Иван, Каракалла, Нерон, – питекантропос?
В доисторической бездне сидели.
Схвативши за плечи Лебрейльку, ее протолкав за альков, он ей лиф зашвырнул, чтоб оделась:
– Лэссе муа сёль.
– Крэатюр!Он услышал:
– Саль сэнж!
Надев лиф, ставши взаверть, бросая блеснь черноче-шуйчатой талии, юбку рукой захватив, точно вставшая на лапки задние ящерица, шустро шуркнула, точно сухою осокой, в двенадцатый номер, не видя его, будто он и не воздух, которым он все еще дышит; лизнувшись, одернувшись, дернувши носиком, – дверь за собою на ключ; офицерам чеканила твердо головкою, рукою, зажатою бровью.
____________________
Мандро же, забытый, блокнотный листок зачитал; и в глазах у него заплясали французские буквы:
– О, о! О, лала!
Там стояло: «Такого-то, там-то» (но – пропуски; не обозначено)… – «Пулей шальною убит публицист Домардэн».
– Дьё де дьё!
Дом ар дэн – существует!
В эфире он, отображение прошлого, легкой волной световой, километры отчесывающей от нашей земли: триста тысяч таких километров в секунде; и скоро уже: Домардэн будет зрим в телескоп с Волопаса: с созвездия Солнца – он стерт. Все же: он виден в эфире!
В его физиологии, все еще мысль истощающей, психики нет: психа психика.
Мысль далека, как…созвездие Пса.
Ждали случая стибрить
Мертетев в двенадцатом номере громко докладывал перед Велес-Непещевичем, Миррой Миррицкой, достав портсигар:
– Силы нет!
С треском бросил на стол портсигар.
– Поскорее!
Велес, вздернув плечи, оправил субтильно визитку, над пепельницей тупо дуясь.
– Имейте терпенье.
Почтенный свинух, пережевывал что-то кровавою челюстью, тонус тупого молчания для; и Лебрейль – ногу вытянула, свои икры разглядывая:
– Бьен пикан: са шатуайль!
И он выбросил:
– Случая нет: пока этот торчит Кокоакол, – воняет английским посольством.
Лебрейль, тряся белой копною волос, подавилась, как дымом, от смеха:
– Фэ рьен!
Но Мертетев шагал и рукою зацапывал, тыкая пальцем с сигарой в тринадцатый номер:
– Он – мучается!
– Надо длить!
Непещезич бычиную шею с надутою жилой показывал, ухом разинувшись:
– А то придут: и – украдут.
И тонус тупого молчания – длился.
– В чем дело?
Мертетев брезгливо подергал мизинцем, над пеплом сигары, которую в пальцах зажал он:
– Сэрвис милитэр?
– Нет, – печать не приложена, Тертий, – Велес помигал, точно боров, с корыта топыривший рыло.
– А мы-то? Вторая неделя. Да он безопасен теперь: не ворующий вор!
Но Велес помотался:
– Коли англичанам отдать, они спрячут его в Полинезию… Маленькая табакерка недавно еще продавалась; в ней чортик: откроете, – чортик пружиною дергает под потолок.
Щелки: глазиков – нет; а в них жил – умный глаз:
– Он и выскочит из Полинезии: к Грею; а Грец – к Клемансо.
И тут –
– глаз осьминога, преумный, –
– из глазика: вымерцал.
– Пусть он один погибает, коль, – пусть ненароком, – узнал слишком многое; вбить в это дело осиновый кол, чтобы прочная точка была.
Он пошлепал губой кровожаждущей.
– Дочь же насиловал, глаз выжигал, – приводила резоны Миррицкая Мирра.
– Пустяк-с! – Непещевич пошлепал губой кровожаждущей.
– Суть в разговоре Бриана и Грея, который он знает.
Лебрейль, сломав руку, пропятивши впалый живот, неприлично расставивши ноги, хваталась ладонью за перекисеводородные космы, дымочком выстреливая: нетг куда провалились – мадам Тилбулга, Тотилтос, Лавр Монархов, которому можно… показывать…; «эти» – не смотрят.
– Итак?
Положили убить; ждали случая стибрить, чтобы тибримый, ставши невидимым, точно секретный пакет, ускользнул от английских агентов.
____________________
Был «тибримый» не запечатан пока; и ему принес завтрак лакей; повязавшись салфеткою, вынувши челюсть, ее положив на тарелочку, кокнул яйцом: слизевидная вытекла в рюмочку жидкость, как глаз, – за желтком.
Он – расплакался дрябло на каре-оранжевых каймах, бросивши в лоб жестяные какие-то руки: условный рефлекс, – вероятно.
Свернувши на сторону рожу и точно привязанный к креслу, из кресла висел, разорвавши свой рот, точно в крике, – на каре-оранжевой пляске с наляпанной дикою, синею, кляксою.
Крик был немой.
Полусон, полубред поднимал точно дымку, сгущаясь томительно в сон, ударяющий с катастрофической четкостью.
Верчи железные
Пушка; ядро, – шар железный; расхлопнулось дверцем; и в нем, как кабина; и узник – под локоть введен; ядро вставлено в пушку, которая – хлопнула – в небо! Планета огхлопнулась; пол – потолок; потолок – пол; закон притяжений – не есть.
Узник, чувствуя кожу в местах, где понятие «кожа» есть бред – с ароматной сигарой в руке – пред стеклом, за которым развержены звездные бездны дождей и баллистика быстрых болидов по Коперниканским пустотам фланирует, – уже отклеившись кожей от мест, где «Манд-ро» созерцает иллюзии распространения волн световых, без иллюзий доваривая из «ничто» свои дряни, – имея, – дох, пот, перетуки сердечные.
Видит же он –
– механические происшествия быта эле ктромагнитных субстанций, которые можно двумя пузыря ми глазными окидывать, но о которых сказать уже некому.
Быть без иллюзии!
Психика, – страх, угрызения совести, – ноль; физиоло гия переживается цифрищами, напечатанными в миллионах сплошных километров; один, –
– ноль, ноль, ноль, ноль,
ноль,
ноль, –
– и
– так далее,
далее, далее, далее, далее!
Есть ощущения: выдулись, выпухли, точно перины в окне; палец – бычий пузырь; губа – аэростат
Не Мандро, –
– a –
– popо –
– верч осей: механическая пертурбация!
Еще отрыжка сознания: заботы о болях, которые буду когда разлетится в кабине стекло, и «ничто», как живо чудовище, перевалясь, раскусает варящие органы; желе зы – ее живые; зубной корень дергает; жахала страхом не смерть, – акты тела: чем? Ломом в висок? Биткой носу?
Штык протыкает пальто; протыкает пиджак; и, наткнувшись на пуговицу, раздирает белье; под пупком холодочек от острого кончика; рвут эпидермис; и – гранное вводится что-то – в кишку: о!
Внимание сосредоточилось на палачах: и событие с выжигом выбухло, как световою кометой слетающий перст сквозь кольцо из созвездий: палач – он!
И солнечно выблеснуло из ресничатой, как фотосферы багровое, злое и острое око профессора, перекосясь в яму мира еще до создания мира, – коситься туда, когда мира не будет! Огромный профессор, железный, скрежещущий выгнется с кресла, – в ничто из ничто, – провисая сюртуч-ною фалдой: хвостом, из которого хлещет циан, все наполнивший.
О, бесполезный железный близнец с очень странным телесным составом – заглотанным воздухом, принятой пищею, переполняя атомные поры, пройдет разреженным ко-метным хвостом сквозь сквозного Мандро, разбухающего в разреженную орбиту мира развалами атомов, перетрясаемых взрывами сил электронных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
В доисторической бездне сидели.
Схвативши за плечи Лебрейльку, ее протолкав за альков, он ей лиф зашвырнул, чтоб оделась:
– Лэссе муа сёль.
– Крэатюр!Он услышал:
– Саль сэнж!
Надев лиф, ставши взаверть, бросая блеснь черноче-шуйчатой талии, юбку рукой захватив, точно вставшая на лапки задние ящерица, шустро шуркнула, точно сухою осокой, в двенадцатый номер, не видя его, будто он и не воздух, которым он все еще дышит; лизнувшись, одернувшись, дернувши носиком, – дверь за собою на ключ; офицерам чеканила твердо головкою, рукою, зажатою бровью.
____________________
Мандро же, забытый, блокнотный листок зачитал; и в глазах у него заплясали французские буквы:
– О, о! О, лала!
Там стояло: «Такого-то, там-то» (но – пропуски; не обозначено)… – «Пулей шальною убит публицист Домардэн».
– Дьё де дьё!
Дом ар дэн – существует!
В эфире он, отображение прошлого, легкой волной световой, километры отчесывающей от нашей земли: триста тысяч таких километров в секунде; и скоро уже: Домардэн будет зрим в телескоп с Волопаса: с созвездия Солнца – он стерт. Все же: он виден в эфире!
В его физиологии, все еще мысль истощающей, психики нет: психа психика.
Мысль далека, как…созвездие Пса.
Ждали случая стибрить
Мертетев в двенадцатом номере громко докладывал перед Велес-Непещевичем, Миррой Миррицкой, достав портсигар:
– Силы нет!
С треском бросил на стол портсигар.
– Поскорее!
Велес, вздернув плечи, оправил субтильно визитку, над пепельницей тупо дуясь.
– Имейте терпенье.
Почтенный свинух, пережевывал что-то кровавою челюстью, тонус тупого молчания для; и Лебрейль – ногу вытянула, свои икры разглядывая:
– Бьен пикан: са шатуайль!
И он выбросил:
– Случая нет: пока этот торчит Кокоакол, – воняет английским посольством.
Лебрейль, тряся белой копною волос, подавилась, как дымом, от смеха:
– Фэ рьен!
Но Мертетев шагал и рукою зацапывал, тыкая пальцем с сигарой в тринадцатый номер:
– Он – мучается!
– Надо длить!
Непещезич бычиную шею с надутою жилой показывал, ухом разинувшись:
– А то придут: и – украдут.
И тонус тупого молчания – длился.
– В чем дело?
Мертетев брезгливо подергал мизинцем, над пеплом сигары, которую в пальцах зажал он:
– Сэрвис милитэр?
– Нет, – печать не приложена, Тертий, – Велес помигал, точно боров, с корыта топыривший рыло.
– А мы-то? Вторая неделя. Да он безопасен теперь: не ворующий вор!
Но Велес помотался:
– Коли англичанам отдать, они спрячут его в Полинезию… Маленькая табакерка недавно еще продавалась; в ней чортик: откроете, – чортик пружиною дергает под потолок.
Щелки: глазиков – нет; а в них жил – умный глаз:
– Он и выскочит из Полинезии: к Грею; а Грец – к Клемансо.
И тут –
– глаз осьминога, преумный, –
– из глазика: вымерцал.
– Пусть он один погибает, коль, – пусть ненароком, – узнал слишком многое; вбить в это дело осиновый кол, чтобы прочная точка была.
Он пошлепал губой кровожаждущей.
– Дочь же насиловал, глаз выжигал, – приводила резоны Миррицкая Мирра.
– Пустяк-с! – Непещевич пошлепал губой кровожаждущей.
– Суть в разговоре Бриана и Грея, который он знает.
Лебрейль, сломав руку, пропятивши впалый живот, неприлично расставивши ноги, хваталась ладонью за перекисеводородные космы, дымочком выстреливая: нетг куда провалились – мадам Тилбулга, Тотилтос, Лавр Монархов, которому можно… показывать…; «эти» – не смотрят.
– Итак?
Положили убить; ждали случая стибрить, чтобы тибримый, ставши невидимым, точно секретный пакет, ускользнул от английских агентов.
____________________
Был «тибримый» не запечатан пока; и ему принес завтрак лакей; повязавшись салфеткою, вынувши челюсть, ее положив на тарелочку, кокнул яйцом: слизевидная вытекла в рюмочку жидкость, как глаз, – за желтком.
Он – расплакался дрябло на каре-оранжевых каймах, бросивши в лоб жестяные какие-то руки: условный рефлекс, – вероятно.
Свернувши на сторону рожу и точно привязанный к креслу, из кресла висел, разорвавши свой рот, точно в крике, – на каре-оранжевой пляске с наляпанной дикою, синею, кляксою.
Крик был немой.
Полусон, полубред поднимал точно дымку, сгущаясь томительно в сон, ударяющий с катастрофической четкостью.
Верчи железные
Пушка; ядро, – шар железный; расхлопнулось дверцем; и в нем, как кабина; и узник – под локоть введен; ядро вставлено в пушку, которая – хлопнула – в небо! Планета огхлопнулась; пол – потолок; потолок – пол; закон притяжений – не есть.
Узник, чувствуя кожу в местах, где понятие «кожа» есть бред – с ароматной сигарой в руке – пред стеклом, за которым развержены звездные бездны дождей и баллистика быстрых болидов по Коперниканским пустотам фланирует, – уже отклеившись кожей от мест, где «Манд-ро» созерцает иллюзии распространения волн световых, без иллюзий доваривая из «ничто» свои дряни, – имея, – дох, пот, перетуки сердечные.
Видит же он –
– механические происшествия быта эле ктромагнитных субстанций, которые можно двумя пузыря ми глазными окидывать, но о которых сказать уже некому.
Быть без иллюзии!
Психика, – страх, угрызения совести, – ноль; физиоло гия переживается цифрищами, напечатанными в миллионах сплошных километров; один, –
– ноль, ноль, ноль, ноль,
ноль,
ноль, –
– и
– так далее,
далее, далее, далее, далее!
Есть ощущения: выдулись, выпухли, точно перины в окне; палец – бычий пузырь; губа – аэростат
Не Мандро, –
– a –
– popо –
– верч осей: механическая пертурбация!
Еще отрыжка сознания: заботы о болях, которые буду когда разлетится в кабине стекло, и «ничто», как живо чудовище, перевалясь, раскусает варящие органы; желе зы – ее живые; зубной корень дергает; жахала страхом не смерть, – акты тела: чем? Ломом в висок? Биткой носу?
Штык протыкает пальто; протыкает пиджак; и, наткнувшись на пуговицу, раздирает белье; под пупком холодочек от острого кончика; рвут эпидермис; и – гранное вводится что-то – в кишку: о!
Внимание сосредоточилось на палачах: и событие с выжигом выбухло, как световою кометой слетающий перст сквозь кольцо из созвездий: палач – он!
И солнечно выблеснуло из ресничатой, как фотосферы багровое, злое и острое око профессора, перекосясь в яму мира еще до создания мира, – коситься туда, когда мира не будет! Огромный профессор, железный, скрежещущий выгнется с кресла, – в ничто из ничто, – провисая сюртуч-ною фалдой: хвостом, из которого хлещет циан, все наполнивший.
О, бесполезный железный близнец с очень странным телесным составом – заглотанным воздухом, принятой пищею, переполняя атомные поры, пройдет разреженным ко-метным хвостом сквозь сквозного Мандро, разбухающего в разреженную орбиту мира развалами атомов, перетрясаемых взрывами сил электронных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97