Надеюсь, мы умрем сами, как и положено диким животным.
21–22 ноября, воскресенье – понедельник
Впечатление Дигби Драйвера о мистере Джефри Уэсткоте, как всегда поверхностное, неполное и циничное, оказалось тем не менее – и тоже как всегда – весьма недалеким от истины. Хотя мистер Уэсткот ни разу в жизни не переступал порога здания суда – ни в качестве ответчика, ни в качестве кого бы то ни было, – была в нем, однако, некая глубоко укоренившаяся неразборчивость в средствах, приправленная эгоизмом и безотчетной грубостью натуры. Он жил по им самим установленным законам, а подчас не гнушался преступать и их. Род человеческий интересовал его довольно слабо, он отдавал предпочтение неодушевленным предметам, в особенности рукотворным, и не давал себе труда это предпочтение скрывать. Если надо было отладить до совершенства тонкий, хитроумный механизм, он проявлял чудеса изобретательности и терпения; в общении с людьми ему не хватало ни того ни другого. Природа наделила его более чем средним умом и недюжинным умением сосредотачиваться, но сквозь целеустремленность и напористость порой просматривалась нетерпимость, доходящая до фанатизма.
Вечером на следующий день – в воскресенье – мистер Уэсткот сидел в одиночестве у себя в комнате и угрюмо пялился на экран цветного телевизора, завернувшись в два одеяла после того, как счетчик газового камина (становившийся, как все счетчики в наемных квартирах, особо прожорливым в морозную погоду) проглотил последний шиллинг из отведенного на сутки бюджета (повод был недостаточным, чтобы запускать руку в и без того истощенный фонд покупки акваланга). Образ Чумных Псов, сеющих вокруг себя страх и погибель, блуждал, изгоняя покой, по лабиринтам его сознания, точно Красная Смерть по запутанным закоулкам обиталища графа Просперо. Мысленным взором мистер Уэсткот уже видел, как неутомимо преследует собак по Скафельской гряде, выслеживает их на заснеженных просторах Хелвеллина, гонится за ними от лиственничных перелесков Эскдейла до бурливых водопадов Нижних Врат. В его воображении их тела, аккуратно прошитые пулей в сердце или в мозг, уже стыли на склоне холма. К дьяволу этого «Оратора» вместе с фотографиями, интервью, почетом и славой. Тут куда уместнее тайная, без всякой огласки, вендетта, единоборство один на один, необходимая и неизбежная жестокость в отношении пакостных тварей, имевших наглость попортить его машину и сожрать продуктовый запас стоимостью в три, а то и в четыре фунта. Застрелив их, он даже не даст себе труда посмотреть на трупы. Просто повернется и пойдет домой.
К одиннадцати вечера план его созрел окончательно. В понедельник и во вторник, разумеется, полагалось быть на работе, однако по служебной инструкции он имел право пропустить по болезни два (но не более) рабочих дня, не представляя медицинской справки, а если принять во внимание пережитое им потрясение, а также холодное время года, вряд ли кто станет задавать лишние вопросы. Конечно, могут позвонить с работы ему домой, а его не окажется на месте, но скорей всего, не позвонят, а в крайнем случае миссис Грин, квартирная хозяйка, уж конечно его прикроет. Придется проинструктировать ее перед уходом. Правда, кто-нибудь может увидеть его на холмах и рассказать об этом в банке, но вероятность этого столь ничтожна, что не заслуживает рассмотрения.
Со всегдашней методичностью он достал и проверил необходимое снаряжение: туристские ботинки, тонкие и толстые носки, непромокаемые штаны, шарф, перчатки, куртку, зюйдвестку, термос, карту, свисток, призматический компас, бинокль, рюкзак, а также четырехфутовый водонепроницаемый чехол для альпенштока, в котором в целях конспирации носил свой винчестер со съемным оптическим прицелом (он хранился отдельно в противоударной упаковке) и отвертку, чтобы привинчивать прицел к стволу. Даже табачный человек не готовился к своей работе столь основательно и неспешно. Закончив сборы, он разделся, ополоснулся в тепловатой воде, завел будильник на обычный час и улегся в постель, не снимая носков и накрывшись пальто поверх одеяла.
За завтраком миссис Грин поцокала языком и покачала головой, но отговаривать его не стала. Им никогда не приходило в голову допускать в своих взаимных отношениях столь ярко выраженное проявление интереса к другому, как обмен мнениями и попытки доказать свою правоту. Они довольствовались фразами вроде: «Передайте мне соль» или: «До обеда я буду дома»; говорить: «У меня на это иная точка зрения, и я сейчас попробую объяснить почему» – было не принято. Им также не пришло в голову, что если мистеру Уэсткоту удастся пристрелить одного или обоих псов, то, памятуя поднятую вокруг этой истории шумиху, ему вряд ли удастся вернуться так же незаметно, как он собирается уйти. Нет, все это было не в их характере. К ужину в воскресенье предполагались колбаски – это-то миссис Грин помнила прекрасно, – и ей было совершенно ясно, что мистер Уэсткот так дело не оставит. Ну и хорошо. Кроме того, она прекрасно понимала, что в интересах мистера Уэсткота следует держать язык за зубами. Без двадцати десять он сел в возвращенный после дезинфекции «вольво» и тронулся в путь.
Для начала мистер Уэсткот вернулся на место, где на них было совершено нападение. Как и в тот раз, остановив машину, он решил подождать и посмотреть, не появятся ли собаки снова. Когда через полчаса они не появились, он стал обдумывать свой следующий шаг. Два дня тому назад, размышлял он, они спустились с холма, что к востоку, откуда-то со стороны Рыбачьего ручья. Кроме того, мистер Уэсткот читал в газетах, что несколько дней тому назад они вызвали переполох на ферме в Гленриддинге. Выходило, что, скорее всего, лежбище у них где-нибудь на Хелвеллинской гряде или под нею, между Трясиной и южной оконечностью Улсозера.
Мистер Уэсткот вышел из автомобиля, запер его, вскинул на плечи рюкзак и зашагал к Рыбачьему ручью, минуя купы высокой травы, шагая по набрякшему водой мху и торфянику, по последним островкам подтаявшего снега. То, что добыча не давалась в руки, его даже радовало. Более того, он надеялся, что поиски окажутся долгими и трудными. Он твердо решил найти и уничтожить собак. У него теперь были сугубо личные счеты, псы нанесли урон его собственности, они нарушили установленный порядок. Нехорошо, если задача окажется слишком простой. Он намеревался доказать себе – или кому-то еще, – что готов встать горой на защиту своего крошечного королевства. От Кезуика до Ястребиной не нашлось ни одного человека, который сумел бы сладить с этими тварями. Он с ними сладит.
За следующие пять с половиной часов, пока не спустились ранние сумерки, мистер Уэсткот покрыл расстояние в тринадцать миль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
21–22 ноября, воскресенье – понедельник
Впечатление Дигби Драйвера о мистере Джефри Уэсткоте, как всегда поверхностное, неполное и циничное, оказалось тем не менее – и тоже как всегда – весьма недалеким от истины. Хотя мистер Уэсткот ни разу в жизни не переступал порога здания суда – ни в качестве ответчика, ни в качестве кого бы то ни было, – была в нем, однако, некая глубоко укоренившаяся неразборчивость в средствах, приправленная эгоизмом и безотчетной грубостью натуры. Он жил по им самим установленным законам, а подчас не гнушался преступать и их. Род человеческий интересовал его довольно слабо, он отдавал предпочтение неодушевленным предметам, в особенности рукотворным, и не давал себе труда это предпочтение скрывать. Если надо было отладить до совершенства тонкий, хитроумный механизм, он проявлял чудеса изобретательности и терпения; в общении с людьми ему не хватало ни того ни другого. Природа наделила его более чем средним умом и недюжинным умением сосредотачиваться, но сквозь целеустремленность и напористость порой просматривалась нетерпимость, доходящая до фанатизма.
Вечером на следующий день – в воскресенье – мистер Уэсткот сидел в одиночестве у себя в комнате и угрюмо пялился на экран цветного телевизора, завернувшись в два одеяла после того, как счетчик газового камина (становившийся, как все счетчики в наемных квартирах, особо прожорливым в морозную погоду) проглотил последний шиллинг из отведенного на сутки бюджета (повод был недостаточным, чтобы запускать руку в и без того истощенный фонд покупки акваланга). Образ Чумных Псов, сеющих вокруг себя страх и погибель, блуждал, изгоняя покой, по лабиринтам его сознания, точно Красная Смерть по запутанным закоулкам обиталища графа Просперо. Мысленным взором мистер Уэсткот уже видел, как неутомимо преследует собак по Скафельской гряде, выслеживает их на заснеженных просторах Хелвеллина, гонится за ними от лиственничных перелесков Эскдейла до бурливых водопадов Нижних Врат. В его воображении их тела, аккуратно прошитые пулей в сердце или в мозг, уже стыли на склоне холма. К дьяволу этого «Оратора» вместе с фотографиями, интервью, почетом и славой. Тут куда уместнее тайная, без всякой огласки, вендетта, единоборство один на один, необходимая и неизбежная жестокость в отношении пакостных тварей, имевших наглость попортить его машину и сожрать продуктовый запас стоимостью в три, а то и в четыре фунта. Застрелив их, он даже не даст себе труда посмотреть на трупы. Просто повернется и пойдет домой.
К одиннадцати вечера план его созрел окончательно. В понедельник и во вторник, разумеется, полагалось быть на работе, однако по служебной инструкции он имел право пропустить по болезни два (но не более) рабочих дня, не представляя медицинской справки, а если принять во внимание пережитое им потрясение, а также холодное время года, вряд ли кто станет задавать лишние вопросы. Конечно, могут позвонить с работы ему домой, а его не окажется на месте, но скорей всего, не позвонят, а в крайнем случае миссис Грин, квартирная хозяйка, уж конечно его прикроет. Придется проинструктировать ее перед уходом. Правда, кто-нибудь может увидеть его на холмах и рассказать об этом в банке, но вероятность этого столь ничтожна, что не заслуживает рассмотрения.
Со всегдашней методичностью он достал и проверил необходимое снаряжение: туристские ботинки, тонкие и толстые носки, непромокаемые штаны, шарф, перчатки, куртку, зюйдвестку, термос, карту, свисток, призматический компас, бинокль, рюкзак, а также четырехфутовый водонепроницаемый чехол для альпенштока, в котором в целях конспирации носил свой винчестер со съемным оптическим прицелом (он хранился отдельно в противоударной упаковке) и отвертку, чтобы привинчивать прицел к стволу. Даже табачный человек не готовился к своей работе столь основательно и неспешно. Закончив сборы, он разделся, ополоснулся в тепловатой воде, завел будильник на обычный час и улегся в постель, не снимая носков и накрывшись пальто поверх одеяла.
За завтраком миссис Грин поцокала языком и покачала головой, но отговаривать его не стала. Им никогда не приходило в голову допускать в своих взаимных отношениях столь ярко выраженное проявление интереса к другому, как обмен мнениями и попытки доказать свою правоту. Они довольствовались фразами вроде: «Передайте мне соль» или: «До обеда я буду дома»; говорить: «У меня на это иная точка зрения, и я сейчас попробую объяснить почему» – было не принято. Им также не пришло в голову, что если мистеру Уэсткоту удастся пристрелить одного или обоих псов, то, памятуя поднятую вокруг этой истории шумиху, ему вряд ли удастся вернуться так же незаметно, как он собирается уйти. Нет, все это было не в их характере. К ужину в воскресенье предполагались колбаски – это-то миссис Грин помнила прекрасно, – и ей было совершенно ясно, что мистер Уэсткот так дело не оставит. Ну и хорошо. Кроме того, она прекрасно понимала, что в интересах мистера Уэсткота следует держать язык за зубами. Без двадцати десять он сел в возвращенный после дезинфекции «вольво» и тронулся в путь.
Для начала мистер Уэсткот вернулся на место, где на них было совершено нападение. Как и в тот раз, остановив машину, он решил подождать и посмотреть, не появятся ли собаки снова. Когда через полчаса они не появились, он стал обдумывать свой следующий шаг. Два дня тому назад, размышлял он, они спустились с холма, что к востоку, откуда-то со стороны Рыбачьего ручья. Кроме того, мистер Уэсткот читал в газетах, что несколько дней тому назад они вызвали переполох на ферме в Гленриддинге. Выходило, что, скорее всего, лежбище у них где-нибудь на Хелвеллинской гряде или под нею, между Трясиной и южной оконечностью Улсозера.
Мистер Уэсткот вышел из автомобиля, запер его, вскинул на плечи рюкзак и зашагал к Рыбачьему ручью, минуя купы высокой травы, шагая по набрякшему водой мху и торфянику, по последним островкам подтаявшего снега. То, что добыча не давалась в руки, его даже радовало. Более того, он надеялся, что поиски окажутся долгими и трудными. Он твердо решил найти и уничтожить собак. У него теперь были сугубо личные счеты, псы нанесли урон его собственности, они нарушили установленный порядок. Нехорошо, если задача окажется слишком простой. Он намеревался доказать себе – или кому-то еще, – что готов встать горой на защиту своего крошечного королевства. От Кезуика до Ястребиной не нашлось ни одного человека, который сумел бы сладить с этими тварями. Он с ними сладит.
За следующие пять с половиной часов, пока не спустились ранние сумерки, мистер Уэсткот покрыл расстояние в тринадцать миль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118