Наоборот, я кинулся к Шейри и обнял ее, всхлипывая от только что пережитого ужаса. Каким, наверное, идиотом я ей тогда показался!
— Тени! Тени хотели убить меня! Они выходили из стен! Не пускай их!
Было достаточно темно — я не мог разглядеть ее лица, и это хорошо, потому что смесь презрения и жалости я бы не забыл до конца своих дней. Шейри не стала расспрашивать, что я видел и чего боюсь, но вместо этого сказала:
— Идем. Я нашла выход.
— Нашла?
— Да. Только алмаз отдай.
— Вот! Вот, возьми. — Я сунул алмаз ей в руки, и Шейри убрала его в большой карман плаща. — Возьми! Ты его заработала! Мне он не нужен! Он твой!
Она вывела меня из пещер — туда, где светит солнце и нет теней.
Через пару минут мне удалось потихоньку вытащить алмаз из ее кармана и пристроить в свою сумку.
Благодарность — дело хорошее, но богатство — еще лучше.
6
ПЕРСТ СУДЬБЫ
Шейри не соврала. Она действительно набрела на выход из катакомб Ба'да'бума, и, когда мы оттуда вышли, мне хотелось одновременно зажмуриться от яркого света и разрыдаться от радости, что мы выбрались. (Это было, конечно, до того, как я вытащил алмаз.)
Размышляя об этом сейчас, я думаю: мне следовало догадаться, что тени, которые, как я тогда считал, вышли из стен, чтобы гоняться за мной, тем сильнее бились, чем ближе подходил я к поверхности. Блуждая по подземным коридорам, мы не могли понять — поднимаемся мы, спускаемся или остаемся на одном уровне. Но отверстия, через которые проникали живительные лучи солнца, должны были подсказать мне, что спасение близко.
Мы вылезли из-под земли, а вокруг нас оказалась сплошная скала.
— Вода, — сказала Шейри. — Я услышала воду. Волны.
И впрямь волны там были. Мы стояли на берегу; я сразу узнал место, хотя только однажды видел его издалека, когда несколько лет назад ехал вокруг Элдервуда. Я был потрясен. Я не мог поверить своим глазам. Под землей мы пересекли все королевство Истерию. Я понимал, что в катакомбах мы потеряли счет времени, но все же… У меня не укладывалось в голове, что мы бродили так долго.
— Сколько же дней мы там пробыли? — спросил я хрипло.
Шейри покачала головой. Она тоже не знала, и по изумленному ее лицу я понял, что в уме она проделывает те же вычисления, что и я, и приходит к тем же невероятным выводам.
Перед нами протянулся обширный пляж. Покрыт он был не песком — поверхность пляжа была твердая, глинистая. Омывавшее его море было совершенно спокойным, лазурно-голубым, ни одного буруна не виднелось на волнах. Наверное, моряки дали этому морю какое-нибудь имя, но мы, простые сухопутные жители, называли его просто Безымянным.
Скалы, откуда мы с Шейри вышли, вздымались вверх не на одну сотню футов. Наверное, к берегу, на котором мы стояли, вела какая-нибудь тропинка, но я не представлял, где ее искать, а на саму скалу, кажется, залезть было невозможно. Я-то точно знал, что в ближайшее время на нее не полезу. Даже опытный скалолаз устрашился бы, а я со своей хромой ногой и вовсе не подходил для такого занятия.
К тому же, взобравшись на скалу, куда мы пойдем потом? Я понял, что об этом тоже пора подумать. Во время подземных блужданий я был озабочен только одной мыслью — выбраться. Ну а теперь, когда мы выбрались… куда же нам идти? Мы улизнули от Беликоза, но у меня больше не было таверны, мне некуда было возвращаться. Я не имел ни работы, ни сбережений, ничего, кроме мешка за спиной да нескольких монет в кошельке… которых хватит на какое-то время, если мы останемся в Истерии… однако это вряд ли было возможно. Все, что мне оставалось…
Я повернулся к Шейри.
— Веди меня, — сказал я коротко.
Она смотрела на меня сначала в замешательстве, а потом ее лицо прояснилось.
— А, туда. Ты хочешь…
— Ты говорила про гору, где есть еще такие алмазы. Сотни, ты сказала. — Думаю, жадность моя была видна и понятна. — Ты сказала, что отведешь меня туда, если я помогу тебе. Ну, я тебе помог. Веди.
— Мы только что вылезли из подземелий, — напомнила Шейри, — а ты уже снова хочешь куда-нибудь залезть?
Я задумался.
А Шейри, кажется, потеряла ко мне всякий интерес. Она встала на цыпочки, подставила лицо солнцу, раскинула руки и затанцевала на месте. Я никогда не видел ее такой спокойной, такой радостной. Словно она напрочь забыла о том, что я здесь… или, скорее, приняла решение ненадолго оставить свое суровое ко мне отношение и порадоваться тому, что мы оба целы и более-менее невредимы.
Шейри подошла к самому краю берега; там протянулась узкая песчаная полоса. Она разулась, и ее ноги погрузились в песок. Тогда она вдруг стала снимать с себя одежду. Потому обернулась, увидела, что я стою, где стоял, и раздражение вернулось на ее лицо.
— Может, тебе это и не понравится, но нам нечего друг от друга скрывать, — неохотно признала она. — А мне хочется поскорее смыть воспоминания об этом месте. Поступай, как тебе удобнее. — И не говоря больше ни слова, плетельщица сбросила последнее, что на ней оставалось, и голышом нырнула в воду.
В общем, мне швырнули метафорическую перчатку, и я не мог не последовать примеру моей спутницы. Я разделся и бросился в воду и тут же закричал. Барахтаясь, Шейри повернулась в воде и вопросительно на меня посмотрела. Я же изо всех сил устремился обратно к берегу и, едва выскочив на сушу, тут же набросил плащ, чтобы прикрыть свою дрожащую наготу.
— О боги, у тебя что, ледяная вода в жилах? — завопил я. — Холодно же!
— Сейчас зима, — напомнила Шейри. — Но я погодная плетельщица, и ни холод, ни жара не действуют на меня так сильно, как на тебя.
— А раньше ты не могла об этом сказать?
Она пожала плечами и поплыла на спине, а я, завернувшись в плащ, сел на песок. Мне хотелось бы постирать одежду, но совсем не хотелось надевать потом холодные мокрые вещи на себя. Я ужасно жалел, что мне не во что переодеться. Поспешно собирая провизию, я и не думал о смене белья. Тогда я и решил, что в следующий раз, готовясь бежать, надо будет прихватить с собой и смену одежды.
Я смотрел, как купается Шейри, и она заметила, что я улыбаюсь. Она замерла на месте, и нельзя было понять — держится ли она на воде или стоит на дне.
— Что такое? — спросила Шейри, склонив голову набок.
— Ты кажешься такой… умиротворенной.
— И что?
— Да вот, — я поерзал, — каково это? Быть умиротворенной?
— Странный вопрос, — произнесла Шейри, убирая упавшие на лицо волосы. — Ты себя таким никогда не чувствовал?
— Нет.
— Нет? — Она, кажется, не поверила. — А как же ты два года управлялся с таверной? По твоим словам я поняла, что ты был счастлив.
— Это не то же самое.
— В чем же разница?
Мне показалось, что я не смогу выразить эту разницу словами.
— Я считаю… наверное, чтобы чувствовать умиротворение, надо уметь ограничивать себя только настоящим моментом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
— Тени! Тени хотели убить меня! Они выходили из стен! Не пускай их!
Было достаточно темно — я не мог разглядеть ее лица, и это хорошо, потому что смесь презрения и жалости я бы не забыл до конца своих дней. Шейри не стала расспрашивать, что я видел и чего боюсь, но вместо этого сказала:
— Идем. Я нашла выход.
— Нашла?
— Да. Только алмаз отдай.
— Вот! Вот, возьми. — Я сунул алмаз ей в руки, и Шейри убрала его в большой карман плаща. — Возьми! Ты его заработала! Мне он не нужен! Он твой!
Она вывела меня из пещер — туда, где светит солнце и нет теней.
Через пару минут мне удалось потихоньку вытащить алмаз из ее кармана и пристроить в свою сумку.
Благодарность — дело хорошее, но богатство — еще лучше.
6
ПЕРСТ СУДЬБЫ
Шейри не соврала. Она действительно набрела на выход из катакомб Ба'да'бума, и, когда мы оттуда вышли, мне хотелось одновременно зажмуриться от яркого света и разрыдаться от радости, что мы выбрались. (Это было, конечно, до того, как я вытащил алмаз.)
Размышляя об этом сейчас, я думаю: мне следовало догадаться, что тени, которые, как я тогда считал, вышли из стен, чтобы гоняться за мной, тем сильнее бились, чем ближе подходил я к поверхности. Блуждая по подземным коридорам, мы не могли понять — поднимаемся мы, спускаемся или остаемся на одном уровне. Но отверстия, через которые проникали живительные лучи солнца, должны были подсказать мне, что спасение близко.
Мы вылезли из-под земли, а вокруг нас оказалась сплошная скала.
— Вода, — сказала Шейри. — Я услышала воду. Волны.
И впрямь волны там были. Мы стояли на берегу; я сразу узнал место, хотя только однажды видел его издалека, когда несколько лет назад ехал вокруг Элдервуда. Я был потрясен. Я не мог поверить своим глазам. Под землей мы пересекли все королевство Истерию. Я понимал, что в катакомбах мы потеряли счет времени, но все же… У меня не укладывалось в голове, что мы бродили так долго.
— Сколько же дней мы там пробыли? — спросил я хрипло.
Шейри покачала головой. Она тоже не знала, и по изумленному ее лицу я понял, что в уме она проделывает те же вычисления, что и я, и приходит к тем же невероятным выводам.
Перед нами протянулся обширный пляж. Покрыт он был не песком — поверхность пляжа была твердая, глинистая. Омывавшее его море было совершенно спокойным, лазурно-голубым, ни одного буруна не виднелось на волнах. Наверное, моряки дали этому морю какое-нибудь имя, но мы, простые сухопутные жители, называли его просто Безымянным.
Скалы, откуда мы с Шейри вышли, вздымались вверх не на одну сотню футов. Наверное, к берегу, на котором мы стояли, вела какая-нибудь тропинка, но я не представлял, где ее искать, а на саму скалу, кажется, залезть было невозможно. Я-то точно знал, что в ближайшее время на нее не полезу. Даже опытный скалолаз устрашился бы, а я со своей хромой ногой и вовсе не подходил для такого занятия.
К тому же, взобравшись на скалу, куда мы пойдем потом? Я понял, что об этом тоже пора подумать. Во время подземных блужданий я был озабочен только одной мыслью — выбраться. Ну а теперь, когда мы выбрались… куда же нам идти? Мы улизнули от Беликоза, но у меня больше не было таверны, мне некуда было возвращаться. Я не имел ни работы, ни сбережений, ничего, кроме мешка за спиной да нескольких монет в кошельке… которых хватит на какое-то время, если мы останемся в Истерии… однако это вряд ли было возможно. Все, что мне оставалось…
Я повернулся к Шейри.
— Веди меня, — сказал я коротко.
Она смотрела на меня сначала в замешательстве, а потом ее лицо прояснилось.
— А, туда. Ты хочешь…
— Ты говорила про гору, где есть еще такие алмазы. Сотни, ты сказала. — Думаю, жадность моя была видна и понятна. — Ты сказала, что отведешь меня туда, если я помогу тебе. Ну, я тебе помог. Веди.
— Мы только что вылезли из подземелий, — напомнила Шейри, — а ты уже снова хочешь куда-нибудь залезть?
Я задумался.
А Шейри, кажется, потеряла ко мне всякий интерес. Она встала на цыпочки, подставила лицо солнцу, раскинула руки и затанцевала на месте. Я никогда не видел ее такой спокойной, такой радостной. Словно она напрочь забыла о том, что я здесь… или, скорее, приняла решение ненадолго оставить свое суровое ко мне отношение и порадоваться тому, что мы оба целы и более-менее невредимы.
Шейри подошла к самому краю берега; там протянулась узкая песчаная полоса. Она разулась, и ее ноги погрузились в песок. Тогда она вдруг стала снимать с себя одежду. Потому обернулась, увидела, что я стою, где стоял, и раздражение вернулось на ее лицо.
— Может, тебе это и не понравится, но нам нечего друг от друга скрывать, — неохотно признала она. — А мне хочется поскорее смыть воспоминания об этом месте. Поступай, как тебе удобнее. — И не говоря больше ни слова, плетельщица сбросила последнее, что на ней оставалось, и голышом нырнула в воду.
В общем, мне швырнули метафорическую перчатку, и я не мог не последовать примеру моей спутницы. Я разделся и бросился в воду и тут же закричал. Барахтаясь, Шейри повернулась в воде и вопросительно на меня посмотрела. Я же изо всех сил устремился обратно к берегу и, едва выскочив на сушу, тут же набросил плащ, чтобы прикрыть свою дрожащую наготу.
— О боги, у тебя что, ледяная вода в жилах? — завопил я. — Холодно же!
— Сейчас зима, — напомнила Шейри. — Но я погодная плетельщица, и ни холод, ни жара не действуют на меня так сильно, как на тебя.
— А раньше ты не могла об этом сказать?
Она пожала плечами и поплыла на спине, а я, завернувшись в плащ, сел на песок. Мне хотелось бы постирать одежду, но совсем не хотелось надевать потом холодные мокрые вещи на себя. Я ужасно жалел, что мне не во что переодеться. Поспешно собирая провизию, я и не думал о смене белья. Тогда я и решил, что в следующий раз, готовясь бежать, надо будет прихватить с собой и смену одежды.
Я смотрел, как купается Шейри, и она заметила, что я улыбаюсь. Она замерла на месте, и нельзя было понять — держится ли она на воде или стоит на дне.
— Что такое? — спросила Шейри, склонив голову набок.
— Ты кажешься такой… умиротворенной.
— И что?
— Да вот, — я поерзал, — каково это? Быть умиротворенной?
— Странный вопрос, — произнесла Шейри, убирая упавшие на лицо волосы. — Ты себя таким никогда не чувствовал?
— Нет.
— Нет? — Она, кажется, не поверила. — А как же ты два года управлялся с таверной? По твоим словам я поняла, что ты был счастлив.
— Это не то же самое.
— В чем же разница?
Мне показалось, что я не смогу выразить эту разницу словами.
— Я считаю… наверное, чтобы чувствовать умиротворение, надо уметь ограничивать себя только настоящим моментом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113