Вместо этого я стал величайшим убийцей за десяток поколений. И этим прославился на всю Империю.
Нисима приложила руку к лицу.
«Легче восстановить Империю, чем исцелить раны этого человека, — думала она. — О, отец, посмотри, что мы наделали!»
— Самуяму-сум, — позвала Нисима нежно, как могла. — Что я могу сделать?
Кривая улыбка исказила его лицо, словно на него легла тень летящей птицы.
— Мне сказали, господин Батто готовится преследовать варваров, бегущих на север. Я бы хотел сопровождать его, Императрица.
— Вы чувствуете, что недостаточно сделали? Не хотите оставить это другим?
Комавара пожал плечами.
— Но, Императрица, во всей Ва нет более подходящего для этого человека, чем я. С меня уже не смыть чужую кровь, пусть другие не оставят на себе этого пятна.
— Господин Комавара, я бы хотела попросить вас остаться в столице. Пожалуйста, вы сделали больше, чем любой правитель имеет право просить.
«Суйюн, — подумала она, — возможно, подсказал бы, что сделать для этого мужчины». Но до Суйюна не добраться, и Комавара стоит перед ней на коленях с просьбой послать его назад на войну, чтобы найти собственную смерть, — в этом она уверена.
— Императрица, — официально произнес Комавара, встретившись с ней глазами, — было бы лучше, если б вы дали мне клинок, как другим, и отправили на север.
Нисима почувствовала, что ее лицо горит, но заставила себя выдержать его взгляд. Он не отвел глаз.
«До тебя не достучаться, — подумала Нисима, — не осталось и следа того юноши, которым я могла повелевать».
— Господин Комавара, — начала Нисима, — я не приказываю вам остаться в столице, я прошу.
— Императрица, — ответил Комавара, откинувшись назад. — Вы не можете говорить подобные вещи. Вы не понимаете — это то, что я должен сделать.
Нисима сдержанно покачала головой.
— Я прошу вас. Я склоняю голову перед вами.
— Моя госпожа, вы не можете!
Нисима сошла с помоста, встала между ними, положила руки на пол и поклонилась.
Комавара схватил ее за плечи.
— Вы — Императрица. Это ниже вас.
Нисима стояла перед ним на коленях, лицом к лицу, держа его за руки.
— Если я позволю вам уйти, вы можете найти смерть, которую ищете, или закончите разрушение вашего духа. Я не смогу вынести этого, Самуяму-сум, не смогу.
Словно приходя в себя от ужаса, какое-то время он не мог говорить.
— Госпожа Нисима, я бесполезен вам здесь…
Она почувствовала, что по ее щеке бежит слеза, и он остановился, увидев это.
— Я останусь. Если таково ваше желание, я останусь. Нисима сжала его руки.
— Я знаю. Вы видели ужасные вещи… Комавара покачал головой.
— Нет, — словно простонал он, — я сделал ужасные вещи. Вам не следовало даже прикасаться ко мне.
Услышав это, Нисима взяла его руку, в которой он держал меч, и поднесла к губам, потом к щеке.
— У вас замечательная, благородная душа — мы найдем ее, — прошептала она. — Не знаю как, но мы найдем.
— Я сам не знаю, Императрица, — прошептал он. Нисима нежно вернула его руку на прежнее место.
— Не знаю, как мы начнем, — неожиданно сказала она. Вернувшись на помост, Нисима передвинула кисть, чернила со стола.
Она вложила ему в руку кисть.
— Она принадлежало моей матери.
Нисима остановила, когда он попытался вернуть ей кисть.
— Это не просьба.
— Но это сокровище.
— Нет, — слабо улыбнулась девушка. — Я дала Ходзё дворец, господину Батто — провинцию, без сомнения, вы можете принять потрепанную чернильницу.
Эти слова не вызвали у него улыбку, но что-то промелькнуло в его глазах, принеся облегчение.
Нисима вложила ему в руку подставку для кисти — лебедь, искусно высеченный из нефрита.
— Подарок моего приемного отца.
Бережно Комавара взял его, медленно поворачивая из стороны в сторону.
— И кисть, — сказала Нисима, толкая ее ему в руки, — подарок от женщины, которая могла быть поэтом, в чьи обязанности не входило заниматься другими делами. Если вы напишете мне поэмы, я отвечу на них.
— Императрица, у вас есть более важные дела, чем читать вирши поэта невеликого таланта.
— Я помню ваши стихи в саду моего отца, Самуяму-сум. Не говорите мне об отсутствии мастерства. Разве вы не поможете мне сохранить крошечную часть моей прежней жизни?
Глядя на письменные принадлежности, он кивнул:
— Благодарю вас, Императрица.
Комавара выглядел теперь менее безумным, Нисима подумала, что горечь уступила место ярости.
«Печаль не так разрушительна для души, — говорила себе Нисима, — у всех нас есть причины для грусти».
— Все, что может возродить вас, Самуяму-сум, я умножу в десятки раз.
Он кивнул:
— Благодарю, Императрица.
Комавара чувствовал себя неловко. Нисима видела это, но теперь была уверена, что он отвечает на ее слова.
«Он беспокоится обо мне, этот юноша», — поняла она.
— У вас есть обязанности, — тихо сказал Комавара, низко поклонившись.
Нисима решила не возражать и позволить ему уйти, унося чернильницу матери. Когда двери закрылись, она поднялась и подошла к окну. Нисима ждала, что войдет Каму, но этого не произошло, и она вспомнила, что это на сегодня была последняя встреча.
Все оказалось не так, как Нисима ожидала. Она была так молода во времена прошлой войны, что не помнила ее, не видела потерь. «Я думала — раздам благодарности и награды. — Лица Тадамото и Комавары стояли перед глазами. — Они слишком молоды. Не такие закаленные ветераны, как Ходзё».
Нисима хотела, чтобы вернулся Каму. Его советы мудры. Его нужно тоже поблагодарить за роль в этой безумной войне, подумала она. Нисима вспомнила о письме госпожа Окары и достала его из рукава. Вернувшись на подушки, разорвала печать и развернула бумагу.
Моя Императрица.
Услышав новости о вашем восшествии, мое сердце запело, ибо я знаю: Империи необходима мудрость вашего открытого сердца, если оно излечилось. Если я не слишком много позволяю себе, мне тяжело, ибо я, зная ваше желание жить в раздумьях и искусстве, понимаю, какую огромную жертву вы принесли, имея к тому же немалый талант. Как случилось, что судьба призвала великого художника управлять Империей?
Верю, Императрица, что Ва потребуется ваша душа художника, чтобы излечиться от предательства Ямаку и от потерь и руин войны. Искусство, настоящее искусство — это сила, ведущая к состраданию и спокойствию. Позвольте нам обрести Империю, управляемую состраданием, а не жадностью и войнами. Пусть нашими жизнями правит искусство.
Императрица, до меня дошли печальные вести о вашей огромной потере. Мотору-сум был настоящим старым другом, и его уход — потеря для всей Ва. Пусть Ботахара защитит его душу.
За туманами серой зимы,
Империя в цветах,
Что весна
Разбросала в память о душе.
Пусть Ботахара сопутствует вам.
«Окара»
Нисима тщательно свернула письмо, потом помолилась, чтобы Ботахара защитил всех, кого она любит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
Нисима приложила руку к лицу.
«Легче восстановить Империю, чем исцелить раны этого человека, — думала она. — О, отец, посмотри, что мы наделали!»
— Самуяму-сум, — позвала Нисима нежно, как могла. — Что я могу сделать?
Кривая улыбка исказила его лицо, словно на него легла тень летящей птицы.
— Мне сказали, господин Батто готовится преследовать варваров, бегущих на север. Я бы хотел сопровождать его, Императрица.
— Вы чувствуете, что недостаточно сделали? Не хотите оставить это другим?
Комавара пожал плечами.
— Но, Императрица, во всей Ва нет более подходящего для этого человека, чем я. С меня уже не смыть чужую кровь, пусть другие не оставят на себе этого пятна.
— Господин Комавара, я бы хотела попросить вас остаться в столице. Пожалуйста, вы сделали больше, чем любой правитель имеет право просить.
«Суйюн, — подумала она, — возможно, подсказал бы, что сделать для этого мужчины». Но до Суйюна не добраться, и Комавара стоит перед ней на коленях с просьбой послать его назад на войну, чтобы найти собственную смерть, — в этом она уверена.
— Императрица, — официально произнес Комавара, встретившись с ней глазами, — было бы лучше, если б вы дали мне клинок, как другим, и отправили на север.
Нисима почувствовала, что ее лицо горит, но заставила себя выдержать его взгляд. Он не отвел глаз.
«До тебя не достучаться, — подумала Нисима, — не осталось и следа того юноши, которым я могла повелевать».
— Господин Комавара, — начала Нисима, — я не приказываю вам остаться в столице, я прошу.
— Императрица, — ответил Комавара, откинувшись назад. — Вы не можете говорить подобные вещи. Вы не понимаете — это то, что я должен сделать.
Нисима сдержанно покачала головой.
— Я прошу вас. Я склоняю голову перед вами.
— Моя госпожа, вы не можете!
Нисима сошла с помоста, встала между ними, положила руки на пол и поклонилась.
Комавара схватил ее за плечи.
— Вы — Императрица. Это ниже вас.
Нисима стояла перед ним на коленях, лицом к лицу, держа его за руки.
— Если я позволю вам уйти, вы можете найти смерть, которую ищете, или закончите разрушение вашего духа. Я не смогу вынести этого, Самуяму-сум, не смогу.
Словно приходя в себя от ужаса, какое-то время он не мог говорить.
— Госпожа Нисима, я бесполезен вам здесь…
Она почувствовала, что по ее щеке бежит слеза, и он остановился, увидев это.
— Я останусь. Если таково ваше желание, я останусь. Нисима сжала его руки.
— Я знаю. Вы видели ужасные вещи… Комавара покачал головой.
— Нет, — словно простонал он, — я сделал ужасные вещи. Вам не следовало даже прикасаться ко мне.
Услышав это, Нисима взяла его руку, в которой он держал меч, и поднесла к губам, потом к щеке.
— У вас замечательная, благородная душа — мы найдем ее, — прошептала она. — Не знаю как, но мы найдем.
— Я сам не знаю, Императрица, — прошептал он. Нисима нежно вернула его руку на прежнее место.
— Не знаю, как мы начнем, — неожиданно сказала она. Вернувшись на помост, Нисима передвинула кисть, чернила со стола.
Она вложила ему в руку кисть.
— Она принадлежало моей матери.
Нисима остановила, когда он попытался вернуть ей кисть.
— Это не просьба.
— Но это сокровище.
— Нет, — слабо улыбнулась девушка. — Я дала Ходзё дворец, господину Батто — провинцию, без сомнения, вы можете принять потрепанную чернильницу.
Эти слова не вызвали у него улыбку, но что-то промелькнуло в его глазах, принеся облегчение.
Нисима вложила ему в руку подставку для кисти — лебедь, искусно высеченный из нефрита.
— Подарок моего приемного отца.
Бережно Комавара взял его, медленно поворачивая из стороны в сторону.
— И кисть, — сказала Нисима, толкая ее ему в руки, — подарок от женщины, которая могла быть поэтом, в чьи обязанности не входило заниматься другими делами. Если вы напишете мне поэмы, я отвечу на них.
— Императрица, у вас есть более важные дела, чем читать вирши поэта невеликого таланта.
— Я помню ваши стихи в саду моего отца, Самуяму-сум. Не говорите мне об отсутствии мастерства. Разве вы не поможете мне сохранить крошечную часть моей прежней жизни?
Глядя на письменные принадлежности, он кивнул:
— Благодарю вас, Императрица.
Комавара выглядел теперь менее безумным, Нисима подумала, что горечь уступила место ярости.
«Печаль не так разрушительна для души, — говорила себе Нисима, — у всех нас есть причины для грусти».
— Все, что может возродить вас, Самуяму-сум, я умножу в десятки раз.
Он кивнул:
— Благодарю, Императрица.
Комавара чувствовал себя неловко. Нисима видела это, но теперь была уверена, что он отвечает на ее слова.
«Он беспокоится обо мне, этот юноша», — поняла она.
— У вас есть обязанности, — тихо сказал Комавара, низко поклонившись.
Нисима решила не возражать и позволить ему уйти, унося чернильницу матери. Когда двери закрылись, она поднялась и подошла к окну. Нисима ждала, что войдет Каму, но этого не произошло, и она вспомнила, что это на сегодня была последняя встреча.
Все оказалось не так, как Нисима ожидала. Она была так молода во времена прошлой войны, что не помнила ее, не видела потерь. «Я думала — раздам благодарности и награды. — Лица Тадамото и Комавары стояли перед глазами. — Они слишком молоды. Не такие закаленные ветераны, как Ходзё».
Нисима хотела, чтобы вернулся Каму. Его советы мудры. Его нужно тоже поблагодарить за роль в этой безумной войне, подумала она. Нисима вспомнила о письме госпожа Окары и достала его из рукава. Вернувшись на подушки, разорвала печать и развернула бумагу.
Моя Императрица.
Услышав новости о вашем восшествии, мое сердце запело, ибо я знаю: Империи необходима мудрость вашего открытого сердца, если оно излечилось. Если я не слишком много позволяю себе, мне тяжело, ибо я, зная ваше желание жить в раздумьях и искусстве, понимаю, какую огромную жертву вы принесли, имея к тому же немалый талант. Как случилось, что судьба призвала великого художника управлять Империей?
Верю, Императрица, что Ва потребуется ваша душа художника, чтобы излечиться от предательства Ямаку и от потерь и руин войны. Искусство, настоящее искусство — это сила, ведущая к состраданию и спокойствию. Позвольте нам обрести Империю, управляемую состраданием, а не жадностью и войнами. Пусть нашими жизнями правит искусство.
Императрица, до меня дошли печальные вести о вашей огромной потере. Мотору-сум был настоящим старым другом, и его уход — потеря для всей Ва. Пусть Ботахара защитит его душу.
За туманами серой зимы,
Империя в цветах,
Что весна
Разбросала в память о душе.
Пусть Ботахара сопутствует вам.
«Окара»
Нисима тщательно свернула письмо, потом помолилась, чтобы Ботахара защитил всех, кого она любит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140