как понимать это «все свои»? — полюбопытствовал граф.
— Ну, там будут исключительно териантропы и те, кто является нашим другом. А именно: вы двое, Лукас, Полифем и несколько человеческих женщин.
— Я слышал, что некоторые крестьянки путаются с кентаврами, — с возмущением стал рассказывать Иегуда, когда Эмпедокл (так звали кентавра) ускакал вперед, — Ничего не скажу плохого про этого нашего друга, но для любой земной женщины спать с ним — грех! Мало того, что он язычник, он же еще и животное наполовину…
— Согласен, — сказал Рональд, подумав. — Это противоестественно. Ну ладно, можно любить животное платонически, но спать-то с ним зачем?
— Платонически? — поразился Иегуда и умолк. Видно, такая постановка проблемы ему никогда и в голову не приходила.
— Полчаса назад этот кентавр жаловался, что его женщины не любят, — заметил Рональд, — а теперь хвастается количеством своих любовниц.
— Количество женщин состоит в обратной пропорции к их качеству, — глубокомысленно рек монах.
Темное поле, через которое тянулась дорога, закончилось, и они выехали на лужайку. Здесь словно проходила граница между миром людей и дремучим лесом, а в качестве пограничной заставы виднелось строение, похожее на поросший грибами гигантский пень.
— Приехали! — крикнул Эмпедокл, носившийся кругами, что не очень вязалось с его возрастом.
Рыцарь и монах спешились перед двухэтажным бревенчатым домом с резным коньком на крыше.
— Это просто избушка на курьих ножках, — усмехнулся Рональд.
— Правда? — заинтересовался Иегуда. — Я не очень ее вижу. Вернее, форму ее не очень четко могу рассмотреть, а вот печь внутри ярко светится.
Синие листья шелестели над головой, в лесу кричали неведомые твари. А может, вовсе не в лесу, а в избушке. Дом стоял действительно на ножках, но не на двух, а на шести — выкованных из железа, и впечатление производил самое что ни на есть языческое. «Звериный стиль», — подумал граф, рассматривая наличники окон в виде переплетающихся змей, вцепившихся друг в друга зубами. — «Впрочем, какому же еще стилю быть у териантропов, как не звериному? Человеческому, что ль?»
Эмпедокл, подскакавший к самому входу, подождал гостей, а затем вежливо отворил перед ними дубовую дверь, которая, к слову, была вся в шрамах от рубящих ударов меча.
Внутри горели желтые огни оплывших свеч, и в свете их был виден длинный-предлинный стол, за которым сидели двунадесять хвостов: сатиры, кентавры, русалки, совсем уже нечеловекоподобная нечисть — и, наконец, самые обычные люди, из крестьян, среди которых был и барон Лукас. Шум в комнате был густым, словно вода: казалось, можно лечь в нем и поплыть.
Полулюди-полуживотные смотрели на них по-разному: кое-кто с любопытством, кое-кто — исподлобья, с нескрываемым недружелюбием. Лучше всего к людям относились те, у кого лицо было человеческим, сразу же подметил Рональд, сколько бы у них там ни было рогов и копыт. Они уселись за стол.
Обычно во всяких рыцарских романах XXI века стоило главным героям зайти в какую-нибудь корчму, к ним «тут же подбегала бойкая служаночка». Но та девица, что подошла к их столу с кувшином, может быть, и была бойкой, но как-то не очень увязывалась со всем этим словосочетанием — «бойкая служаночка».
Она была вполне привлекательна, хоть и на довольно грубый вкус: крашеная блондинка с черными глазами.
— Эй! А старых знакомых уже не замечаете? — спросила она, глядя с вызовом на Рональда. Рыцарь было задумался, где же он мог видеть столь запоминающуюся личность, но вовремя понял, что вопрос обращен не к нему.
— О, Луиза! — Эмпедокл обхватил ее ниже талии мощной рукой. Девушка захихикала и погрозила пальчиком:
— Я сегодня с Поликратом! Если хочешь мне счастья, не подавай виду, что мы… близко знакомы…
Кентавр заметно погрустнел и медленно пошел прочь, помахивая хвостом. Служанка налила Иегуде и Рональду по кружке вина, весьма сомнительного на вкус, но после этого не ушла, а посмотрела на обоих нагло и бесстыдно.
— Что? — спросила Луиза Рональда с вызовом. — Думаете, человеческая женщина не должна спать с животными?
Рональд помотал головой, потом вспомнил свою страсть к Розалинде и устыдился. Иегуду служанка, кажется, и вовсе не замечала.
— Настоящий мужчина должен любить, как кентавр, — сказала Луиза, провожая взглядом мощные задние ноги уходящего кентавра, — драться, как кентавр, думать, как кентавр. Скажу прямо: мне не нравятся мужчины-люди. Жалкое племя: ни благородства, ни красоты, ни силы, ни стати…
— Боюсь ошибиться, но мне кажется, вы просто искательница экзотики, — предположил Рональд, опираясь локтем на спинку тяжелого дубового кресла.
Луиза вспыхнула и метнула на него презрительный взгляд.
— Вы так говорите, поскольку и сами мало на что годны. Я слышала о ваших подвигах во время обороны замка. Да только с тех пор никому не удавалось уличить вас ни в чем героическом.
Рональд равнодушно пожал плечами.
— Продолжайте пить — вам это идет. Вам, мужчинам-людям, алкоголь необычайно к лицу. Заметьте, какое странное сочетание: мужчина-человек. — И она отошла к своим четвероногим.
— Три года назад ее ежемесячным новым молодым человеком был непременно сарацин, — пояснил Агвилла, неслышно материализовавшись из полумрака. — Затем были цыгане, монахи, цирковые уродцы, женщины и дети. Вы совершенно правы: любительница экзотики.
И он заскользил вдоль стола, вступая в необычайно краткие, в две-три фразы, разговоры с каждым из гостей, попадавшихся на его пути.
Но Луизе явно было нужно все время оказываться в центре внимания. Не успел Рональд опустошить первую кружку, как произошла история, скандальная и кровавая.
Музыканты, обосновавшиеся возле печки, заиграли нечто нечеловеческое, тоскливое и восторженное одновременно, похожее не то на вой, не то на свадебную песнь волка. Играли они чем попало: хвостами, ногами, зубами и даже ушами, зажимая между мочкой и воронкой длинных ушей смычки, проводя по струнам арф острыми клыками, отчего струны стонали и вскрикивали, стуча копытами в бубны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98