— Для меня страшно не то, что она выйдет замуж за этого американца или кого-нибудь другого. Мы с ней так одиноки и так вошли в жизнь друг друга, что, как только я потеряю ее, мне уже будет просто нечем жить. Но еще страшнее, если она, уставшая от своей неприкаянности, поверит, что найдет с американцем то, что ищет всю жизнь, — душевный покой и житейскую устроенность, поверит — и все это вдруг окажется не так. Для нее это будет концом. Ведь Смит, этот лощеный Смит всего лишь навсего обыкновенный мерзавец. И если он совершает здесь преступление, даже не задумываясь, что он делает, это омерзительнее вдвойне. И как только Элинор поймет это…
Австралиец почти упал на кровать, лицом в подушку.
— Я пьян… — услышал Петр.
Петр вышел из-под навеса. Теперь ночь уже не казалась ему мирной. Она была страшна, эта ночь, как была страшной ночь в гитлеровских лагерях смерти. И Петр пошел в темноту, не разбирая дороги, спотыкаясь, лишь бы идти и идти, не думать обо всем, что творилось здесь, на плато. Но слова Роберта звенели в его ушах, и он напрасно убыстрял шаги, чтобы поскорее уйти от них.
Когда он вернулся часа через три, обессилевший, он увидел доктора Смита, сидевшего под навесом на его постели. Смит сидел неподвижно, опираясь руками о кровать.
— А я волновался, что с вами, — сказал он тусклым голосом.
— Вы сидите на моей кровати, — резко заметил Петр.
— Извините!
Американец покорно встал и пересел на другую кровать. Петр бросился на одеяло и зарылся лицом в подушку. «Спать! Спать!» — старался приказать он сам себе. Но сон не шел.
Через несколько минут он почувствовал на своем плече руку.
— Мистер Николаев… вы спите?
Это был неуверенный, робкий голос доктора Смита.
— Нет, — сухо ответил Петр, не поднимая головы.
— Извините, — голос стал тише, это был уже почти шепот. — У вас нет ничего выпить?
— Я не пью соки! — уже совсем грубо ответил Петр.
— Не сок, нет!
Американец словно не замечал грубости:
— Мне нужен алкоголь!
От неожиданности Петр поднял голову.
— Алкоголь, — умоляюще повторил Спит. — Немного. Мне много не надо. Я ведь не пью.
Он был жалок.
— Возьмите джин. Там, рядом с Бобом. Если только он его весь не выпил.
Американец отошел. Петр слышал, как он шарит в темноте.
— Как бы не напороться на змею, — неожиданно громко сказал доктор Смит. — Вы ведь не спите, мистер Николаев? Здесь страшные змеи — маленькие, черные. Их называют «пятиминутки». Но это неверно. От их укуса умирают не через пять минут, а через десять… секунд!
Он странно рассмеялся.
Петр поднял голову.
В лунном свете была видна высокая фигура, удаляющаяся к темневшему вдали силуэту лендровера. Затем хлопнула дверца машины. Взревел мотор.
ГЛАВА 24
Было еще темно, когда Петра растолкал австралиец.
— Вставай! Ну вставай! — негромко повторял он, словно боясь кого-то потревожить.
— Что?
Петр открыл глаза.
Под навесом было темно, но снаружи все уже стало чуть сероватым. И на этом мерцающем фоне Петр увидел фигуру Элинор и понял: произошло несчастье.
Он поспешно вскочил:
— Что-нибудь случилось?
Роберт указал глазами на кровать, предназначенную для Смита: она был пуста.
— Что-нибудь с доктором? Где он?
Петр взглянул в сторону лендровера: машины на месте не было.
— Доктор уехал… Его вызвали ночью. Где-то в соседнем племени… заболела женщина. Доктор Смит сказал мне, что вернется дня через два-три…
Австралиец закашлялся, и Петру показалось, что он старается скрыть растерянность.
— Нам лучше выехать пораньше — не так жарко будет в дороге.
— А мисс Карлисл? Разве она не останется здесь? — Петр вопросительно посмотрел на австралийца и кивнул в сторону Элинор.
— Из Каруны я вернусь в Луис самолетом, — сказала она глухим, бесцветным голосом, повернулась и решительно пошла в ту сторону, где они вчера поставили «пежо».
Петр стоял лицом к лицу с мрачным австралийцем.
— Все-таки что же случилось? — тревожно спросил он. — Элинор все узнала?
Боб ничего не ответил и, резко повернувшись, пошел к машине. Он шел с опущенными плечами, и Петр подумал, что он совсем не похож на победителя.
Горизонт быстро светлел, и Роберт выключил фары. Машина неторопливо бежала по земле, никогда не знавшей мотыги.
Оглянувшись, Петр увидел, что Элинор сидит с закрытыми глазами, откинув голову на спинку сиденья. Лицо ее было серым, под глазами залегли глубокие черные круги.
Он прижал руку к нагрудному карману, где лежало письмо Стива, словно схватился за спасательный пояс. И отчаянным усилием воли заставил себя думать о другом.
…Лорд Дункан еще и еще раз перечитывал донесение. Это было последнее донесение — о последней битве. Последняя точка, последний штрих грандиозного плана, задуманного и осуществленного во славу империи.
Не было больше великого и суверенного султаната Каруны. Не было больше могучего государства в Западной Африке, здесь были теперь владения Британской империи.
Лорд Дункан вытянул ноги, закрыл глаза и откинулся на высокую спинку тяжелого стула.
Он думал о том, что свершил дело, которое увековечит его имя в истории Англии.
И снова взялся за перо.
…27 июля 1903 года отряды капитана Сворда и майора Марша замкнули кольцо у города Кару на, куда отступил султан с остатками своих войск.
Четыреста сорок пять пехотинцев, шестьдесят кавалеристов, двадцать пять офицеров, батарея семидесятипятимиллиметровых орудий и четыре пулемета «максим»…
Султан, больной, усталый, отчаявшийся, наблюдал с минарета, как англичане готовились к последней атаке. Угрюма была его свита. Это был конец, и все понимали это.
Наконец султан заговорил тихим, ровным голосом:
— То, от чего мы бежали, настигло нас. О люди! Что нам делать?
И тогда выступил вперед эмир Бинды, доблестный Дан Я Муса.
— Пусть бог даст нам победу, но нет сомнения: эту ночь мы все будем спать в раю.
— Он сказал не больше, чем правду, — эхом откликнулись визирь Шеху Гаджере и судья малам Башару На Кади.
Султан взглянул еще раз на лагерь противника, затем повернулся и медленно сошел вниз. Здесь, у выхода из мечети, ждали его лучшие воины.
Они молчали… И султан молча пошел к дальней городской стене — не верхом, как велел обычай, а как простой воин. И его белого коня вели следом за ним до самой городской стены.
Султан поднялся на стену. Справа и слева от него стали его сыновья, как простые воины в цепи защитников стены.
Визирь Шеху Гаджере обернулся к мечети и взглянул на белый флаг, висевший на минарете. Он был судьей этого города и знал, что это был за флаг.
В середине полотнища были вышиты священные письмена. И каждый день горожане смотрели, в какую сторону указывает развевающийся флаг. Если он указывал на север, город можно было покидать через северные ворота, на юг — через южные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80