И что бы это ни было — черный северный всадник-Рота или что еще, — но его следовало непременно загнать обратно во тьму, да так, чтобы неповадно было соваться вдругорядь. Видно, изгоняли уже, да не насовсем, коли стал являться он во второй раз. Что-то ослабло в связи миров, и покатились-полетели под холодным чужим ветром людские судьбы, как листья, как невесомые паутинки. Долгая осень стояла над северной землей, последним золотым и пронзительно грустным горели светлые души и уносились, и падали на сырую землю забвения, а новой весны все не было. И кто знал, может, эта осень уже шагнула гораздо дальше: на Вольные Поля, за Промозглый Камень, за Белые горы? И словно в подтверждение этих сумрачных дум откуда-то спустился на камень маленький пожелтевший лист осины. Пошуршал и затих в зеленой еще придорожной траве.
Мирко от этого встряхнулся. «И действительно, скоро осень! Листья желтые вот-вот дождем посыплются, а я все стою, камни разглядываю? Как ни красиво здесь, как ни дышится легко, а дорога не ждет. Да и мне ждать нечего, поспешать надо: здесь миг, там чуток — вот и старость, а мне ой как много успеть хочется!» И он, взлетев в седло, тронул Белого. Конь, которому поднадоели уже корни, валежник, камни да осыпи, взыграл от удовольствия почувствовать под копытами настоящую торную дорогу.
Однако уклон был крут, и дорога петляла, спускаясь медленно и делая многочисленные повороты. Вдоль обочины вода, стекавшая при сходе снега и осенних дождях, промыла неглубокие канавки. И едва достиг мякша первого же такого поворота, как нашел в траве точь-в-точь такой камень, как и у начала дороги. «Вот, значит, как? А может, и далее камни ставиться будут?» — предположил Мирко. И не ошибся: каждый поворот словно находился под охраной всех трех миров. Сами камни немного разнились меж собою, но изображения на них были одинаковы, будто братья-близнецы.
За что оказан был такой почет этой недолгой, в общем-то, и довольно глухой дороге, Мирко понять не мог, да и Юкка не объяснил. Кто сделал это — полешуки, мякши или их предки еще в годы странствий, когда были совсем другие племена и народы, о которых память ничего не удержала, — догадаться было невозможно. Любой камень покажется древним старцем, если полежит год-два под открытым небом. В Арголиде, правда, умели обрабатывать камень так, что он был гладким и блестел, не то что годы — века, но разве видела та полуденная земля северные ветры, дожди, зимы, снега и летнюю жару? Однако камни кто-то поставил, и сделал это не просто так. Тут одного чудака-Антеро с его знаком на гранитной стене, пожалуй, не хватило бы: требовался упорный, точный, мастеровитый труд. То ли дорога эта была чем-то опасна, то ли священна. Загадку эту мог разрешить, впрочем, тот самый колдун, живущий на острове посередь Смолинки. «Неужто отшельник, который с богами разговаривает в уединении, мог поселиться на таком людном пути? — подумал мякша. — А коли не мог, значит, не может дорога вывести прямиком на этот островок. Тогда по какой же верной примете туда выйти?» Дорога была столь обычна, что в приметы никак не годилась. Значит, идти к колдуну оставалось вслед за камнями, которые должны были где-то свернуть с пути, который они стерегли. «А зачем Юкке знать про колдуна, что в такой дали от Сааримяки живет? — подумал Мирко. — Видать, ходил он к нему, и не раз. Уж не игре ли на кантеле да песенному слову старик его обучал? Если так, действительно этот кудесник мудрый. Может, он и знает что про богиню древнюю, про знак, про земли за Камнем, про дядину веру? А может, ему о Риите поведать? Ведь он трепать-то всякому не станет, а то совет нужный даст?»
Мысли о Риите не покидали Мирко ни на мгновение, то отступая перед неизбежными заботами, то вновь влетая ярким жгучим огнем из черных колодцев раздумий. И звучали волшебным серебряным колокольчиком последние ее слова: «Ничего-то ты не понял! Жди!» Только грустно звенел этот колокольчик и хоть звал за собой, непонятно было, как же к нему дойти.
А дорога вилась, уходя все дальше от освещенного солнцем гребня. Свежее дыхание обильной листвы гасило жар, цвет мягких зеленых ладоней приглушал ослепительность безоблачного дня, их шелест скрашивал одиночество: Мирко был не один — рядом шли кони и веселый Пори, да еще непрестанное бормотание листвы заполняло немоту окружающего пространства, в отличие от величественных, но по-царски молчаливых елей и сосен.
Позади осталась, наверно, уже середина пути, когда на новом повороте не оказалось знакомого камня. Мирко на всякий случай пустил коня крупной рысью, чтобы побыстрее добраться до следующего поворота. Если уж и там камня не окажется, нужно будет возвращаться и искать, где свернуть с наезженной дороги. Валуна там, где ему надлежало быть, конечно, не оказалось. Мирко был раздосадован тем, что потерял время. Белый покосился на седока недоуменно, но послушно затрусил обратно, а Пори, видно, и вовсе решил, что хозяин надумал-таки воротиться в Сааримяки, и радовался от души. У первого поворота, где не встретился камень, Мирко спешился и пошел по краю зарослей. Жимолость, калина и ольха тесно переплетались, и казалось, в этой живой стене если и был когда-нибудь ход, то ныне он прочно зарос. Сквозь зелень решительно ничего не было видно ни с земли, ни с седла, и мякша уже не чаял обнаружить хоть какую-нибудь зацепку. «И что Юкка ничего не растолковал? Ведь нет здесь вехи!» — как вдруг прямо под ногами оказалась квадратная плешина черной, еще свежей земли, обрамленной осокой, как это бывает у камня. Камень здесь, лежал несомненно, и совсем недавно, не более недели назад. Кто и как, да и зачем своротил с насиженного места древний знак, Мирко понять не мог. Неужто купец какой жадный придумал прихватить с собой диковину, чтобы в городе поставить во дворе и радоваться? А может, хотел таким путем отвадить от дома беду?
Но рассуждать над этим было некогда — теперь надо искать путь сквозь заросли кустов. Напротив того места, где был камень, в сплошную мелколиственную поросль неведомо как попал куст тальника. Мирко приподнял склонившуюся ветвь и скользнул под сень листвы. Послушные приказу кони остались стоять как вкопанные, но любопытный Пори, конечно, полез вслед за хозяином. Здесь, в лесу, сразу стало прохладно и даже потянуло прелью. Склон почти сразу спускался в овраг, который дорога и считала своей излучиной. Спуск зарос непроходимыми колючими кустами, но тут же начинались старые, выщербленные, но широкие и прочные, выложенные из известняковых плит, ступени. Чуть слева кусты были обломаны, как будто вниз скатилось что-то тяжелое. Спустившись на несколько шагов, Мирко увидел, что еще дальше внизу к стволу рябины приткнулся камень-примета. Это, видно, и был тот самый страж лестницы, вывороченный и сброшенный под откос, да не докатившийся до низу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
Мирко от этого встряхнулся. «И действительно, скоро осень! Листья желтые вот-вот дождем посыплются, а я все стою, камни разглядываю? Как ни красиво здесь, как ни дышится легко, а дорога не ждет. Да и мне ждать нечего, поспешать надо: здесь миг, там чуток — вот и старость, а мне ой как много успеть хочется!» И он, взлетев в седло, тронул Белого. Конь, которому поднадоели уже корни, валежник, камни да осыпи, взыграл от удовольствия почувствовать под копытами настоящую торную дорогу.
Однако уклон был крут, и дорога петляла, спускаясь медленно и делая многочисленные повороты. Вдоль обочины вода, стекавшая при сходе снега и осенних дождях, промыла неглубокие канавки. И едва достиг мякша первого же такого поворота, как нашел в траве точь-в-точь такой камень, как и у начала дороги. «Вот, значит, как? А может, и далее камни ставиться будут?» — предположил Мирко. И не ошибся: каждый поворот словно находился под охраной всех трех миров. Сами камни немного разнились меж собою, но изображения на них были одинаковы, будто братья-близнецы.
За что оказан был такой почет этой недолгой, в общем-то, и довольно глухой дороге, Мирко понять не мог, да и Юкка не объяснил. Кто сделал это — полешуки, мякши или их предки еще в годы странствий, когда были совсем другие племена и народы, о которых память ничего не удержала, — догадаться было невозможно. Любой камень покажется древним старцем, если полежит год-два под открытым небом. В Арголиде, правда, умели обрабатывать камень так, что он был гладким и блестел, не то что годы — века, но разве видела та полуденная земля северные ветры, дожди, зимы, снега и летнюю жару? Однако камни кто-то поставил, и сделал это не просто так. Тут одного чудака-Антеро с его знаком на гранитной стене, пожалуй, не хватило бы: требовался упорный, точный, мастеровитый труд. То ли дорога эта была чем-то опасна, то ли священна. Загадку эту мог разрешить, впрочем, тот самый колдун, живущий на острове посередь Смолинки. «Неужто отшельник, который с богами разговаривает в уединении, мог поселиться на таком людном пути? — подумал мякша. — А коли не мог, значит, не может дорога вывести прямиком на этот островок. Тогда по какой же верной примете туда выйти?» Дорога была столь обычна, что в приметы никак не годилась. Значит, идти к колдуну оставалось вслед за камнями, которые должны были где-то свернуть с пути, который они стерегли. «А зачем Юкке знать про колдуна, что в такой дали от Сааримяки живет? — подумал Мирко. — Видать, ходил он к нему, и не раз. Уж не игре ли на кантеле да песенному слову старик его обучал? Если так, действительно этот кудесник мудрый. Может, он и знает что про богиню древнюю, про знак, про земли за Камнем, про дядину веру? А может, ему о Риите поведать? Ведь он трепать-то всякому не станет, а то совет нужный даст?»
Мысли о Риите не покидали Мирко ни на мгновение, то отступая перед неизбежными заботами, то вновь влетая ярким жгучим огнем из черных колодцев раздумий. И звучали волшебным серебряным колокольчиком последние ее слова: «Ничего-то ты не понял! Жди!» Только грустно звенел этот колокольчик и хоть звал за собой, непонятно было, как же к нему дойти.
А дорога вилась, уходя все дальше от освещенного солнцем гребня. Свежее дыхание обильной листвы гасило жар, цвет мягких зеленых ладоней приглушал ослепительность безоблачного дня, их шелест скрашивал одиночество: Мирко был не один — рядом шли кони и веселый Пори, да еще непрестанное бормотание листвы заполняло немоту окружающего пространства, в отличие от величественных, но по-царски молчаливых елей и сосен.
Позади осталась, наверно, уже середина пути, когда на новом повороте не оказалось знакомого камня. Мирко на всякий случай пустил коня крупной рысью, чтобы побыстрее добраться до следующего поворота. Если уж и там камня не окажется, нужно будет возвращаться и искать, где свернуть с наезженной дороги. Валуна там, где ему надлежало быть, конечно, не оказалось. Мирко был раздосадован тем, что потерял время. Белый покосился на седока недоуменно, но послушно затрусил обратно, а Пори, видно, и вовсе решил, что хозяин надумал-таки воротиться в Сааримяки, и радовался от души. У первого поворота, где не встретился камень, Мирко спешился и пошел по краю зарослей. Жимолость, калина и ольха тесно переплетались, и казалось, в этой живой стене если и был когда-нибудь ход, то ныне он прочно зарос. Сквозь зелень решительно ничего не было видно ни с земли, ни с седла, и мякша уже не чаял обнаружить хоть какую-нибудь зацепку. «И что Юкка ничего не растолковал? Ведь нет здесь вехи!» — как вдруг прямо под ногами оказалась квадратная плешина черной, еще свежей земли, обрамленной осокой, как это бывает у камня. Камень здесь, лежал несомненно, и совсем недавно, не более недели назад. Кто и как, да и зачем своротил с насиженного места древний знак, Мирко понять не мог. Неужто купец какой жадный придумал прихватить с собой диковину, чтобы в городе поставить во дворе и радоваться? А может, хотел таким путем отвадить от дома беду?
Но рассуждать над этим было некогда — теперь надо искать путь сквозь заросли кустов. Напротив того места, где был камень, в сплошную мелколиственную поросль неведомо как попал куст тальника. Мирко приподнял склонившуюся ветвь и скользнул под сень листвы. Послушные приказу кони остались стоять как вкопанные, но любопытный Пори, конечно, полез вслед за хозяином. Здесь, в лесу, сразу стало прохладно и даже потянуло прелью. Склон почти сразу спускался в овраг, который дорога и считала своей излучиной. Спуск зарос непроходимыми колючими кустами, но тут же начинались старые, выщербленные, но широкие и прочные, выложенные из известняковых плит, ступени. Чуть слева кусты были обломаны, как будто вниз скатилось что-то тяжелое. Спустившись на несколько шагов, Мирко увидел, что еще дальше внизу к стволу рябины приткнулся камень-примета. Это, видно, и был тот самый страж лестницы, вывороченный и сброшенный под откос, да не докатившийся до низу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131