А стоили ему завести песню, она звучала так, что, по утверждению Сестры Льяссы, вороны в ужасе разлетались с полей. Он еще был способен, худо-бедно приладившись, извлечь три простые мелодии из балура, самого нехитрого из доступных ему инструментов — так, чтобы их узнали, но не более того. Он ничего не говорил Сестре Льяссе, но был твердо убежден, что Госпожа не наделила его склонностью к изящному, и восполнить сей недостаток, имело смысл лишь совершенствуясь во владении оружием. То, что Льясса догадывалась о его мыслях, но не утрачивала решимости хотя бы до некоторой степени облагородить своего ученика, было лишь еще одним примером упорства Общины Сестер, влияние которых с тех пор, как Дарр занял Верховный Престол в Андуреле, все возрастало и ширилось.
Еще одним досадным следствием высокого рождения была обязанность поддерживать чистоту. Не желай Кедрин поговорить с отцом или не знай, что баня, вероятно, лучшее для этого место — он бы нашел какой-нибудь повод, чтобы увильнуть от предстоящей процедуры. Лучшую часть этого дня он провел, просто стоя на ристалище, в то время как всадники летели прямо на него и огибали лишь в самый последний миг. Он понимал, для чего это нужно: и отец, и Тепшен Лал объясняли ему, как важно самому испытать преимущества конницы против пехоты, как важно самому испытать — каково это, когда цепь вопящих всадников несется на тебя во весь опор. Но подобное испытание не порождало усталости, от которой немеют мышцы, что случается, когда весь день рубишься мечом или скачешь бешеным галопом, после чего баня кажется такой желанной. Юноше казалось, что он почти не вспотел и не испытывал великой нужды в мытье. Но ему очень хотелось поговорить, поэтому он прибавил шагу, чтобы держаться вровень с длинноногим, широко ступающим Бедиром, и вместе с отцом вошел под низкую крышу бань Твердыни Кайтина.
Открытые двери вели в крытый портик, там имелось два выхода: в мужское и женское отделения. Бедир двинулся направо, и Кедрин последовал за ним. В предбаннике они избавились от одежды и приняли у служителей необъятные полотенца. Кедрин слыхал, что в Усть-Галиче такие заведения часто бывают общественными, но в Тамуре омовение считалось делом сокровенным, и лишь самые близкие друзья или кровные родственники могли думать о совместном мытье. Так что отца и сына проводили в небольшое помещение с бассейном посередине, где только-только хватало места на четверых. Лишь после того, как они были чисты, а Бедир расслабился, отец с сыном двинулись в парилку, где мужчины собирались кучками и беседовали или во что-то играли, в то время как пар, поднимающийся из проложенных под полом труб, завершал процесс очищения и снимал остатки боли в утомленных членах. За парилкой находился большой бассейн, питаемый родниковой водой, прохладной и бодрящей, разгоняющей вызванную паром вялость. Плескаться в нем было несравненно большим удовольствием — в бассейне хватало простора для плавания, а вода даже зимой была чуть теплее, чем в реках.
Кедрин уронил полотенце на каменную скамью и робко последовал за Бедиром в воду. Она уже была теплой, но в ответ на распоряжение Бедира служитель повернул краны, и вода стала заметно теплее. Кедрин следил, еще не вполне готовый к разговору, как отец убирает с лица тронутые сединой волосы, закидывая их за плечи, и, блаженно вздыхая, погружается в воду по подбородок.
Когда отцова кожа порозовела от жара, Кедрин задержал взгляд на его шрамах, которые теперь стали много отчетливей. Они теперь еще ярче блестели на смуглой тамурской коже. Этот рубец на левом плече — память о сандурканской стреле; сморщенный бугорок над правым бедром — след от удара копья; тонкая черта, идущая через ребра слева, оставлена кэрокским палашом. Были и другие, и Кедрин знал о происхождении каждого; он мог назвать время, место и противника столь же уверенно, как приучился перечислять даты, имена и названия мест, которые вдолбила в него Сестра Льясса. Тело отца было для юноши живым учебником истории, и он упивался событиями, о которых оно повествовало. Он был пока недостаточно взрослым, чтобы принять объяснения Бедира, что все эти раны — итог ошибок, которых вполне можно бы избежать, а вовсе не предмет гордости. Сын думал о происхождении пореза, который бежал по правой руке Бедира от плеча до локтя, когда отец заговорил.
— Ты не дрогнул при атаке, Кедрин, но помни, что ты знал каждого из них. И знал, что они не вооружены. Я не хочу умалять твоих достоинств, но это совсем не то же, что стоять лицом к врагу, который намерен тебя убить.
— Знаю, — откликнулся юноша, слишком уверенный в привязанности к нему отца, чтобы найти в его словах повод для недовольства. — Тепшен Лал говорил мне, что ни один мужчина не может вполне ручаться за себя, пока не пройдет испытание в настоящем бою. Он говорит, что никто не знает, как себя поведет, пока не увидит врагов, готовых его убить; или чего он стоит, как воин, пока его меч не обагрен кровью.
— Тепшен Лал мудр, — пробормотал Бедир. — И он истинный воин.
— Самый лучший, — сказал Кедрин. — После тебя. Бедир усмехнулся и принялся натирать плечи куском грубого мыла, продолжая при этом свою речь:
— И Тепшен считает тебя самым способным учеником. Хотя мне не нравится, что ты подслушал именно это.
— Но, — выпалил Кедрин, не в силах более сдерживать нетерпение, — если Тепшен так говорит, а ты согласен, это значит, что я могу идти с тобой.
— Куда? — кротко осведомился Бедир, лицо которого скрыла мыльная пена.
— На дикарей! — Возбуждение ничего не оставило от благих намерений юноши подойти к делу осторожно. — Когда ты выступишь на север.
— А что-нибудь еще ты не подслушал? — спросил Бедир. — Случайно, разумеется.
Кедрин улыбнулся, слишком взволнованный, чтобы чувствовать себя в чем-то виноватым.
— К нам был направлен посланник короля Дарра — чтобы оценить наши силы и заручиться твоим обещанием поддержки. Я слышал это в конюшне, когда ухаживал за Валандом.
— Ничего особенного, — спокойно заметил Бедир, поднимая ногу, чтобы натереть стопу. — Долг короля — знать силы своего королевства. И вполне здраво, если король желает знать, где встретит поддержку. Ты и прежде видал королевских посланников. Почему именно этот тебя так взволновал?
— Он посетил нас сразу после вестника Рикола, — Кедрин имел в виду опытного начальника гарнизона западной Лозинской Крепости. — А с чего бы еще Риколу посылать особого вестника? Только если нам грозит Белтреван!
— Я вижу, ты времени на уроках не терял, — признался Бедир. — Итак, ты учуял дым? Кедрин кивнул.
— Сестра Льясса показала мне Книгу, — сказал он. — И полагаю, я прочел там достаточно, чтобы отличить лесной дым от кухонного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Еще одним досадным следствием высокого рождения была обязанность поддерживать чистоту. Не желай Кедрин поговорить с отцом или не знай, что баня, вероятно, лучшее для этого место — он бы нашел какой-нибудь повод, чтобы увильнуть от предстоящей процедуры. Лучшую часть этого дня он провел, просто стоя на ристалище, в то время как всадники летели прямо на него и огибали лишь в самый последний миг. Он понимал, для чего это нужно: и отец, и Тепшен Лал объясняли ему, как важно самому испытать преимущества конницы против пехоты, как важно самому испытать — каково это, когда цепь вопящих всадников несется на тебя во весь опор. Но подобное испытание не порождало усталости, от которой немеют мышцы, что случается, когда весь день рубишься мечом или скачешь бешеным галопом, после чего баня кажется такой желанной. Юноше казалось, что он почти не вспотел и не испытывал великой нужды в мытье. Но ему очень хотелось поговорить, поэтому он прибавил шагу, чтобы держаться вровень с длинноногим, широко ступающим Бедиром, и вместе с отцом вошел под низкую крышу бань Твердыни Кайтина.
Открытые двери вели в крытый портик, там имелось два выхода: в мужское и женское отделения. Бедир двинулся направо, и Кедрин последовал за ним. В предбаннике они избавились от одежды и приняли у служителей необъятные полотенца. Кедрин слыхал, что в Усть-Галиче такие заведения часто бывают общественными, но в Тамуре омовение считалось делом сокровенным, и лишь самые близкие друзья или кровные родственники могли думать о совместном мытье. Так что отца и сына проводили в небольшое помещение с бассейном посередине, где только-только хватало места на четверых. Лишь после того, как они были чисты, а Бедир расслабился, отец с сыном двинулись в парилку, где мужчины собирались кучками и беседовали или во что-то играли, в то время как пар, поднимающийся из проложенных под полом труб, завершал процесс очищения и снимал остатки боли в утомленных членах. За парилкой находился большой бассейн, питаемый родниковой водой, прохладной и бодрящей, разгоняющей вызванную паром вялость. Плескаться в нем было несравненно большим удовольствием — в бассейне хватало простора для плавания, а вода даже зимой была чуть теплее, чем в реках.
Кедрин уронил полотенце на каменную скамью и робко последовал за Бедиром в воду. Она уже была теплой, но в ответ на распоряжение Бедира служитель повернул краны, и вода стала заметно теплее. Кедрин следил, еще не вполне готовый к разговору, как отец убирает с лица тронутые сединой волосы, закидывая их за плечи, и, блаженно вздыхая, погружается в воду по подбородок.
Когда отцова кожа порозовела от жара, Кедрин задержал взгляд на его шрамах, которые теперь стали много отчетливей. Они теперь еще ярче блестели на смуглой тамурской коже. Этот рубец на левом плече — память о сандурканской стреле; сморщенный бугорок над правым бедром — след от удара копья; тонкая черта, идущая через ребра слева, оставлена кэрокским палашом. Были и другие, и Кедрин знал о происхождении каждого; он мог назвать время, место и противника столь же уверенно, как приучился перечислять даты, имена и названия мест, которые вдолбила в него Сестра Льясса. Тело отца было для юноши живым учебником истории, и он упивался событиями, о которых оно повествовало. Он был пока недостаточно взрослым, чтобы принять объяснения Бедира, что все эти раны — итог ошибок, которых вполне можно бы избежать, а вовсе не предмет гордости. Сын думал о происхождении пореза, который бежал по правой руке Бедира от плеча до локтя, когда отец заговорил.
— Ты не дрогнул при атаке, Кедрин, но помни, что ты знал каждого из них. И знал, что они не вооружены. Я не хочу умалять твоих достоинств, но это совсем не то же, что стоять лицом к врагу, который намерен тебя убить.
— Знаю, — откликнулся юноша, слишком уверенный в привязанности к нему отца, чтобы найти в его словах повод для недовольства. — Тепшен Лал говорил мне, что ни один мужчина не может вполне ручаться за себя, пока не пройдет испытание в настоящем бою. Он говорит, что никто не знает, как себя поведет, пока не увидит врагов, готовых его убить; или чего он стоит, как воин, пока его меч не обагрен кровью.
— Тепшен Лал мудр, — пробормотал Бедир. — И он истинный воин.
— Самый лучший, — сказал Кедрин. — После тебя. Бедир усмехнулся и принялся натирать плечи куском грубого мыла, продолжая при этом свою речь:
— И Тепшен считает тебя самым способным учеником. Хотя мне не нравится, что ты подслушал именно это.
— Но, — выпалил Кедрин, не в силах более сдерживать нетерпение, — если Тепшен так говорит, а ты согласен, это значит, что я могу идти с тобой.
— Куда? — кротко осведомился Бедир, лицо которого скрыла мыльная пена.
— На дикарей! — Возбуждение ничего не оставило от благих намерений юноши подойти к делу осторожно. — Когда ты выступишь на север.
— А что-нибудь еще ты не подслушал? — спросил Бедир. — Случайно, разумеется.
Кедрин улыбнулся, слишком взволнованный, чтобы чувствовать себя в чем-то виноватым.
— К нам был направлен посланник короля Дарра — чтобы оценить наши силы и заручиться твоим обещанием поддержки. Я слышал это в конюшне, когда ухаживал за Валандом.
— Ничего особенного, — спокойно заметил Бедир, поднимая ногу, чтобы натереть стопу. — Долг короля — знать силы своего королевства. И вполне здраво, если король желает знать, где встретит поддержку. Ты и прежде видал королевских посланников. Почему именно этот тебя так взволновал?
— Он посетил нас сразу после вестника Рикола, — Кедрин имел в виду опытного начальника гарнизона западной Лозинской Крепости. — А с чего бы еще Риколу посылать особого вестника? Только если нам грозит Белтреван!
— Я вижу, ты времени на уроках не терял, — признался Бедир. — Итак, ты учуял дым? Кедрин кивнул.
— Сестра Льясса показала мне Книгу, — сказал он. — И полагаю, я прочел там достаточно, чтобы отличить лесной дым от кухонного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127