Маленькое лицо пожилой женщины стало еще более худым, но румянец уже вернулся на ее щеки, а улыбка, которую она послала ему, была гордой и решительной.
Он поднялся, догадываясь, что встают и другие, и предложил сесть обеим женщинам.
— Ты поправилась? — спросил он, радостно улыбаясь.
— Ей лучше, — ответила ему Уинетт с некоторым неодобрением в голосе, — но она еще не вполне здорова.
Грания пренебрежительно фыркнула, наградив улыбкой всех, сидящих за столом.
— Уинетт всегда очень заботлива с подопечными. Она бы оставила меня в постели, хотя меня ждет столько срочной работы.
— Ты не сможешь успешно справиться с работой, пока еще так слаба, — сказала Уинетт.
— Это неотложная работа, дитя мое, — возразила Грания. — Или ты не чувствуешь всюду эту немощь? Не чувствуешь, что наваждение все крепнет? Оно питается тем самым отчаянием, которое само и порождает. А твое лекарство почти на исходе, и надежды пополнить его запасы уже нет. Кроме того, ты поможешь мне в том, что я стану делать.
Уинетт беспомощно вздохнула, не в силах опровергнуть очевидную истину.
— Итак, — продолжала Грания, — я больше не нуждаюсь в заботе моей блистательной Сестры и попытаюсь побороть колдовство Посланца. Дайте мне поесть и принесите выпить чего-нибудь покрепче, чем это.
Слуги поспешили исполнить приказ. Кедрин видел, как она умяла две миски овсянки, в несколько глотков выпила кружку подогретого вина, затем попросила хлеба и фруктов и поглотила их с таким же удовольствием.
— Мне получше, — провозгласила она, когда наелась и тщательно вытерла губы платочком, извлеченным из складок голубого одеяния. — Теперь обсудим, как снять колдовство.
Вслед за этими словами женщина перечислила, что ей нужно. Рикол немедленно послал людей, чтобы быстрее доставили все эти вещи на северную стену, откуда Грания собиралась творить свои чары. Сестра готова была немедленно отправиться туда, но Уинетт настоял на том, чтобы женщина сперва приняла лекарство, а затем заботливо проверила, насколько теплый на ней плащ — Грания позволила это со все убывающим терпением.
Наконец приготовления были закончены, и Рикол, лучше всех знакомый со здешними темными переходами, пошел впереди. Сверху на стене стояла незажженная жаровня, окруженная солдатами, у которых радостное любопытство пересилило страх перед валунами, вылетающими из тьмы. Грания просияла при виде их и сказала:
— Оставайтесь на постах, друзья, скоро для вас найдется работенка.
И они нехотя отступили в черноту.
Уинетт достала из-под плаща небольшую сумочку и передала Грании несколько пучков трав, который та рассыпала по холодным угольям, что-то неразборчиво бормоча. Наконец, довольная, она попросила кремень и высекла несколько искр над лежащим в жаровне трутом. В основании железной чаши затлел тусклый огонь, медленно поднимавшийся и разгоравшийся, пока крохотные огненные язычки не прыгнули наверх — к тому предмету, что она разместила поверху.
— Дай свою руку, дитя мое, — попросила Грания Уинетт. — И ты, Кедрин, тоже.
Для него эта просьба была полной неожиданностью. Он снял перчатку и взял в пальцы протянутую ему крохотную теплую ладошку. Уинетт взяла другую, и все трое встали, обратившись лицом к неведомому врагу за стеной. Принц внезапно ощутил дремоту, такую, какая обычно переходит в крепкий сон. Но он не уснул, потому что тут же почувствовал резкую прохладу, бодрящую и поднимающую дух. Это походило на чувство, охватившее его, когда он вызывал Хаттима, но было куда сильнее и ярче — словно он через руки Сестер слился с ними обеими, и все они, только что бывшие отдельными существами, стали вдруг одним целым с единой великой целью, огромной и несокрушимой волей. Кедрин увидел, что угли в жаровне разгорелись ярче, от них поднимается белый дым, неся нежный аромат, вызвавший мысль о летних лугах, ручьях, запахе волос Уинетт. Следя, как поднимается этот дымок, он думал о жаворонках, парящих в ясном синем небе, о мечущейся в хрустальных водах рыбе. И вдруг понял, что видит это наяву — будто тьма отпрянула от жаровни, юноша слышал, как голос Грании произносит слова, которых он не понимал: все громче и громче, по мере того, как мгла вокруг продолжала рассеиваться. Прилив сил захлестнул его, внезапно к юноше явилась полнейшая уверенность в себе — подобная той, с которой он вышел на арену против Хаттима, но во много раз сильнее, и он уже не ощущал никакого сопротивления. Кедрин больше не замечал рядом ни отца, ни Рикола, пока не услышал, как ахнул отец:
— Во имя Госпожи! Свершилось!
А затем понял, что крепостная стена теперь видна с полной отчетливостью, что жаровня посылает белый дымок навстречу все ярче разгорающемуся дневному свету, являя глазам стоящих все удлиняющийся участок стены. Дымок от углей прямым столбом пронизывал воздух, в самом зените сливаясь с лазурью неба.
Он ощутил торжество. Это чувство все росло, поглощая его, и он не понимал уже, вызвано оно тем, что тьма развеялась, или тьма отступила именно перед этим чувством. Его дух воспарил, когда Кедрин следил, как чернота уносится прочь клубящимися клочьями, словно туман по ветру, отдельные черные нити тянутся к белизне над жаровней, но та лишь поглощает их, сама оставаясь чистой, и тьма тает все быстрее и быстрее. Он услыхал возбужденные крики защитников крепости, ощутил лучи солнца на своем лице — такого теплого и чистого после мерзостной ночи Посланца. Подняв взгляд, юноша окончательно убедился, что небеса чисты, а опустив глаза, увидел, как в обе стороны от него тянутся зубцы стены и меркнет в великолепии дня тусклый огонь факелов. Под стеной наваждение еще немного задержалось, но вскоре принц увидел, что и оно откатывается, словно прибрежная грязь отступает перед чистыми водами реки.
Он услышал слова Грании:
— Хвала Госпоже, удалось! — Тут их пальцы разомкнулись, а Уинетт встревожено крикнула. Взгляд Кедрина на миг затуманило, он повернулся и увидел, как Уинетт подхватывает упавшую Гранию и бережно опускает ее на камни парапета. Мгновение спустя юноша уже стоял на коленях, подложив руку под седую голову. Сердце его стучало, как барабан, а птичьи глаза маленькой женщины помутнели.
Уинетт все еще сжимала морщинистую ручку — только теперь не для объединения душ, а чтобы пощупать пульс. Когда девушка взглянула на принца, лицо ее было понурым.
— Быстро неси ее в больницу, еще можно успеть.
Он подхватил Гранию, не замечая больше Бедира и Рикола, и поспешил за Уинетт вниз по ступеням, полным шумных солдат, ринувшихся наверх, чтобы приветствовать день. Но их улыбки угасали, когда раздавался крик Уинетт, требовавшей дорогу.
Они добежали до больницы, и Кедрин осторожно уложил Гранию в ее постель, встав на колени рядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Он поднялся, догадываясь, что встают и другие, и предложил сесть обеим женщинам.
— Ты поправилась? — спросил он, радостно улыбаясь.
— Ей лучше, — ответила ему Уинетт с некоторым неодобрением в голосе, — но она еще не вполне здорова.
Грания пренебрежительно фыркнула, наградив улыбкой всех, сидящих за столом.
— Уинетт всегда очень заботлива с подопечными. Она бы оставила меня в постели, хотя меня ждет столько срочной работы.
— Ты не сможешь успешно справиться с работой, пока еще так слаба, — сказала Уинетт.
— Это неотложная работа, дитя мое, — возразила Грания. — Или ты не чувствуешь всюду эту немощь? Не чувствуешь, что наваждение все крепнет? Оно питается тем самым отчаянием, которое само и порождает. А твое лекарство почти на исходе, и надежды пополнить его запасы уже нет. Кроме того, ты поможешь мне в том, что я стану делать.
Уинетт беспомощно вздохнула, не в силах опровергнуть очевидную истину.
— Итак, — продолжала Грания, — я больше не нуждаюсь в заботе моей блистательной Сестры и попытаюсь побороть колдовство Посланца. Дайте мне поесть и принесите выпить чего-нибудь покрепче, чем это.
Слуги поспешили исполнить приказ. Кедрин видел, как она умяла две миски овсянки, в несколько глотков выпила кружку подогретого вина, затем попросила хлеба и фруктов и поглотила их с таким же удовольствием.
— Мне получше, — провозгласила она, когда наелась и тщательно вытерла губы платочком, извлеченным из складок голубого одеяния. — Теперь обсудим, как снять колдовство.
Вслед за этими словами женщина перечислила, что ей нужно. Рикол немедленно послал людей, чтобы быстрее доставили все эти вещи на северную стену, откуда Грания собиралась творить свои чары. Сестра готова была немедленно отправиться туда, но Уинетт настоял на том, чтобы женщина сперва приняла лекарство, а затем заботливо проверила, насколько теплый на ней плащ — Грания позволила это со все убывающим терпением.
Наконец приготовления были закончены, и Рикол, лучше всех знакомый со здешними темными переходами, пошел впереди. Сверху на стене стояла незажженная жаровня, окруженная солдатами, у которых радостное любопытство пересилило страх перед валунами, вылетающими из тьмы. Грания просияла при виде их и сказала:
— Оставайтесь на постах, друзья, скоро для вас найдется работенка.
И они нехотя отступили в черноту.
Уинетт достала из-под плаща небольшую сумочку и передала Грании несколько пучков трав, который та рассыпала по холодным угольям, что-то неразборчиво бормоча. Наконец, довольная, она попросила кремень и высекла несколько искр над лежащим в жаровне трутом. В основании железной чаши затлел тусклый огонь, медленно поднимавшийся и разгоравшийся, пока крохотные огненные язычки не прыгнули наверх — к тому предмету, что она разместила поверху.
— Дай свою руку, дитя мое, — попросила Грания Уинетт. — И ты, Кедрин, тоже.
Для него эта просьба была полной неожиданностью. Он снял перчатку и взял в пальцы протянутую ему крохотную теплую ладошку. Уинетт взяла другую, и все трое встали, обратившись лицом к неведомому врагу за стеной. Принц внезапно ощутил дремоту, такую, какая обычно переходит в крепкий сон. Но он не уснул, потому что тут же почувствовал резкую прохладу, бодрящую и поднимающую дух. Это походило на чувство, охватившее его, когда он вызывал Хаттима, но было куда сильнее и ярче — словно он через руки Сестер слился с ними обеими, и все они, только что бывшие отдельными существами, стали вдруг одним целым с единой великой целью, огромной и несокрушимой волей. Кедрин увидел, что угли в жаровне разгорелись ярче, от них поднимается белый дым, неся нежный аромат, вызвавший мысль о летних лугах, ручьях, запахе волос Уинетт. Следя, как поднимается этот дымок, он думал о жаворонках, парящих в ясном синем небе, о мечущейся в хрустальных водах рыбе. И вдруг понял, что видит это наяву — будто тьма отпрянула от жаровни, юноша слышал, как голос Грании произносит слова, которых он не понимал: все громче и громче, по мере того, как мгла вокруг продолжала рассеиваться. Прилив сил захлестнул его, внезапно к юноше явилась полнейшая уверенность в себе — подобная той, с которой он вышел на арену против Хаттима, но во много раз сильнее, и он уже не ощущал никакого сопротивления. Кедрин больше не замечал рядом ни отца, ни Рикола, пока не услышал, как ахнул отец:
— Во имя Госпожи! Свершилось!
А затем понял, что крепостная стена теперь видна с полной отчетливостью, что жаровня посылает белый дымок навстречу все ярче разгорающемуся дневному свету, являя глазам стоящих все удлиняющийся участок стены. Дымок от углей прямым столбом пронизывал воздух, в самом зените сливаясь с лазурью неба.
Он ощутил торжество. Это чувство все росло, поглощая его, и он не понимал уже, вызвано оно тем, что тьма развеялась, или тьма отступила именно перед этим чувством. Его дух воспарил, когда Кедрин следил, как чернота уносится прочь клубящимися клочьями, словно туман по ветру, отдельные черные нити тянутся к белизне над жаровней, но та лишь поглощает их, сама оставаясь чистой, и тьма тает все быстрее и быстрее. Он услыхал возбужденные крики защитников крепости, ощутил лучи солнца на своем лице — такого теплого и чистого после мерзостной ночи Посланца. Подняв взгляд, юноша окончательно убедился, что небеса чисты, а опустив глаза, увидел, как в обе стороны от него тянутся зубцы стены и меркнет в великолепии дня тусклый огонь факелов. Под стеной наваждение еще немного задержалось, но вскоре принц увидел, что и оно откатывается, словно прибрежная грязь отступает перед чистыми водами реки.
Он услышал слова Грании:
— Хвала Госпоже, удалось! — Тут их пальцы разомкнулись, а Уинетт встревожено крикнула. Взгляд Кедрина на миг затуманило, он повернулся и увидел, как Уинетт подхватывает упавшую Гранию и бережно опускает ее на камни парапета. Мгновение спустя юноша уже стоял на коленях, подложив руку под седую голову. Сердце его стучало, как барабан, а птичьи глаза маленькой женщины помутнели.
Уинетт все еще сжимала морщинистую ручку — только теперь не для объединения душ, а чтобы пощупать пульс. Когда девушка взглянула на принца, лицо ее было понурым.
— Быстро неси ее в больницу, еще можно успеть.
Он подхватил Гранию, не замечая больше Бедира и Рикола, и поспешил за Уинетт вниз по ступеням, полным шумных солдат, ринувшихся наверх, чтобы приветствовать день. Но их улыбки угасали, когда раздавался крик Уинетт, требовавшей дорогу.
Они добежали до больницы, и Кедрин осторожно уложил Гранию в ее постель, встав на колени рядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127