Уже после первой прогулки по окрестностям Торайгира мне стало скучно. Не собирать же только горных рогатых жаворонков! Бесчисленное количество этих замечательных птичек спускалось с высокогорий, чтобы на бесснежных участках провести зиму. Идешь по открытой местности и почти беспрерывно слышишь их мелодичные голоса и видишь светлых длиннокрылых птичек. Крупными стаями они поднимаются в воздух впереди вас и, пролетев короткое расстояние, вновь рассаживаются на серую почву. Правда, интересно понаблюдать такое скопление пернатых, но только недолго.
— Давай уедем отсюда, побываем в скалах и проведем хоть один день вон в том ущелье,— обратился я к спутнику, сотруднику академии Ахмату, указывая на север.
— Конечно, поедем,— поддержал он меня, и часа два спустя наш шофер, Александр Никитич вел машину к намеченной цели.
Впрочем, была и другая серьезная причина спешного отъезда, почти бегства, в ущелье. Дело в том, что второй наш спутник, аспирант Марат, был в ауле своим человеком. У него оказалось здесь много родни и знакомых. Друзья, тети и дяди наперебой зазывали к себе желанного гостя Марата и его приятелей, то есть нас. И чтобы не обидеть гостеприимных друзей Марата, мы решили сбежать из аула и уединиться в одном из ущелий; местное население называло его Чон-кок-джар. Там в зимнее время в глиняных домиках жило несколько семей скотоводческого колхоза; в одном из них мы и решили провести долгую и скучную Зимнюю ночь. Но этот домик пока еще далеко впереди. Гудя, машина медленно поднимается по пустынным увалам все выше и выше.
— Горные курочки! — толкает меня в бок водитель, указывая куда-то в сторону.
Стая птиц срывается с места и, наполняя воздух своеобразными криками, летит над каменистой степью.
— Какие горные курочки, это саджи! — шепчу я и жадными глазами провожаю летящую стаю.
Да, саджи! Вспоминаю раскаленные пустыни Казахстана, бесплодные, выжженные солнцем солончаковые степи и голоса быстро летящих стай. Да, это саджи! И вдруг поднимаются в воздух еще и еще стаи птиц, одни летят в одном направлении другие — в противоположном. Слышны голоса и звон крыльев быстро летящих пернатых.
Саджа — величиной с голубя, длиннокрылая, окрашенная в нежный палевый цвет птица. Пальцы ее маленьких ножек напоминают звериную лапку. Не случайно местами ее называют копыткой. Это типичный житель наших безводных азиатских степей и пустынных пространств Монголии. В этих местах они живут круглый год, питаясь на свободных от снега участках опавшими семенами и молодыми побегами пустынных растений и не боясь ни горячего солнца, ни лютых морозов.
Около трех часов потратили мы, пытаясь добыть для коллекции несколько ценных для нас экземпляров, но все безуспешно. Нелегко поймать зимой эту быстрокрылую, осторожную и крепкую птицу.
Солнце спускалось к западу, когда мы достигли в ущелье домиков скотоводов и, отпустив машину обратно в аул, занялись сборами коллекций. Но вскоре стало темнеть. На смену теплому, почти жаркому, дню надвигались холодные сумерки. Казалось, волны леденящего воздуха спустились с гор по ущелью вместе с потоком текущей воды, постепенно заполнили долину, покрывая ледяной коркой небольшие озерки и лужи. Потом наступила яркая звездная и студеная ночь.
— Ахмат, Ахмат,— пытался разбудить я глубокой ночью приятеля.— Ну проснись, наконец! Слышишь, как лает собака?— Гневный собачий лай то удалялся в сторону речки, доносясь снизу и издали, то приближался к самому домику. В такие моменты он становится каким-то особенно напряженным и злобным.— Да проснись же, Ахмат! Слышишь, как мычат коровы, как в загоне мечутся овцы? Я убежден, что со стороны речки подходят волки. Надо же разбудить нашу хозяйку, разбудить пастухов-скотоводов. Выстрелить, что ли?
— Не надо стрелять,— ответил мой спутник.— Разбудишь людей. Ведь есть же сторож — собака!
Без ружья я вышел наружу, вынул карманный фонарик и, нажав кнопку, стал размахивать им в воздухе. Видя поддержку, собака с лаем кинулась вниз к речке. Потом лай прекратился. Внизу журчала вода, да, вероятно, от ночного ветра шевелились и невнятно шуршали камыши и прошлогодняя сухая трава. Ко мне доверчиво подошла большая собака.
— Ну что, не пустил волка? Молодец, пес! — потеребил
я грубую шерсть заслуженной киргизской овчарки.
А четвероногий помощник, видя во мне — постороннем человеке — своего друга, продолжал всматриваться в темноту и обрезанными ушами чутко улавливать ночные звуки. Стало холодно. Я возвратился домой и вскоре уснул.
Под утро меня вновь разбудил лай собаки. Я взял ружье и спустился к реке. Кругом стояла тишина раннего холодного утра.
Только в густых зарослях облепихи возбужденно циркала крошечная птичка — крапивник да вдали перекликались между собой бородатые куропатки. Постояв немного, я пошел вверх по течению осматривая песчаные берега и наледи. Вскоре мой взгляд пал на большой круглый след зверя: он, несомненно, принадлежал волку.
— Знаешь, Ахмат, мое предположение полностью оправдалось: на речке я нашел свежий след волка,— сказал я товарищу за утренним чаем.— Он шел с севера, вниз по ущелью. Замечательные собаки у вас в Киргизии. Ведь один пес почти без помощи человека сумел не подпустить волка, и, быть может, не одного, к загону с баранами. Всю ночь он оттеснял серого разбойника к речке. Такой собакой скотоводу можно гордиться. Признаться, среднерусские собаки неспособны на подобный подвиг. Правда, наш волк покрупнее, посерьезнее вашего. Но зато собаки боятся его больше всего на свете. И вполне понятно, ведь, например, под Рязанью за зиму волки наполовину уничтожают собак в каждой деревне.
Когда после завтрака мы вышли наружу, чтобы идти на охоту, солнце успело выглянуть из-за гор и чуть пригревало озябшую землю. На куче соломы я увидел ту самую сторожевую собаку. Она чутко дремала после беспокойной ночи.
Охота затянулась до полудня. Студеное утро сменилось не по-зимнему жарким днем. Потом за нами пришла машина, чтобы перебросить в аул Торайгир. Назавтра мы наметили отъезд к востоку по северному берегу Иссык-Куля.
Утро шестнадцатого января. Машина в полной готовности стоит во дворе. Гудит мотор — пора выезжать.
— Кончилась хорошая жизнь! — сокрушенно вздыхает Марат.
«Всякая жизнь хороша»,— думаю я.
— Поехали! — кричит из кузова Александр Никитич и осторожно выводит машину на улицу, переезжает арык и, достигнув трассы, набирает скорость.
Направо широко раскинулось озеро, налево тянется горная Цепь Кунгей-Алатау. Протай, гостеприимный аул Торайгир!
Километрах в тридцати от аула удачным выстрелом м, добыли крупного интересного хищника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
— Давай уедем отсюда, побываем в скалах и проведем хоть один день вон в том ущелье,— обратился я к спутнику, сотруднику академии Ахмату, указывая на север.
— Конечно, поедем,— поддержал он меня, и часа два спустя наш шофер, Александр Никитич вел машину к намеченной цели.
Впрочем, была и другая серьезная причина спешного отъезда, почти бегства, в ущелье. Дело в том, что второй наш спутник, аспирант Марат, был в ауле своим человеком. У него оказалось здесь много родни и знакомых. Друзья, тети и дяди наперебой зазывали к себе желанного гостя Марата и его приятелей, то есть нас. И чтобы не обидеть гостеприимных друзей Марата, мы решили сбежать из аула и уединиться в одном из ущелий; местное население называло его Чон-кок-джар. Там в зимнее время в глиняных домиках жило несколько семей скотоводческого колхоза; в одном из них мы и решили провести долгую и скучную Зимнюю ночь. Но этот домик пока еще далеко впереди. Гудя, машина медленно поднимается по пустынным увалам все выше и выше.
— Горные курочки! — толкает меня в бок водитель, указывая куда-то в сторону.
Стая птиц срывается с места и, наполняя воздух своеобразными криками, летит над каменистой степью.
— Какие горные курочки, это саджи! — шепчу я и жадными глазами провожаю летящую стаю.
Да, саджи! Вспоминаю раскаленные пустыни Казахстана, бесплодные, выжженные солнцем солончаковые степи и голоса быстро летящих стай. Да, это саджи! И вдруг поднимаются в воздух еще и еще стаи птиц, одни летят в одном направлении другие — в противоположном. Слышны голоса и звон крыльев быстро летящих пернатых.
Саджа — величиной с голубя, длиннокрылая, окрашенная в нежный палевый цвет птица. Пальцы ее маленьких ножек напоминают звериную лапку. Не случайно местами ее называют копыткой. Это типичный житель наших безводных азиатских степей и пустынных пространств Монголии. В этих местах они живут круглый год, питаясь на свободных от снега участках опавшими семенами и молодыми побегами пустынных растений и не боясь ни горячего солнца, ни лютых морозов.
Около трех часов потратили мы, пытаясь добыть для коллекции несколько ценных для нас экземпляров, но все безуспешно. Нелегко поймать зимой эту быстрокрылую, осторожную и крепкую птицу.
Солнце спускалось к западу, когда мы достигли в ущелье домиков скотоводов и, отпустив машину обратно в аул, занялись сборами коллекций. Но вскоре стало темнеть. На смену теплому, почти жаркому, дню надвигались холодные сумерки. Казалось, волны леденящего воздуха спустились с гор по ущелью вместе с потоком текущей воды, постепенно заполнили долину, покрывая ледяной коркой небольшие озерки и лужи. Потом наступила яркая звездная и студеная ночь.
— Ахмат, Ахмат,— пытался разбудить я глубокой ночью приятеля.— Ну проснись, наконец! Слышишь, как лает собака?— Гневный собачий лай то удалялся в сторону речки, доносясь снизу и издали, то приближался к самому домику. В такие моменты он становится каким-то особенно напряженным и злобным.— Да проснись же, Ахмат! Слышишь, как мычат коровы, как в загоне мечутся овцы? Я убежден, что со стороны речки подходят волки. Надо же разбудить нашу хозяйку, разбудить пастухов-скотоводов. Выстрелить, что ли?
— Не надо стрелять,— ответил мой спутник.— Разбудишь людей. Ведь есть же сторож — собака!
Без ружья я вышел наружу, вынул карманный фонарик и, нажав кнопку, стал размахивать им в воздухе. Видя поддержку, собака с лаем кинулась вниз к речке. Потом лай прекратился. Внизу журчала вода, да, вероятно, от ночного ветра шевелились и невнятно шуршали камыши и прошлогодняя сухая трава. Ко мне доверчиво подошла большая собака.
— Ну что, не пустил волка? Молодец, пес! — потеребил
я грубую шерсть заслуженной киргизской овчарки.
А четвероногий помощник, видя во мне — постороннем человеке — своего друга, продолжал всматриваться в темноту и обрезанными ушами чутко улавливать ночные звуки. Стало холодно. Я возвратился домой и вскоре уснул.
Под утро меня вновь разбудил лай собаки. Я взял ружье и спустился к реке. Кругом стояла тишина раннего холодного утра.
Только в густых зарослях облепихи возбужденно циркала крошечная птичка — крапивник да вдали перекликались между собой бородатые куропатки. Постояв немного, я пошел вверх по течению осматривая песчаные берега и наледи. Вскоре мой взгляд пал на большой круглый след зверя: он, несомненно, принадлежал волку.
— Знаешь, Ахмат, мое предположение полностью оправдалось: на речке я нашел свежий след волка,— сказал я товарищу за утренним чаем.— Он шел с севера, вниз по ущелью. Замечательные собаки у вас в Киргизии. Ведь один пес почти без помощи человека сумел не подпустить волка, и, быть может, не одного, к загону с баранами. Всю ночь он оттеснял серого разбойника к речке. Такой собакой скотоводу можно гордиться. Признаться, среднерусские собаки неспособны на подобный подвиг. Правда, наш волк покрупнее, посерьезнее вашего. Но зато собаки боятся его больше всего на свете. И вполне понятно, ведь, например, под Рязанью за зиму волки наполовину уничтожают собак в каждой деревне.
Когда после завтрака мы вышли наружу, чтобы идти на охоту, солнце успело выглянуть из-за гор и чуть пригревало озябшую землю. На куче соломы я увидел ту самую сторожевую собаку. Она чутко дремала после беспокойной ночи.
Охота затянулась до полудня. Студеное утро сменилось не по-зимнему жарким днем. Потом за нами пришла машина, чтобы перебросить в аул Торайгир. Назавтра мы наметили отъезд к востоку по северному берегу Иссык-Куля.
Утро шестнадцатого января. Машина в полной готовности стоит во дворе. Гудит мотор — пора выезжать.
— Кончилась хорошая жизнь! — сокрушенно вздыхает Марат.
«Всякая жизнь хороша»,— думаю я.
— Поехали! — кричит из кузова Александр Никитич и осторожно выводит машину на улицу, переезжает арык и, достигнув трассы, набирает скорость.
Направо широко раскинулось озеро, налево тянется горная Цепь Кунгей-Алатау. Протай, гостеприимный аул Торайгир!
Километрах в тридцати от аула удачным выстрелом м, добыли крупного интересного хищника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89