Моррелл снял Энит с козел и внес ее в общий зал трактира под звуки известной народной песни, которую играл Дайд, шагавший за ними.
Гвилим Уродливый, который, даже если бы и захотел, не смог бы выступать из-за своей деревянной ноги и грубого голоса, занялся лошадьми, поставив повозку и фургоны у гостиничной конюшни. Лиланте, не желавшая выходить из темноты, помогала ему. Клюрикон Бран предпочел остаться в фургоне Энит, боясь даже высунуть свою мохнатую мордочку наружу, чтобы никто его не увидел. Оба они очень переживали, что их обнаружат, хотя новый ри первым делом и отменил указы своего брата против колдовства и волшебных существ. Лиланте и Бран слишком много пережили, чтобы так легко поверить в добросердечную натуру сельских жителей, несмотря на строгость новых законов, которые запрещали обижать тех, в чьих жилах текла кровь волшебных существ.
Бродячая труппа впервые услышала о победе повстанцев на пути из Эслинна в широкие долины верхнего Блессема. Торговец, завладевший вниманием затаившей дыхание толпы, со своей телеги, заваленной горшками и кастрюлями, рулонами ярких материй, граблями, лопатами и деревянными башмаками, темпераментно жестикулируя, описывал, как повстанцы взяли штурмом Лукерсирейский дворец после смерти предыдущего ри, Джаспера Мак-Кьюинна. Армию повстанцев возглавлял крылатый воин, который — торговец сделал драматическую паузу — оказался не кем иным, как Лахланом Оуэном Мак-Кьюинном, младшим сыном Партеты Отважного и давно потерянным братом Джаспера.
Толпа была охвачена волнением, замешательством и смятением. Слухи о крылатом прионнсе бродили по всей стране почти год, но сельские жители всегда были верны Короне, и многие любили прежнюю Банри и не могли поверить тому, что теперь говорилось о ней. Майя Благословенная — отродье ужасных Фэйргов, свирепых морских жителей, столетиями наводивших ужас на все побережье? Майя Благословенная — злая колдунья, которая превратила пропавших прионнс в черных дроздов, а потом хладнокровно натравила на них своего ястреба? Все это было слишком странно и жутко, чтобы люди могли в это поверить, и в толпе послышался ропот.
Циркачей и их спутников эта новость привела в неописуемое волнение. После спасения Гиллиан и других ребятишек, похищенных Маргрит Эрранской, циркачи спешили присоединиться к Лахлану и поддержать его. Пока они не купили повозку, детям приходилось идти пешком, поэтому их продвижение было крайне медленным. Опоздание расстроило всех, но больше всего переживал Дайд, которому страстно хотелось быть в центре событий вместе с Лахланом.
Дайд вместе со своей бабкой Энит тесно сотрудничал с молодым прионнсой, координируя восстание и подрывая власть Банри. Они укрывали его целых пять лет, когда он пытался снова привыкнуть к жизни в облике человека после того, как долгое время был заперт в теле дрозда. Теперь Дайд с нетерпением ждал, когда они доберутся до Лукерсирея и он сможет поздравить своего друга, нового Ри всего Эйлианана. Молодой циркач постоянно подгонял свой маленький караван, останавливаясь на отдых лишь далеко за полночь и поднимая своих товарищей еще до рассвета.
За время путешествия по Рионнагану циркачи слышали много разных толков. Ходили разговоры о наступлении Фэйргов, вторжении Ярких Солдат из-за Великого Водораздела, убийстве ри и гражданской войне. Некоторые деревни подвергались нападениям банд солдат, как тирсолерцев, так и бывших гвардейцев Банри, убегающих от нового порядка. Время от времени они видели где-то на горизонте столбы черного дыма, поднимающегося к небу и свидетельствующего о том, что еще один город пал перед захватчиками. Все это время циркачи жили в страшной тревоге, поскольку при таких волнениях в округе Энит не осмеливалась воспользоваться своими магическими умениями, чтобы получить новости от друзей. Хотя в каждом городе на дверях молитвенного дома висела копия новых указов Ри, объявляющих о возрождении Шабаша Ведьм, должно было пройти еще некоторое время, прежде чем те, в чьих жилах текла кровь волшебных существ, могли бы, не подвергая себя опасности, открыто ходить по улицам и посещать деревенские трактиры.
Но ночь была морозной, а из трактира доносились звуки музыки и смех. Лиланте с тоской посмотрела на ярко освещенные окна и подумала, много ли времени пройдет, прежде чем кто-нибудь из ребятишек вспомнит, что они с Гвилимом остались на улице, и принесет им поесть. Хотя здесь можно было не опасаться, что ее кто-нибудь заметит, Лиланте ненавидела оставаться одна в темноте, когда остальные могли сколько угодно отдыхать и нежиться под крышей у огня. Она задумалась, заметил ли Дайд вообще ее отсутствие.
Гвилим усердно чистил сбруи и проверял копыта лошадей, опираясь на тяжелую дубину. Через некоторое время древяница бросила на него робкий взгляд и сказала:
— А вдруг они захотят, чтобы я сегодня выступила?
— Лучше бы тебе остаться здесь, — коротко ответил Гвилим. — Циркачам ты не нужна. Дети помогут им, в случае чего; кроме того, ты и сама знаешь, что это опасно.
Лиланте немного помолчала, потом, надувшись, ответила:
— В последней деревушке, где мы были, мое представление понравилось.
— А в предпоследней нас закидали гнилыми фруктами и камнями, — хмуро отрезал Гвилим. Это был коренастый мужчина с лицом, усеянным оспинами, крючковатым носом и сардонической ухмылкой, и Лиланте втайне побаивалась его.
— Ты можешь набросить на меня заклинание красотки, — предложила она через миг. — В трактире все равно темно, а кто-нибудь, у кого хватило бы Таланта разглядеть меня через иллюзию, там вряд ли окажется.
Гвилим резко отказался, но она смотрела на него с такой мольбой, что в конце концов он смягчился, пожав плечами и что-то пробормотав себе под нос. Оглядев двор, чтобы убедиться, что за ними никто не следит, он указал на нее двумя пальцами и начал произносить слова заклинания, сглаживая и выравнивая черты лица Лиланте так, что она вскоре ничем не отличалась от любой другой деревенской девушки. Ее волосы-прутики, теперь лишенные всех листьев и цветов, он превратил в струящиеся каштановые локоны, заставив Лиланте от души пожалеть, что они не были ее собственными.
— Будем надеяться, что поблизости не найдется никого, кто сможет распознать колдовство, — хрипло сказал колдун. — В такую ночь никому не захочется, чтобы его выгнали из города.
Она горячо поблагодарила Гвилима и юркнула в дверь, оставив его одного в непогожей ночи. Внутри горожане восхищенно слушали песню Дайда.
Ах, если б алой розою любовь моя была,
И на скале бесплодной краса ее цвела,
То я б росинкой крошечной серебряною стал
И в лепестки душистые упал.
Вступили Энит и Нина, и их голоса, повторявшие припев, были такими мелодичными, что у Лиланте на глаза навернулись слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
Гвилим Уродливый, который, даже если бы и захотел, не смог бы выступать из-за своей деревянной ноги и грубого голоса, занялся лошадьми, поставив повозку и фургоны у гостиничной конюшни. Лиланте, не желавшая выходить из темноты, помогала ему. Клюрикон Бран предпочел остаться в фургоне Энит, боясь даже высунуть свою мохнатую мордочку наружу, чтобы никто его не увидел. Оба они очень переживали, что их обнаружат, хотя новый ри первым делом и отменил указы своего брата против колдовства и волшебных существ. Лиланте и Бран слишком много пережили, чтобы так легко поверить в добросердечную натуру сельских жителей, несмотря на строгость новых законов, которые запрещали обижать тех, в чьих жилах текла кровь волшебных существ.
Бродячая труппа впервые услышала о победе повстанцев на пути из Эслинна в широкие долины верхнего Блессема. Торговец, завладевший вниманием затаившей дыхание толпы, со своей телеги, заваленной горшками и кастрюлями, рулонами ярких материй, граблями, лопатами и деревянными башмаками, темпераментно жестикулируя, описывал, как повстанцы взяли штурмом Лукерсирейский дворец после смерти предыдущего ри, Джаспера Мак-Кьюинна. Армию повстанцев возглавлял крылатый воин, который — торговец сделал драматическую паузу — оказался не кем иным, как Лахланом Оуэном Мак-Кьюинном, младшим сыном Партеты Отважного и давно потерянным братом Джаспера.
Толпа была охвачена волнением, замешательством и смятением. Слухи о крылатом прионнсе бродили по всей стране почти год, но сельские жители всегда были верны Короне, и многие любили прежнюю Банри и не могли поверить тому, что теперь говорилось о ней. Майя Благословенная — отродье ужасных Фэйргов, свирепых морских жителей, столетиями наводивших ужас на все побережье? Майя Благословенная — злая колдунья, которая превратила пропавших прионнс в черных дроздов, а потом хладнокровно натравила на них своего ястреба? Все это было слишком странно и жутко, чтобы люди могли в это поверить, и в толпе послышался ропот.
Циркачей и их спутников эта новость привела в неописуемое волнение. После спасения Гиллиан и других ребятишек, похищенных Маргрит Эрранской, циркачи спешили присоединиться к Лахлану и поддержать его. Пока они не купили повозку, детям приходилось идти пешком, поэтому их продвижение было крайне медленным. Опоздание расстроило всех, но больше всего переживал Дайд, которому страстно хотелось быть в центре событий вместе с Лахланом.
Дайд вместе со своей бабкой Энит тесно сотрудничал с молодым прионнсой, координируя восстание и подрывая власть Банри. Они укрывали его целых пять лет, когда он пытался снова привыкнуть к жизни в облике человека после того, как долгое время был заперт в теле дрозда. Теперь Дайд с нетерпением ждал, когда они доберутся до Лукерсирея и он сможет поздравить своего друга, нового Ри всего Эйлианана. Молодой циркач постоянно подгонял свой маленький караван, останавливаясь на отдых лишь далеко за полночь и поднимая своих товарищей еще до рассвета.
За время путешествия по Рионнагану циркачи слышали много разных толков. Ходили разговоры о наступлении Фэйргов, вторжении Ярких Солдат из-за Великого Водораздела, убийстве ри и гражданской войне. Некоторые деревни подвергались нападениям банд солдат, как тирсолерцев, так и бывших гвардейцев Банри, убегающих от нового порядка. Время от времени они видели где-то на горизонте столбы черного дыма, поднимающегося к небу и свидетельствующего о том, что еще один город пал перед захватчиками. Все это время циркачи жили в страшной тревоге, поскольку при таких волнениях в округе Энит не осмеливалась воспользоваться своими магическими умениями, чтобы получить новости от друзей. Хотя в каждом городе на дверях молитвенного дома висела копия новых указов Ри, объявляющих о возрождении Шабаша Ведьм, должно было пройти еще некоторое время, прежде чем те, в чьих жилах текла кровь волшебных существ, могли бы, не подвергая себя опасности, открыто ходить по улицам и посещать деревенские трактиры.
Но ночь была морозной, а из трактира доносились звуки музыки и смех. Лиланте с тоской посмотрела на ярко освещенные окна и подумала, много ли времени пройдет, прежде чем кто-нибудь из ребятишек вспомнит, что они с Гвилимом остались на улице, и принесет им поесть. Хотя здесь можно было не опасаться, что ее кто-нибудь заметит, Лиланте ненавидела оставаться одна в темноте, когда остальные могли сколько угодно отдыхать и нежиться под крышей у огня. Она задумалась, заметил ли Дайд вообще ее отсутствие.
Гвилим усердно чистил сбруи и проверял копыта лошадей, опираясь на тяжелую дубину. Через некоторое время древяница бросила на него робкий взгляд и сказала:
— А вдруг они захотят, чтобы я сегодня выступила?
— Лучше бы тебе остаться здесь, — коротко ответил Гвилим. — Циркачам ты не нужна. Дети помогут им, в случае чего; кроме того, ты и сама знаешь, что это опасно.
Лиланте немного помолчала, потом, надувшись, ответила:
— В последней деревушке, где мы были, мое представление понравилось.
— А в предпоследней нас закидали гнилыми фруктами и камнями, — хмуро отрезал Гвилим. Это был коренастый мужчина с лицом, усеянным оспинами, крючковатым носом и сардонической ухмылкой, и Лиланте втайне побаивалась его.
— Ты можешь набросить на меня заклинание красотки, — предложила она через миг. — В трактире все равно темно, а кто-нибудь, у кого хватило бы Таланта разглядеть меня через иллюзию, там вряд ли окажется.
Гвилим резко отказался, но она смотрела на него с такой мольбой, что в конце концов он смягчился, пожав плечами и что-то пробормотав себе под нос. Оглядев двор, чтобы убедиться, что за ними никто не следит, он указал на нее двумя пальцами и начал произносить слова заклинания, сглаживая и выравнивая черты лица Лиланте так, что она вскоре ничем не отличалась от любой другой деревенской девушки. Ее волосы-прутики, теперь лишенные всех листьев и цветов, он превратил в струящиеся каштановые локоны, заставив Лиланте от души пожалеть, что они не были ее собственными.
— Будем надеяться, что поблизости не найдется никого, кто сможет распознать колдовство, — хрипло сказал колдун. — В такую ночь никому не захочется, чтобы его выгнали из города.
Она горячо поблагодарила Гвилима и юркнула в дверь, оставив его одного в непогожей ночи. Внутри горожане восхищенно слушали песню Дайда.
Ах, если б алой розою любовь моя была,
И на скале бесплодной краса ее цвела,
То я б росинкой крошечной серебряною стал
И в лепестки душистые упал.
Вступили Энит и Нина, и их голоса, повторявшие припев, были такими мелодичными, что у Лиланте на глаза навернулись слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156