»
— Мы, сказать по правде, решили без всяких церемоний нагрянуть к вам,— затараторила, вступая в комнату, матушка Перса; за ней шествовал поп Чира, а за ним уже Меланья. Выпалив это, матушка Перса спохватилась и продолжала: — Ах, извините! Ну и хороши же мы!
Мне говорят: «У отца Спиры гости». Ну, думаю, Лалика, верно, с ребятами приехала. А это... О, простите, тысячу извинений!..
— Ничего, ничего,— говорит с довольным видом отец Спира и встает.— Не Лалика, а еще более редкий гость и более дорогой. Пожалуйста, отец Чира, садитесь; садитесь, матушка Перса. Меланья, чадо, ты вот сюда, к Юце.
Меланья двинулась было в ту сторону, но матушка Перса, одернув ее незаметно, подтолкнула к другому стулу, рядом со стулом господина Перы, и, таким образом, справа от него оказалась Юла, а слева Меланья.
— До чего удачно получилось, что пришли,— говорит матушка Сида,— а я уже собиралась посылать за вами или предупредить, чтобы вы нас ждали.
— Вот видите, а получилось и так и этак, потому что, надеюсь, вы не откажетесь от приглашения пожаловать к нам на чашку кофе?
— С удовольствием, с большим удовольствием, если только, разумеется, согласится господин Пера,— говорит матушка Сида, и в это мгновенье матушка Перса кажется ей совсем зеленой.
— О, почту за честь для себя! — восклицает господин Пера.— Пожалуйста, располагайте мной по вашему усмотрению.
— Э, э,— тянет с довольным видом поп Спира,— как же хорошо вы сделали, что пришли. Сида, давай скорее чистые стаканы и вина похолоднее.
Затем он оборачивается к попу Чире, чтобы ответить на вопрос, каков сегодня церковный сбор, хвалит «Херувимскую», а учитель — проповедь.
Пока преподобные отцы беседовали друг с другом, молодой учитель сидел как на иголках между двумя красавицами. Господин Пера не принадлежал к числу салонных красавцев и балбесов, которые умеют сразу найтись в женском обществе, блеснуть дюжиной скучных и шаблонных заученных фраз и пленить простоватых женщин и которые умным женщинам обычно быстро приедаются, ибо, выложив сразу все, что знают, не в состоянии поддерживать по-настоящему интересный разговор. Нет, Пера принадлежал к разряду таких людей, которые кажутся на первый взгляд неловкими и молчаливыми, а раскрываются только в живом, интересном разговоре. (Такова была и Юла.) Язык у господина Перы точно прилип к гортани; ни слова не вымолвив, он взял забытый на столе нож и принялся разбирать фабричную марку. Ножи и вилки были старинного фасона, но хорошо сохранившиеся. Они появились давно, вместе с приданым матушки Сиды, но вынимались из буфета лишь в тех случаях, когда в гостиной снимали канифасовые чехлы со стульев, кресел и дивана, а это случалось только, когда жаловали гости.
Фрайлу Юлу не смущали паузы, но фрайла Меланья их не выносила и поэтому тотчас же защебетала:
— Ну, как вам нравятся, сударь, наши места?
— Необыкновенно, мадемуазель.
— Ах, вы говорите так только из любезности,— возражает Меланья.— Как может вам тут понравиться? Променять Карловцы, такое романтическое место, на эту равнину со скучными окрестностями!
— Ах, мадемуазель, как могут не понравиться столь красивые окрестности? — И господин Пера указал на своих соседок.
— Не слишком ли скоро, сударь? — замечает Меланья.
— Нет, почему же, это всегда дело одного мгновенья.
— Не знала, признаться, что карловацкие богословы такие любезники! — не унимается Меланья и украдкой ударяет Юлу веером.
— Поверьте, что я один из самых неловких и далеко не любезник и не льстец, а просто что правда — то правда.
— Юла, верно, что господин льстец?
— Конечно,— отвечает Юла.
— Как, и вы того же мнения? Значит, я в стане врагов?
— Ах! Неужели мы вам враги? А, Юла? — спрашивает Меланья из-за спины гостя, покачиваясь на стуле.— Ты разве враг господину Пере?
— Нет... отчего же? — лепечет Юла, заливаясь румянцем, и думает о том, какую бы найти себе работу на кухне или еще где-нибудь, чтоб только не сидеть тут.
— Вот видите,— говорит Меланья.
— Но вы во всяком случае.
— Ну, пока еще нет, но... со временем... может быть,— манерничает Меланья.
— Однако, мадемуазель,— замечает немного осмелевший господин Пера, осушив подряд два стакана,— я и не предполагал, что вы такая коварная.
— Ах, нет, нет, только в том случае, если заслужите.
— Тогда прошу вас заранее предупредить меня, чего я должен остерегаться! Чем я могу заслужить вашу немилость?
— Ну, например... если в нашем обществе станете расхваливать городских барышень. Правда, Юла?
— Да! — соглашается Юла.
— Поверьте моему честному слову,— говорит молодой учитель,— если я и хвалил их до сего времени, то отныне мне ничего не остается, как прекратить это и изменить свое мнение.
— Как это понимать? — кокетливо спрашивает Меланья и помахивает веером так, что ветерок шевелит волосы гостя.— Итак, отвечайте, пожалуйста... Какое мнение?
— Мнение? Как я могу сказать вам о нем, когда вы так смотрите на меня?
— Хорошо, я стану смотреть на Юлу, а вы отвечайте. Правда, Юла?
— Значит... мое мнение... Я полагаю, что городские барышни не могут даже идти в сравнение с деревенскими,— произнес гость, у которого наконец развязался язык.— Или, вернее, городские барышни по сравнению с деревенскими — все равно что... тепличные цветы без запаха по сравнению с благоухающими цветами природы из цветника или сада.
— Ах! — восклицает Меланья.— Какое чудесное сравнение! О, если бы это была правда!
— Сравнивать легко,— отвечает господин Пера,— когда это так.
— Юла, спроси господина: какие мы цветы, я и ты? Как бы он нас назвал?
— А почему это я должна спрашивать? — возражает Юла, смущенная и покрасневшая.— Сама спрашивай.
— Счастье ты мое,— шепчет про себя матушка Перса, неотрывно наблюдавшая, с каким успехом Меланья ведет наступление.
— Вы обязательно хотите, чтобы я сказал? — спрашивает господин Пера.
— О, мил... простите... господин Пера, мы вас просто умоляем,— сложив ладони, просит Меланья,— и я и Юла.
— Так вот... Вы роза, махровая роза, а барышня Юла — скромная фиалка.
— Ух,— не выдержала матушка Сида,— эти мухи!
«Фиалка... хорошо еще, что свеклой не обозвал!» —
усмехнулась про себя матушка Перса. Не проронив из
беседы ни слова, она осталась довольна: видно было,
что дело идет на лад.
— Экие вы мужчины! Настоящие насмешники, мастера подтрунивать, ничего не скажешь! — щебечет «Ме-ланья и грозит ему сложенным веером.
Затем между Меланьей и Перой завязался весьма оживленный разговор, причем говорила преимущественно Меланья, а Юла только добродушно и кротко улыбалась и лишь изредка вставляла «да», «нет» или «конечно». Не менее оживленный разговор шел и между попами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
— Мы, сказать по правде, решили без всяких церемоний нагрянуть к вам,— затараторила, вступая в комнату, матушка Перса; за ней шествовал поп Чира, а за ним уже Меланья. Выпалив это, матушка Перса спохватилась и продолжала: — Ах, извините! Ну и хороши же мы!
Мне говорят: «У отца Спиры гости». Ну, думаю, Лалика, верно, с ребятами приехала. А это... О, простите, тысячу извинений!..
— Ничего, ничего,— говорит с довольным видом отец Спира и встает.— Не Лалика, а еще более редкий гость и более дорогой. Пожалуйста, отец Чира, садитесь; садитесь, матушка Перса. Меланья, чадо, ты вот сюда, к Юце.
Меланья двинулась было в ту сторону, но матушка Перса, одернув ее незаметно, подтолкнула к другому стулу, рядом со стулом господина Перы, и, таким образом, справа от него оказалась Юла, а слева Меланья.
— До чего удачно получилось, что пришли,— говорит матушка Сида,— а я уже собиралась посылать за вами или предупредить, чтобы вы нас ждали.
— Вот видите, а получилось и так и этак, потому что, надеюсь, вы не откажетесь от приглашения пожаловать к нам на чашку кофе?
— С удовольствием, с большим удовольствием, если только, разумеется, согласится господин Пера,— говорит матушка Сида, и в это мгновенье матушка Перса кажется ей совсем зеленой.
— О, почту за честь для себя! — восклицает господин Пера.— Пожалуйста, располагайте мной по вашему усмотрению.
— Э, э,— тянет с довольным видом поп Спира,— как же хорошо вы сделали, что пришли. Сида, давай скорее чистые стаканы и вина похолоднее.
Затем он оборачивается к попу Чире, чтобы ответить на вопрос, каков сегодня церковный сбор, хвалит «Херувимскую», а учитель — проповедь.
Пока преподобные отцы беседовали друг с другом, молодой учитель сидел как на иголках между двумя красавицами. Господин Пера не принадлежал к числу салонных красавцев и балбесов, которые умеют сразу найтись в женском обществе, блеснуть дюжиной скучных и шаблонных заученных фраз и пленить простоватых женщин и которые умным женщинам обычно быстро приедаются, ибо, выложив сразу все, что знают, не в состоянии поддерживать по-настоящему интересный разговор. Нет, Пера принадлежал к разряду таких людей, которые кажутся на первый взгляд неловкими и молчаливыми, а раскрываются только в живом, интересном разговоре. (Такова была и Юла.) Язык у господина Перы точно прилип к гортани; ни слова не вымолвив, он взял забытый на столе нож и принялся разбирать фабричную марку. Ножи и вилки были старинного фасона, но хорошо сохранившиеся. Они появились давно, вместе с приданым матушки Сиды, но вынимались из буфета лишь в тех случаях, когда в гостиной снимали канифасовые чехлы со стульев, кресел и дивана, а это случалось только, когда жаловали гости.
Фрайлу Юлу не смущали паузы, но фрайла Меланья их не выносила и поэтому тотчас же защебетала:
— Ну, как вам нравятся, сударь, наши места?
— Необыкновенно, мадемуазель.
— Ах, вы говорите так только из любезности,— возражает Меланья.— Как может вам тут понравиться? Променять Карловцы, такое романтическое место, на эту равнину со скучными окрестностями!
— Ах, мадемуазель, как могут не понравиться столь красивые окрестности? — И господин Пера указал на своих соседок.
— Не слишком ли скоро, сударь? — замечает Меланья.
— Нет, почему же, это всегда дело одного мгновенья.
— Не знала, признаться, что карловацкие богословы такие любезники! — не унимается Меланья и украдкой ударяет Юлу веером.
— Поверьте, что я один из самых неловких и далеко не любезник и не льстец, а просто что правда — то правда.
— Юла, верно, что господин льстец?
— Конечно,— отвечает Юла.
— Как, и вы того же мнения? Значит, я в стане врагов?
— Ах! Неужели мы вам враги? А, Юла? — спрашивает Меланья из-за спины гостя, покачиваясь на стуле.— Ты разве враг господину Пере?
— Нет... отчего же? — лепечет Юла, заливаясь румянцем, и думает о том, какую бы найти себе работу на кухне или еще где-нибудь, чтоб только не сидеть тут.
— Вот видите,— говорит Меланья.
— Но вы во всяком случае.
— Ну, пока еще нет, но... со временем... может быть,— манерничает Меланья.
— Однако, мадемуазель,— замечает немного осмелевший господин Пера, осушив подряд два стакана,— я и не предполагал, что вы такая коварная.
— Ах, нет, нет, только в том случае, если заслужите.
— Тогда прошу вас заранее предупредить меня, чего я должен остерегаться! Чем я могу заслужить вашу немилость?
— Ну, например... если в нашем обществе станете расхваливать городских барышень. Правда, Юла?
— Да! — соглашается Юла.
— Поверьте моему честному слову,— говорит молодой учитель,— если я и хвалил их до сего времени, то отныне мне ничего не остается, как прекратить это и изменить свое мнение.
— Как это понимать? — кокетливо спрашивает Меланья и помахивает веером так, что ветерок шевелит волосы гостя.— Итак, отвечайте, пожалуйста... Какое мнение?
— Мнение? Как я могу сказать вам о нем, когда вы так смотрите на меня?
— Хорошо, я стану смотреть на Юлу, а вы отвечайте. Правда, Юла?
— Значит... мое мнение... Я полагаю, что городские барышни не могут даже идти в сравнение с деревенскими,— произнес гость, у которого наконец развязался язык.— Или, вернее, городские барышни по сравнению с деревенскими — все равно что... тепличные цветы без запаха по сравнению с благоухающими цветами природы из цветника или сада.
— Ах! — восклицает Меланья.— Какое чудесное сравнение! О, если бы это была правда!
— Сравнивать легко,— отвечает господин Пера,— когда это так.
— Юла, спроси господина: какие мы цветы, я и ты? Как бы он нас назвал?
— А почему это я должна спрашивать? — возражает Юла, смущенная и покрасневшая.— Сама спрашивай.
— Счастье ты мое,— шепчет про себя матушка Перса, неотрывно наблюдавшая, с каким успехом Меланья ведет наступление.
— Вы обязательно хотите, чтобы я сказал? — спрашивает господин Пера.
— О, мил... простите... господин Пера, мы вас просто умоляем,— сложив ладони, просит Меланья,— и я и Юла.
— Так вот... Вы роза, махровая роза, а барышня Юла — скромная фиалка.
— Ух,— не выдержала матушка Сида,— эти мухи!
«Фиалка... хорошо еще, что свеклой не обозвал!» —
усмехнулась про себя матушка Перса. Не проронив из
беседы ни слова, она осталась довольна: видно было,
что дело идет на лад.
— Экие вы мужчины! Настоящие насмешники, мастера подтрунивать, ничего не скажешь! — щебечет «Ме-ланья и грозит ему сложенным веером.
Затем между Меланьей и Перой завязался весьма оживленный разговор, причем говорила преимущественно Меланья, а Юла только добродушно и кротко улыбалась и лишь изредка вставляла «да», «нет» или «конечно». Не менее оживленный разговор шел и между попами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78