И как бы мог жениться...
— Знаю, слышала я про твои дебоши и победыГ.. Слышала, сколько тебе стоили сапожки да кацавейки этим
мадьяркам в Кунсентмартоне, которые перед тобой всю ночь танцевали чардаш... Потому-то и докатился до этого!..
— Ну и козырем же я ходил, черт побери! — восклицает старик, ударяя кулаком по столу.— Не боялся, как говорится, ни одного ферта из Бачки,— далеко им было до меня!.. Эх, мне бы сейчас те денежки и теперешний ум!
— Ну, а сейчас ступай. Когда его заколем, и тебе малость перепадет. Натушу капусты с кожицей, и пузырь получишь для кисета; а я тебе как-нибудь его обошью красной ленточкой. Ступай, мой козырь!
— Ладно, все сделаю, как накажете, только не упрекайте меня за эту малую толику ракии,— она же моя услада, мой бальзам! Моя единственная, так сказать, услада. А вам, невестушка, разве не холодно?.. Не дурно бы чем-нибудь погреться изнутри...
— Да ты только что сказал, что она тебя холодит; а сейчас уже греет?
— Э, если человек хороший, как я, у него всегда по-хорошему выходит...
— Ладно, уж дам тебе,— смеется Тинкуца и подносит ему стаканчик ракии, которую он выпивает единым духом.— Помоги мне: видишь, эти дни просто голову потеряла от стольких хлопот да глажки.
— Эх,— вздыхает, останавливаясь, погонщик,— как говорится:
Гладься, юбка, гладься смело, Ведь в субботу будет...
— Сейчас же ступай вон, протрезвись! — обрывает его Тинкуца.— Видали такого?
— Эх! — вздыхает старик, выходя, и вздох его полон меланхолии, почти обязательной для всех страстных любителей ракии.— Закатились, вижу, денечки погонщиков и свинарей! Нет больше ни ярмарок, ни магарычей; когда-то шли в Пешт на людей поглядеть, себя показать, а сейчас не нужны мы им, когда есть железная дорога... И кто ее придумал! Подтяжки бы ему швабские носить!..
«Но! Шарга, Пирош[ Но, милые! Пошли, касатики! Еще маленько по грязи пошлепаем!» — слышится голос Перы Тоцилова, щелканье кнута, и корчма остается уже где-то позади.
Отец Спира устраивается рядом с отцом Чирой, который, укутавшись в шубу, по-прежнему прикидывается спящим. И тот и другой шарят у себя в карманах: отец Чира, чтобы убедиться, на месте ли зуб, а отец Спира — не потерял ли он сверточек Аркадия. «Пройдоха вахлацкая,— думает Чира,— меня везет за десять, а его за пять сребров». То же самое думает и Спира: «Живоглот этот едет за пятьг а я за десять сребров. Он всегда так дешево ездит». Так размышляют оба попа. А Пера Тоцилов покуривает и, крепко закусив чубук, заводит беседу с лошадьми. Он доволен и обещает Шарге и Пирошу новые сапоги на заработанные двадцать сребров.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ,
повествующая о том, как путники ужинали и ночевали в гостеприимном доме ченейского священника по прозванию «отец Буря». В ней узел сплетений, развившихся в Ченее и Темишваре
Снова потянулась скучная дорога. Дождь перестал. Кони хорошо отдохнули, и Пера Тоцилов погнал их быстрей. Вот показалась ченейская колокольня, но до Ченея еще далеко, и дорога по-прежнему безлюдна. Так ехали они еще часа два с половиной, и лишь тогда стали попадаться навстречу поначалу телеги, а потом и пешеходы — какие-то швабы в деревянных башмаках; засунув руки под мышки, они шагали, точно гуси, один за другим, растянувшись вереницей.
Ченей уже близко.
Еще немного, и путники выехали на ярмарочную площадь. Миновали кладбище и, оставив позади Большой колодец у околицы села и Большой крест, покатили по Большой улице. Проехали и ее и еще засветло остановились у дома священника.
Перед поповым домом орава чумазых ребятишек играла среди мягкой утоптанной грязи. Один из них, увидав подводу, стремглав помчался к поповой калитке, бурей ворвался во двор и заорал во все горло:
— Отворяйте ворота! Гости!
— Чего ревешь, как осел! — оборвал его со двора хозяин, который, как всякий поп, больше предпочитал ходить в гости, чем принимать их у себя.— Если гости, так уж, конечно, не волки!
Ворота растворились, повозка въехала во двор.
— О-о-о! Добро пожаловать! Добро пожаловать! — приветствует их хозяин.— Какая радость, какая честь!
— Здравствуйте! — слышится из недр шубы голос попа Чиры; он вываливается из повозки по левую сторону, и тогда вдруг появляется его голова, дымящаяся, словно вареный окорок, который только что вынули из котла.
— О, какое счастье, какое счастье! Вы ли это, достопочтеннейший?
— Мимоездом, правду сказать, мимоездом,— говорит отец Чира,— завтра тронемся дальше.
— Очень приятно! Чрезвычайно приятно!
— Завтра чуть свет тронемся,— подтверждает и Спи-ра, тоже вываливаясь из повозки и приближаясь к хозяину.
— О-о-о! Спира! — радостно восклицает хозяин.— Да ты ли это, Спира? О-о-о! Вот это здорово! Да ты ли это?..
— Э, нет, не я, а ты! — отвечает поп Спира, целуясь с ним троекратно самым сердечным образом.
— Пожалуйте, пожалуйте! Рокса! Глиша! Куда вы к черту запропастились? — орет хозяин, озирая двор.
На его крик выбегают Глиша и Рокса и принимаются снимать с повозки вещи.
— Ах, как я рад,— говорит хозяин.— Значит, завтра уезжаете? Ну, хоть немного этак на досуге поболтаем. Пожалуйте, пожалуйте в комнаты, располагайтесь.
Попы входят в дом. Пера чистит колеса и проклинает грязь. Глиша уводит лошадей в конюшню, а Рокса гоняется по двору за птицей.
И покуда целая дюжина соседской детворы, взобравшись в повозку, галдит, толкается, кувыркается и голосит, а в кухне ощипывают птицу и готовят обильный ужин, попы ведут беседу о всевозможных предметах. Хозяин догадывается по разговору, что у гостей размолвка — «не все козы на счету». На правах близкого друга отца Спиры поп Буря, улучив минутку, когда они остались на краткое время с глазу на глаз, спросил:
— Слушай, Спира, я кое-что примечаю!.. Сдается мне, что у вас с Чирой «не все козы на счету», а? Какого черта? Поругались, что ли, в дороге? В такую погоду не удивительно — на каждом готов злость сорвать.
— Эх,— вздыхает поп Спира,— поссорились мы как раз в ясный день, а мне он, чуть вспомню, черным представляется.
— Помилуй бог, как же это?
— Да... эти жены наши... Жены — как все жены!..
Натворили чудес, а мы вот расхлебывай! Кругом идет, а мне и того хуже...
— Ничего я не слыхал об этом, Спира!
— Стало быть, у фрау Габриэллы не хватило денег на подводу — услыхали бы и вы...
— Да что ты говоришь!..
— И... знаешь... уйдем-ка лучше куда-нибудь в другую комнату... не хотелось бы, чтоб нас прервали! Я спокойно тебе все расскажу, потому что это длинная история, а ты, как говорит псалмопевец, «единая моя надежда и опора».
— О-о! Да что ты! Что ты говоришь! — продолжает удивляться хозяин.— Ничего, как есть ничего об этом не слыхал! О-о-о! Конечно, от всей души, как не помочь? Хе-хе,— смеется он,— как не помочь, еще бы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
— Знаю, слышала я про твои дебоши и победыГ.. Слышала, сколько тебе стоили сапожки да кацавейки этим
мадьяркам в Кунсентмартоне, которые перед тобой всю ночь танцевали чардаш... Потому-то и докатился до этого!..
— Ну и козырем же я ходил, черт побери! — восклицает старик, ударяя кулаком по столу.— Не боялся, как говорится, ни одного ферта из Бачки,— далеко им было до меня!.. Эх, мне бы сейчас те денежки и теперешний ум!
— Ну, а сейчас ступай. Когда его заколем, и тебе малость перепадет. Натушу капусты с кожицей, и пузырь получишь для кисета; а я тебе как-нибудь его обошью красной ленточкой. Ступай, мой козырь!
— Ладно, все сделаю, как накажете, только не упрекайте меня за эту малую толику ракии,— она же моя услада, мой бальзам! Моя единственная, так сказать, услада. А вам, невестушка, разве не холодно?.. Не дурно бы чем-нибудь погреться изнутри...
— Да ты только что сказал, что она тебя холодит; а сейчас уже греет?
— Э, если человек хороший, как я, у него всегда по-хорошему выходит...
— Ладно, уж дам тебе,— смеется Тинкуца и подносит ему стаканчик ракии, которую он выпивает единым духом.— Помоги мне: видишь, эти дни просто голову потеряла от стольких хлопот да глажки.
— Эх,— вздыхает, останавливаясь, погонщик,— как говорится:
Гладься, юбка, гладься смело, Ведь в субботу будет...
— Сейчас же ступай вон, протрезвись! — обрывает его Тинкуца.— Видали такого?
— Эх! — вздыхает старик, выходя, и вздох его полон меланхолии, почти обязательной для всех страстных любителей ракии.— Закатились, вижу, денечки погонщиков и свинарей! Нет больше ни ярмарок, ни магарычей; когда-то шли в Пешт на людей поглядеть, себя показать, а сейчас не нужны мы им, когда есть железная дорога... И кто ее придумал! Подтяжки бы ему швабские носить!..
«Но! Шарга, Пирош[ Но, милые! Пошли, касатики! Еще маленько по грязи пошлепаем!» — слышится голос Перы Тоцилова, щелканье кнута, и корчма остается уже где-то позади.
Отец Спира устраивается рядом с отцом Чирой, который, укутавшись в шубу, по-прежнему прикидывается спящим. И тот и другой шарят у себя в карманах: отец Чира, чтобы убедиться, на месте ли зуб, а отец Спира — не потерял ли он сверточек Аркадия. «Пройдоха вахлацкая,— думает Чира,— меня везет за десять, а его за пять сребров». То же самое думает и Спира: «Живоглот этот едет за пятьг а я за десять сребров. Он всегда так дешево ездит». Так размышляют оба попа. А Пера Тоцилов покуривает и, крепко закусив чубук, заводит беседу с лошадьми. Он доволен и обещает Шарге и Пирошу новые сапоги на заработанные двадцать сребров.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ,
повествующая о том, как путники ужинали и ночевали в гостеприимном доме ченейского священника по прозванию «отец Буря». В ней узел сплетений, развившихся в Ченее и Темишваре
Снова потянулась скучная дорога. Дождь перестал. Кони хорошо отдохнули, и Пера Тоцилов погнал их быстрей. Вот показалась ченейская колокольня, но до Ченея еще далеко, и дорога по-прежнему безлюдна. Так ехали они еще часа два с половиной, и лишь тогда стали попадаться навстречу поначалу телеги, а потом и пешеходы — какие-то швабы в деревянных башмаках; засунув руки под мышки, они шагали, точно гуси, один за другим, растянувшись вереницей.
Ченей уже близко.
Еще немного, и путники выехали на ярмарочную площадь. Миновали кладбище и, оставив позади Большой колодец у околицы села и Большой крест, покатили по Большой улице. Проехали и ее и еще засветло остановились у дома священника.
Перед поповым домом орава чумазых ребятишек играла среди мягкой утоптанной грязи. Один из них, увидав подводу, стремглав помчался к поповой калитке, бурей ворвался во двор и заорал во все горло:
— Отворяйте ворота! Гости!
— Чего ревешь, как осел! — оборвал его со двора хозяин, который, как всякий поп, больше предпочитал ходить в гости, чем принимать их у себя.— Если гости, так уж, конечно, не волки!
Ворота растворились, повозка въехала во двор.
— О-о-о! Добро пожаловать! Добро пожаловать! — приветствует их хозяин.— Какая радость, какая честь!
— Здравствуйте! — слышится из недр шубы голос попа Чиры; он вываливается из повозки по левую сторону, и тогда вдруг появляется его голова, дымящаяся, словно вареный окорок, который только что вынули из котла.
— О, какое счастье, какое счастье! Вы ли это, достопочтеннейший?
— Мимоездом, правду сказать, мимоездом,— говорит отец Чира,— завтра тронемся дальше.
— Очень приятно! Чрезвычайно приятно!
— Завтра чуть свет тронемся,— подтверждает и Спи-ра, тоже вываливаясь из повозки и приближаясь к хозяину.
— О-о-о! Спира! — радостно восклицает хозяин.— Да ты ли это, Спира? О-о-о! Вот это здорово! Да ты ли это?..
— Э, нет, не я, а ты! — отвечает поп Спира, целуясь с ним троекратно самым сердечным образом.
— Пожалуйте, пожалуйте! Рокса! Глиша! Куда вы к черту запропастились? — орет хозяин, озирая двор.
На его крик выбегают Глиша и Рокса и принимаются снимать с повозки вещи.
— Ах, как я рад,— говорит хозяин.— Значит, завтра уезжаете? Ну, хоть немного этак на досуге поболтаем. Пожалуйте, пожалуйте в комнаты, располагайтесь.
Попы входят в дом. Пера чистит колеса и проклинает грязь. Глиша уводит лошадей в конюшню, а Рокса гоняется по двору за птицей.
И покуда целая дюжина соседской детворы, взобравшись в повозку, галдит, толкается, кувыркается и голосит, а в кухне ощипывают птицу и готовят обильный ужин, попы ведут беседу о всевозможных предметах. Хозяин догадывается по разговору, что у гостей размолвка — «не все козы на счету». На правах близкого друга отца Спиры поп Буря, улучив минутку, когда они остались на краткое время с глазу на глаз, спросил:
— Слушай, Спира, я кое-что примечаю!.. Сдается мне, что у вас с Чирой «не все козы на счету», а? Какого черта? Поругались, что ли, в дороге? В такую погоду не удивительно — на каждом готов злость сорвать.
— Эх,— вздыхает поп Спира,— поссорились мы как раз в ясный день, а мне он, чуть вспомню, черным представляется.
— Помилуй бог, как же это?
— Да... эти жены наши... Жены — как все жены!..
Натворили чудес, а мы вот расхлебывай! Кругом идет, а мне и того хуже...
— Ничего я не слыхал об этом, Спира!
— Стало быть, у фрау Габриэллы не хватило денег на подводу — услыхали бы и вы...
— Да что ты говоришь!..
— И... знаешь... уйдем-ка лучше куда-нибудь в другую комнату... не хотелось бы, чтоб нас прервали! Я спокойно тебе все расскажу, потому что это длинная история, а ты, как говорит псалмопевец, «единая моя надежда и опора».
— О-о! Да что ты! Что ты говоришь! — продолжает удивляться хозяин.— Ничего, как есть ничего об этом не слыхал! О-о-о! Конечно, от всей души, как не помочь? Хе-хе,— смеется он,— как не помочь, еще бы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78