— Ничего не выйдет!
— Не выйдет? — прогудел Рикол. — Он превратил раннюю осень в зиму, посылает дожди, чтобы наши души размокли, наполняет воздух гнилью разложения. Что принесет заря? Есть пределы людской выносливости.
Его жена выпрямилась во весь рост и положила руки ему на плечи, заставив мужа смотреть ей в глаза, и твердо сказала:
— Мы этих пределов еще не достигли, Беван Рикол. До них еще шагать и шагать. А до того вернется Бедир с Дарром и его войсками. Тогда мы покажем порождению Ашара, чего стоят Королевства. Не сомневайся!
— О, любовь моя, — он улыбнулся, обвив руками ее талию и погрузив лицо в тепло ее платья. — Мне бы сотню-другую парней с твоей силой.
— У Т ебя есть я, — ответила она. — Теперь в постель и спать. А завтра поглядим, что нам грозит.
Но казалось, завтра не настанет, ибо когда Рикол пробудился, он не увидел за ставнями света, хотя свеча, указывавшая время, почти сгорела и указывала на час зари — время, в которое долгие годы службы приучили его уже быть на ногах. Он поднялся, чувствуя, что покрыт гусиной кожей в холоде, наполнившем спальню. Натянув подбитое мехом платье, подошел к окну и распахнул ставни. Тьма предстала его взгляду, едва ли отступившая перед факелами, неясно трепетавшими внизу. А когда он поднял лицо туда, где следовало быть солнцу, то тоже ничего не увидел.
Нахлынул ужас. Отупляющая, мертвящая душу пустота, в которой надежде нет места и ничего не осталось от радости или уверенности, все поглотила бездна. Он слышал голоса, вопящие в изумлении и взметывающиеся проклятиями, когда люди обо что-то спотыкались во мгле. Скорбно завыла собака, другие подхватили, и вот уже Высокая Крепость наполнилась воем. Несмотря на теплое одеяние, он задрожал, стиснув покрепче зубы, чтобы не стучали, и не давая себе расслабиться. Медленно отвернувшись от окна, он увидел расплывшееся пятно — лицо жены — и двинулся к ней, ища успокоения.
— Найди Уинетт, — посоветовала Марга. — Поговори с Сестрами.
Рикол содрогнулся, чувствуя, что проиграл бой с отчаянием.
— Ты Беван Рикол, командир Высокой Крепости, — твердо произнесла Марга. — Ты хранишь рубежи Тамура и не позволишь, чтобы эта дрянь помешала тебе исполнять твой долг.
Он молча кивнул и поднялся, чтобы подбросить поленьев в угасающий огонь. Пламя очага немного взбодрило его. Но затем пляшущие огоньки напомнили об Ашаре и о Посланце. Рикол содрогнулся заново и пал на колени.
— Выпей-ка.
Он обернулся. Увидел кубок эвшана, взял и осушил единым глотком, распахнув рот, когда вспыхнул жар в пустом желудке. Мгновение голова шла кругом, затем тепло разлилось по телу, возродив надежду, а с нею и гнев.
— Да, — яростно сказал он, — я пойду к Уинетт.
— И не показывай большой тревоги, — предупредила Марта. — Высмей врага. Если тьма — это все, что может обрушить на нас Посланец, нам не слишком стоит его бояться.
Рикол кивнул и начал неловко одеваться. Сегодня на них напустили больше, чем просто тьму; непроглядный мрак, наводнивший крепость, просочился в душу, и он боялся за своих солдат: как бы они не дрогнули, ведь и самый отважный из них может поддаться этому натиску безнадежности. Если он, их начальник, пребывает в таком унынии, что же теперь творится с солдатами? Борись, твердил он себе, как велишь бороться с этим своим людям, и хвала Госпоже, что у тебя такая решительная жена, как Марга.
Лишь когда он покинул спальню, его жена позволила себе заплакать, ибо ее тоже терзало жуткое отчаяние.
Оно давило на душу ее мужу, хотя он скрывал это, как мог, шагая по переходам, озаренным факелами, выказывая решительность, которую едва ли чувствовал. Всем, кто задерживался, чтобы поговорить с командиром, задать вопрос или спросить указаний, он приказывал, чтобы по стенам и дворам разнесли новые запасы факелов и топлива для жаровен. Он хотел поскорее добраться до Уинетт и узнать, что она думает. Крепость была близка к панике — похоже, что тьма пробиралась и в души. Лишь дисциплина, которой он всегда гордился, помогала поддержать видимость чего-то привычного. Но и она тяжело давалась. Тьма настолько сгустилась, что факелы, костры и жаровни мало что могли откусить от почти ощутимой сплошной стены мрака. Знакомая дорога стала почти путем по лабиринту, дворы и дворики, которые он прежде проходил за несколько мгновений, превратились в хаотический лабиринт, время и расстояние утратили значение, направление с трудом угадывалось, паника кралась в неестественной ночи, словно хищный зверь на охоте.
Он нашел Уинетт, занятую в больнице. Она в свете факелов распределяла лекарства среди множества людей — скорее смятенных и перепуганных, чем больных. Обуздав раздражение, он ждал, пока Сестра справится с синяками и растяжениями, прислушиваясь к ней и ее помощницам, повторявшим что-то успокаивающее.
— Они испуганы, — сказала Уинетт, когда освободилась и они стояли в ее каморке почти без света. — Они столкнулись с неведомым.
— Я это тоже чувствую, — признал Рикол. — Когда я проснулся и не увидел света, то впервые испытал панику.
— Это лишь естественно, — ответила Уинетт. — Все люди чего-то боятся. Большинство — темноты. Это в нас с давних-давних времен. Мы создания света, а Посланец его у нас отнял.
— Что ты можешь сделать? — спросил Рикол. — Если это будет продолжаться, у меня не останется боеспособных ребят.
Уинетт пристально посмотрела на осунувшегося военачальника, и ее захлестнула жалость.
Она чувствовала, как напряженно он борется с собой, как крепко держит себя в руках. Ей самой помогала выучка Сестер, осознание, что глухой ужас, пробирающийся в сознание, навеян Посланцем, и это позволяло возвести оборонительные стены, преобразовать страх в праведный гнев, отрицая мощь порождения Ашара.
— Есть снадобья, которые я могу велеть приготовить, — предложила она. — Они поднимут дух людей. Но надо тщательно отмерять количество, а не то воины станут легкомысленными. Я чувствую, что натиск усиливается. Полагаю, настоящее нападение начнется довольно скоро. И тогда тебе понадобятся воины, насколько же отважные, как и осмотрительные.
— Что угодно, — сокрушенно сказал Рикол. — Что угодно, только не эта тьма! Уинетт улыбнулась.
— Сделаю, что могу, но проследи, чтобы не выпили слишком много. Этот морок — часть замысла Посланца. И он вполне может предвидеть наши ответные меры. Если он догадался, что я сделаю, то может выбрать для нападения миг, когда мои средства успокоят воинов — надеясь, что мы переусердствуем. Или ударит, когда надежда достигнет точки отлива.
— Думаешь, скоро начнется? — спросил Рикол. — Во имя Госпожи, Сестра, я только рад буду открытому бою.
— Думаю, он пока станет тянуть, — сказала Уинетт. — Хотя сомневаюсь, что Посланец сможет очень уж долго поддерживать такое напряжение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
— Не выйдет? — прогудел Рикол. — Он превратил раннюю осень в зиму, посылает дожди, чтобы наши души размокли, наполняет воздух гнилью разложения. Что принесет заря? Есть пределы людской выносливости.
Его жена выпрямилась во весь рост и положила руки ему на плечи, заставив мужа смотреть ей в глаза, и твердо сказала:
— Мы этих пределов еще не достигли, Беван Рикол. До них еще шагать и шагать. А до того вернется Бедир с Дарром и его войсками. Тогда мы покажем порождению Ашара, чего стоят Королевства. Не сомневайся!
— О, любовь моя, — он улыбнулся, обвив руками ее талию и погрузив лицо в тепло ее платья. — Мне бы сотню-другую парней с твоей силой.
— У Т ебя есть я, — ответила она. — Теперь в постель и спать. А завтра поглядим, что нам грозит.
Но казалось, завтра не настанет, ибо когда Рикол пробудился, он не увидел за ставнями света, хотя свеча, указывавшая время, почти сгорела и указывала на час зари — время, в которое долгие годы службы приучили его уже быть на ногах. Он поднялся, чувствуя, что покрыт гусиной кожей в холоде, наполнившем спальню. Натянув подбитое мехом платье, подошел к окну и распахнул ставни. Тьма предстала его взгляду, едва ли отступившая перед факелами, неясно трепетавшими внизу. А когда он поднял лицо туда, где следовало быть солнцу, то тоже ничего не увидел.
Нахлынул ужас. Отупляющая, мертвящая душу пустота, в которой надежде нет места и ничего не осталось от радости или уверенности, все поглотила бездна. Он слышал голоса, вопящие в изумлении и взметывающиеся проклятиями, когда люди обо что-то спотыкались во мгле. Скорбно завыла собака, другие подхватили, и вот уже Высокая Крепость наполнилась воем. Несмотря на теплое одеяние, он задрожал, стиснув покрепче зубы, чтобы не стучали, и не давая себе расслабиться. Медленно отвернувшись от окна, он увидел расплывшееся пятно — лицо жены — и двинулся к ней, ища успокоения.
— Найди Уинетт, — посоветовала Марга. — Поговори с Сестрами.
Рикол содрогнулся, чувствуя, что проиграл бой с отчаянием.
— Ты Беван Рикол, командир Высокой Крепости, — твердо произнесла Марга. — Ты хранишь рубежи Тамура и не позволишь, чтобы эта дрянь помешала тебе исполнять твой долг.
Он молча кивнул и поднялся, чтобы подбросить поленьев в угасающий огонь. Пламя очага немного взбодрило его. Но затем пляшущие огоньки напомнили об Ашаре и о Посланце. Рикол содрогнулся заново и пал на колени.
— Выпей-ка.
Он обернулся. Увидел кубок эвшана, взял и осушил единым глотком, распахнув рот, когда вспыхнул жар в пустом желудке. Мгновение голова шла кругом, затем тепло разлилось по телу, возродив надежду, а с нею и гнев.
— Да, — яростно сказал он, — я пойду к Уинетт.
— И не показывай большой тревоги, — предупредила Марта. — Высмей врага. Если тьма — это все, что может обрушить на нас Посланец, нам не слишком стоит его бояться.
Рикол кивнул и начал неловко одеваться. Сегодня на них напустили больше, чем просто тьму; непроглядный мрак, наводнивший крепость, просочился в душу, и он боялся за своих солдат: как бы они не дрогнули, ведь и самый отважный из них может поддаться этому натиску безнадежности. Если он, их начальник, пребывает в таком унынии, что же теперь творится с солдатами? Борись, твердил он себе, как велишь бороться с этим своим людям, и хвала Госпоже, что у тебя такая решительная жена, как Марга.
Лишь когда он покинул спальню, его жена позволила себе заплакать, ибо ее тоже терзало жуткое отчаяние.
Оно давило на душу ее мужу, хотя он скрывал это, как мог, шагая по переходам, озаренным факелами, выказывая решительность, которую едва ли чувствовал. Всем, кто задерживался, чтобы поговорить с командиром, задать вопрос или спросить указаний, он приказывал, чтобы по стенам и дворам разнесли новые запасы факелов и топлива для жаровен. Он хотел поскорее добраться до Уинетт и узнать, что она думает. Крепость была близка к панике — похоже, что тьма пробиралась и в души. Лишь дисциплина, которой он всегда гордился, помогала поддержать видимость чего-то привычного. Но и она тяжело давалась. Тьма настолько сгустилась, что факелы, костры и жаровни мало что могли откусить от почти ощутимой сплошной стены мрака. Знакомая дорога стала почти путем по лабиринту, дворы и дворики, которые он прежде проходил за несколько мгновений, превратились в хаотический лабиринт, время и расстояние утратили значение, направление с трудом угадывалось, паника кралась в неестественной ночи, словно хищный зверь на охоте.
Он нашел Уинетт, занятую в больнице. Она в свете факелов распределяла лекарства среди множества людей — скорее смятенных и перепуганных, чем больных. Обуздав раздражение, он ждал, пока Сестра справится с синяками и растяжениями, прислушиваясь к ней и ее помощницам, повторявшим что-то успокаивающее.
— Они испуганы, — сказала Уинетт, когда освободилась и они стояли в ее каморке почти без света. — Они столкнулись с неведомым.
— Я это тоже чувствую, — признал Рикол. — Когда я проснулся и не увидел света, то впервые испытал панику.
— Это лишь естественно, — ответила Уинетт. — Все люди чего-то боятся. Большинство — темноты. Это в нас с давних-давних времен. Мы создания света, а Посланец его у нас отнял.
— Что ты можешь сделать? — спросил Рикол. — Если это будет продолжаться, у меня не останется боеспособных ребят.
Уинетт пристально посмотрела на осунувшегося военачальника, и ее захлестнула жалость.
Она чувствовала, как напряженно он борется с собой, как крепко держит себя в руках. Ей самой помогала выучка Сестер, осознание, что глухой ужас, пробирающийся в сознание, навеян Посланцем, и это позволяло возвести оборонительные стены, преобразовать страх в праведный гнев, отрицая мощь порождения Ашара.
— Есть снадобья, которые я могу велеть приготовить, — предложила она. — Они поднимут дух людей. Но надо тщательно отмерять количество, а не то воины станут легкомысленными. Я чувствую, что натиск усиливается. Полагаю, настоящее нападение начнется довольно скоро. И тогда тебе понадобятся воины, насколько же отважные, как и осмотрительные.
— Что угодно, — сокрушенно сказал Рикол. — Что угодно, только не эта тьма! Уинетт улыбнулась.
— Сделаю, что могу, но проследи, чтобы не выпили слишком много. Этот морок — часть замысла Посланца. И он вполне может предвидеть наши ответные меры. Если он догадался, что я сделаю, то может выбрать для нападения миг, когда мои средства успокоят воинов — надеясь, что мы переусердствуем. Или ударит, когда надежда достигнет точки отлива.
— Думаешь, скоро начнется? — спросил Рикол. — Во имя Госпожи, Сестра, я только рад буду открытому бою.
— Думаю, он пока станет тянуть, — сказала Уинетт. — Хотя сомневаюсь, что Посланец сможет очень уж долго поддерживать такое напряжение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127