— Расскажите поподробнее, — попросил Рональд.
— Все очень просто: когда мне было чуть меньше, чем вам, я приехал в замок своего отца из столицы, где учился в университете. У меня была полная голова светлых мыслей: хотелось принести пользу своей стране, осчастливить страждущих. Я владел высоким искусством: я превзошел все науки и постиг тайны чисел. Реальность покорялась моим рукам, словно глина — скульптору. И я хотел научить своему божественному ремеслу местных крестьян. Я поступил в сельские учителя и вместо рекомендуемого Министерством просвещения занудства — всяким там арифметике, чистописанию и античной литературе — стал обучать крестьян чародейству. Мне хотелось, чтобы они стали свободнее, перестали зависеть от непогоды и превратностей судьбы. Я учил их превращаться в животных и насыщаться теми богатствами, что дарует нам лес; летать по воздуху и творить живых существ по своему усмотрению. Но на что они употребили свой дар? На то, чтобы обращаться в волков и пугать своих же односельчан; на то, чтобы воровать младенцев, влетая в дома сквозь окна и трубы: на то, чтобы создавать отвратительных монстров… Он налил себе вина и выпил залпом.
— Видит Бог: я ни в чем не был виноват. И когда прибыли посланцы папы Римского и заковали меня в железо, я искренне не понимал, чем же я провинился. Я понял это, когда был обычным гребцом на галерах, когда клейменые пираты плевали мне, потомку благороднейшего рода, в лицо и били меня ногами, когда я вынужден был участвовать в мерзких оргиях, проистекающих от отсутствия в тюрьме женщин… Как все это противно! Но одному неволя научила меня — я понял, чем же отличаюсь от этих людей. Я искал новых путей, мой разум был открыт для всех знаков и сведений; все же остальные — папа Римский, уголовники, крестьяне — не в силах были подняться выше дерьма, в котором привыкли жить. Этим людям не нужна наука, им не нужно счастье — вот что я понял. И преисполнился к ним ненависти. Вот видите: от любви к людям до ненависти к ним — всего полшага. И тысячи километров, которые проделала за пять лет моя галера…
Почавкивание гостей стало ритмичным, словно и они были гребцами на галерах — только гребли челюстями.
— У меня было последнее место, где я хотел укрыться: мой замок. Я женился, моя жена принесла мне сына. Я желал успокоиться в семейном гнездышке, отгородившись от всего мира. Сына я воспитывал по собственной методе, пытаясь сделать его сильным и помочь ему стать таким, как его отец… Увы. Все закончилось плохо, так плохо…
— А что за странное имя: Гнидарь? Это вы его так назвали?
— Я, — почти гордо ответствовал маркиз. — А назвал я его так, чтобы мальчик сразу понял, что жизнь — не только летний день. Разве я не знал, что дети в дворянской школе его задразнят насмерть? Знал. И все-таки назвал его именно так, чтобы сразу сформировать в нем силу характера и способность постоять за себя.
Рональд сглотнул.
— А он набросился на меня с мечом, начитавшись вдохновенно-демократического бреда. Я увещевал его, даже скрестив с ним клинки…
На лице маркиза отобразилась смертная тоска.
— И все зря, все, все-все годы мучений и исканий. Сына я воспитал прескверно, жена моя сбежала с каким-то французиком… Жизнь прожита даром, и прожита отвратно.
Он поднял бокал с темной жидкостью.
— Вот: пью яд в вашу честь. Это мышьяк, самый что ни на есть чистый.
Он выпил залпом и с бледным лицом повалился под стол.
Рональд вскочил с места.
— Стойте! — крикнул он. — Агвилла, противоядие…
— От мышьяка не бывает противоядий, — сказал маркиз, поднимаясь, — особенно в таких дозах. А ведь вы попались на мою удочку, мой юный друг, попались!
И он улыбнулся, кротко и благодушно.
— А я вот не попался, — улыбнулся в ответ Иегуда. — Я уже привык к вашему чувству юмора.
— Весьма польщен, — кивнул маркиз. Гости шумно зачавкали, желая показать свое участие в беседе.
— Теперь все, что у меня осталось, — это мои милые териантропы. В них нет ничего человеческого: не обольщайтесь, глядя хотя бы вот на этого птенчика (при этих словах Агвилла улыбнулся глазами). Но мне с ними покойно, мне с ними уютно. Впрочем, и с вами тоже, мои дорогие гости.
— Ценю ваше расположение, — щеголял Иегуда своим знанием политеса, — Но, пожалуйста, не забывайте, что мы здесь ненадолго. Правитель Арьес и его святейшество папа Каликст поручили нам найти короля Эбернгарда. Не поможете ли советом? Может быть, вы знаете что-нибудь о судьбе короля?
— Знаю, и очень много, — невозмутимо отвечал маркиз, и рональдово сердце чуть не выскочило из груди от волнения, — он же целых пять лет прожил в соседнем монастыре св. Ингеборги.
— А где этот монастырь? Я успел осмотреть всю округу, но его что-то не заметил.
— Монастыря больше нет, — вздохнул Альфонс Бракксгаузентрупп. — Его сравняли с землей подлые разбойники во главе с батькой Полифемом. А спасшихся монахов приютил на земле своего поместья Кверкус Сквайр. Там вы и можете найти людей, лично общавшихся с королем Эбернгардом и, возможно, знающих, куда уже он отправился после того, как покинул наши уединенные места.
— Не знаю, как вас и благодарить за столь ценные сведения! — воскликнул Рональд.
— Вы настоящий сын своего отца: столь же вежливы и столь же лукавы, — улыбнулся маркиз.
— Вы знали моего отца? — почти прошептал Рональд.
— Еще бы! Ведь он приехал сюда год спустя после короля, когда в округе только появились первые мертвецы. Что за цель у него была — не знаю. Только и он исчез вслед за королем, и никто не знает, куда.
Вот тут сердце Рональда действительно ударилось о его грудную клетку так, что затрещала материя рубашки.
— Как? Что? Не может… — пробормотал он.
— Еще как может, — заверил маркиз. — Съездите завтра — нет, лучше послезавтра, когда Кверкус вернется из Рима, потолкуйте с ним и монахами, чем черт не шутит, вдруг ваш батюшка или король оставили им какой-нибудь адрес, куда можно писать до востребования. Все, обед окончен, пойду сосну часок-другой.
Гости повалили из зала густой толпой, набив карманы конфетами.
Иегуда, почувствовав, что тяжеленная дверь в залу так и норовит захлопнуться и прижать кого-нибудь из маркизовых нахлебников, придерживал ее плечом, ожидая, пока все не выйдут. Последним выходил Лукас; он остановился с заинтересованным лицом и спросил:
— Может быть, вы всегда теперь будете дверь держать, раз это у вас так хорошо получается? А я могу признать вас за это своим вассалом и пообещать свое покровительство?
— Нет уж, спасибо! — грубо отвечал Иегуда. — Сами и держите, раз уж на то пошло.
Этот случай, видимо, настолько запал ему в душу, что, уже идя в свою спальню, он вполголоса сказал графу:
— Вот так и происходит закрепощение — Авель говорит:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98