), утверждает, что глава государства в ту ночь не ложился — как, скорее всего, на самом деле и было. Да, членов Политбюро распустили по домам, но нет ни одного свидетельства того, что уехал из Кремля и Сталин.
Что же касается растерянности Сталина, того, что он сбежал на дачу и никого не принимал, то это красноречивей всего опровергает небольшой бюрократический документ — журнал посетителей сталинского кабинета. Первый посетитель вошел туда в 5.45 утра 22 июня — это был Молотов. Последний — в 16.25 — Берия. А всего их было 29 человек. Времени для сидения на даче ну никак не остается.
Почему 22 июня по радио выступил не Сталин, а Молотов? Тут тоже каких только легенд не создано. Говорят, что он был растерян, деморализован. Говорят, что у него была ангина, нарыв в горле, так что он не мог говорить. Впрочем, по утверждению все того же Молотова, все было куда прозаичнее. «Он не хотел выступать первым, нужно, чтобы была более ясная картина, какой тон и какой подход… Он должен был и выждать, и кое-что посмотреть, ведь у него манера выступлений была очень четкая, а сразу сориентироваться, дать четкий ответ в то время было невозможно. Он сказал, что подождет несколько дней и выступит, когда прояснится положение на фронтах». Ответ простой и логика железная.
Но хрущевской команде очень хотелось показать Сталина растерянным, а себя — твердыми и волевыми. Эстафету подхватывает Микоян. «Молотов… сказал, что Сталин в последние два дня в такой прострации, что ничем не интересуется, не проявляет никакой инициативы, находится в плохом состоянии…» Тогда члены Политбюро отправились к нему на дачу. И вот что было дальше: «Подъезжаем к сталинской „ближней“ даче. Охрана, видя среди нас Берия, сразу же открывает ворота, и мы подъезжаем к дому „Хозяина“. Застали его в малой столовой сидящим в кресле. Увидев нас, он буквально окаменел. Голова ушла в плечи, в расширенных глазах явный испуг. Он вопросительно смотрит на нас и глухо выдавливает из себя: „Зачем пришли?“ Заданный им вопрос был весьма странным. Ведь, по сути дела, он сам должен был нас созвать.
Молотов выступил вперед и от имени всех нас сказал, что нужно сконцентрировать власть, чтобы быстро все решалось. Чтобы страну поставить на ноги. Говорит о предложении создать Государственный Комитет Обороны. Сталин меняется буквально на глазах. Прежнего испуга как не бывало, плечи выпрямились. Но все же он посмотрел удивленно и после некоторой паузы сказал: «Согласен. А кто председатель?»
— Ты, товарищ Сталин, — говорит Молотов».
Очень душевная история, есть у нее только один маленький недостаток — она ни в чем и ни с чем не согласуется. Ну никак не удается найти те два дня, в которые он сидел на даче «в полной прострации». Согласно тому же журналу, 23 июня Сталин принял 21 человека, 24-го — 20, 25-го — 29, 26-го — 28, 27-го — 30, 28-го — 21 человека. Это не считая разного рода совещаний. 30 июня было принято решение о создании ГКО. Значит, визит на дачу мог иметь место только 29 июня. Но в этот день известно, где, когда и с кем был глава государства. Для душераздирающей сцены на даче с сжавшимся в кресле Сталиным и собранными мужественными соратниками просто не остается физического времени.
29 июня выдержка, правда, изменила Сталину, но совсем не в том направлении, которое указывает Микоян, отнюдь не в сторону трусости. Вечером 29 июня он позвонил в наркомат обороны маршалу Тимошенко — узнать положение на Западном фронте. Оказалось, что связи с фронтом нет и ничего конкретно нарком не знает. Тогда Сталин вместе с Маленковым (или Молотовым), Берией и Микояном отправились к нему. В кабинете Тимошенко они застали Жукова и Ватутина. Выяснилось, что связь потеряна и за целый день ее так и не смогли восстановить. «…Около получаса проговорили относительно спокойно, — вспоминает Микоян. — Потом Сталин взорвался: что за Генеральный штаб, что за начальник Генштаба, который так растерялся, что не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует. Раз нет связи, Генштаб бессилен руководить. Жуков, конечно, не меньше Сталина переживал за состояние дел, и такой окрик Сталина был для него оскорбительным. И этот мужественный человек не выдержал, разрыдался, как баба, и быстро вышел в другую комнату. Молотов пошел за ним. Мы все были в удрученном состоянии. Минут через 5—10 Молотов привел внешне спокойного, но еще с влажными глазами Жукова». Да, Сталин редко выходил из себя, но в гневе, как вспоминают, был страшен.
Впрочем, исследователь Зенькович, ссылаясь на писателя Ивана Стаднюка, которому вроде бы рассказывал эту историю Молотов, приводит другой ее вариант. «Ссора вспыхнула тяжелейшая, с матерщиной и угрозами. Сталин материл Тимошенко, Жукова и Ватутина, обзывал их бездарями, ничтожествами, ротными писаришками, портяночниками. Нервное перенапряжение сказалось и на военных. Тимошенко с Жуковым тоже наговорили сгоряча немало оскорбительного в адрес вождя. Кончилось тем, что побелевший Жуков послал Сталина по матушке и потребовал немедленно покинуть кабинет и не мешать им изучать обстановку и принимать решения». Сам факт беседы Стаднюка с Молотовым вызывает серьезные сомнения. А кроме прочего, интересно, какую обстановку можно было изучать и какие решения принимать, не зная положения на фронте?
И вот все тот же Молотов — огромное спасибо писателю Феликсу Чуеву, собравшему поистине бесценные свидетельства!
«Ф. Чуев. Пишут, что в первые дни войны он растерялся, дар речи потерял.
В. Молотов. Растерялся — нельзя сказать, переживал — да, но не показывал наружу. Свои трудности у Сталина были, безусловно. Что не переживал — нелепо. Но его изображают не таким, каким он был, — как кающегося грешника его изображают! Ну, это абсурд, конечно. Все эти дни и ночи он, как всегда, работал, некогда ему было теряться или дар речи терять…»
А теперь слово Лазарю Кагановичу.
«Г. Куманев . Каким вы нашли Сталина в тот момент?
Л. Каганович. Собранным, спокойным, решительным.
— Интересно, какие лично он вам дал указания?
— Очень много указаний я получил. Они показались мне весьма продуманными, деловыми и своевременными.
— Вы пришли по своей инициативе или Сталин вас вызвал?
— Вызвал Сталин, он всех вызывал…»
Есть и другие свидетельства о том, что глава СССР был собран и сосредоточен — вот это в логике характера! Чем больше была опасность, тем он становился спокойнее. И апогей этого спокойствия был достигнут в недели битвы под Москвой, когда враг был в нескольких километрах от столицы. Но это было несколько позже. А пока что перед ним стала новая — и старая тоже — задача…
…Снова Сталин оказался в том же положении, что и в 1918 году в Царицыне. Тщательно курируя военную промышленность, он не считал необходимым так же опекать армию, понадеялся на своих генералов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Что же касается растерянности Сталина, того, что он сбежал на дачу и никого не принимал, то это красноречивей всего опровергает небольшой бюрократический документ — журнал посетителей сталинского кабинета. Первый посетитель вошел туда в 5.45 утра 22 июня — это был Молотов. Последний — в 16.25 — Берия. А всего их было 29 человек. Времени для сидения на даче ну никак не остается.
Почему 22 июня по радио выступил не Сталин, а Молотов? Тут тоже каких только легенд не создано. Говорят, что он был растерян, деморализован. Говорят, что у него была ангина, нарыв в горле, так что он не мог говорить. Впрочем, по утверждению все того же Молотова, все было куда прозаичнее. «Он не хотел выступать первым, нужно, чтобы была более ясная картина, какой тон и какой подход… Он должен был и выждать, и кое-что посмотреть, ведь у него манера выступлений была очень четкая, а сразу сориентироваться, дать четкий ответ в то время было невозможно. Он сказал, что подождет несколько дней и выступит, когда прояснится положение на фронтах». Ответ простой и логика железная.
Но хрущевской команде очень хотелось показать Сталина растерянным, а себя — твердыми и волевыми. Эстафету подхватывает Микоян. «Молотов… сказал, что Сталин в последние два дня в такой прострации, что ничем не интересуется, не проявляет никакой инициативы, находится в плохом состоянии…» Тогда члены Политбюро отправились к нему на дачу. И вот что было дальше: «Подъезжаем к сталинской „ближней“ даче. Охрана, видя среди нас Берия, сразу же открывает ворота, и мы подъезжаем к дому „Хозяина“. Застали его в малой столовой сидящим в кресле. Увидев нас, он буквально окаменел. Голова ушла в плечи, в расширенных глазах явный испуг. Он вопросительно смотрит на нас и глухо выдавливает из себя: „Зачем пришли?“ Заданный им вопрос был весьма странным. Ведь, по сути дела, он сам должен был нас созвать.
Молотов выступил вперед и от имени всех нас сказал, что нужно сконцентрировать власть, чтобы быстро все решалось. Чтобы страну поставить на ноги. Говорит о предложении создать Государственный Комитет Обороны. Сталин меняется буквально на глазах. Прежнего испуга как не бывало, плечи выпрямились. Но все же он посмотрел удивленно и после некоторой паузы сказал: «Согласен. А кто председатель?»
— Ты, товарищ Сталин, — говорит Молотов».
Очень душевная история, есть у нее только один маленький недостаток — она ни в чем и ни с чем не согласуется. Ну никак не удается найти те два дня, в которые он сидел на даче «в полной прострации». Согласно тому же журналу, 23 июня Сталин принял 21 человека, 24-го — 20, 25-го — 29, 26-го — 28, 27-го — 30, 28-го — 21 человека. Это не считая разного рода совещаний. 30 июня было принято решение о создании ГКО. Значит, визит на дачу мог иметь место только 29 июня. Но в этот день известно, где, когда и с кем был глава государства. Для душераздирающей сцены на даче с сжавшимся в кресле Сталиным и собранными мужественными соратниками просто не остается физического времени.
29 июня выдержка, правда, изменила Сталину, но совсем не в том направлении, которое указывает Микоян, отнюдь не в сторону трусости. Вечером 29 июня он позвонил в наркомат обороны маршалу Тимошенко — узнать положение на Западном фронте. Оказалось, что связи с фронтом нет и ничего конкретно нарком не знает. Тогда Сталин вместе с Маленковым (или Молотовым), Берией и Микояном отправились к нему. В кабинете Тимошенко они застали Жукова и Ватутина. Выяснилось, что связь потеряна и за целый день ее так и не смогли восстановить. «…Около получаса проговорили относительно спокойно, — вспоминает Микоян. — Потом Сталин взорвался: что за Генеральный штаб, что за начальник Генштаба, который так растерялся, что не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует. Раз нет связи, Генштаб бессилен руководить. Жуков, конечно, не меньше Сталина переживал за состояние дел, и такой окрик Сталина был для него оскорбительным. И этот мужественный человек не выдержал, разрыдался, как баба, и быстро вышел в другую комнату. Молотов пошел за ним. Мы все были в удрученном состоянии. Минут через 5—10 Молотов привел внешне спокойного, но еще с влажными глазами Жукова». Да, Сталин редко выходил из себя, но в гневе, как вспоминают, был страшен.
Впрочем, исследователь Зенькович, ссылаясь на писателя Ивана Стаднюка, которому вроде бы рассказывал эту историю Молотов, приводит другой ее вариант. «Ссора вспыхнула тяжелейшая, с матерщиной и угрозами. Сталин материл Тимошенко, Жукова и Ватутина, обзывал их бездарями, ничтожествами, ротными писаришками, портяночниками. Нервное перенапряжение сказалось и на военных. Тимошенко с Жуковым тоже наговорили сгоряча немало оскорбительного в адрес вождя. Кончилось тем, что побелевший Жуков послал Сталина по матушке и потребовал немедленно покинуть кабинет и не мешать им изучать обстановку и принимать решения». Сам факт беседы Стаднюка с Молотовым вызывает серьезные сомнения. А кроме прочего, интересно, какую обстановку можно было изучать и какие решения принимать, не зная положения на фронте?
И вот все тот же Молотов — огромное спасибо писателю Феликсу Чуеву, собравшему поистине бесценные свидетельства!
«Ф. Чуев. Пишут, что в первые дни войны он растерялся, дар речи потерял.
В. Молотов. Растерялся — нельзя сказать, переживал — да, но не показывал наружу. Свои трудности у Сталина были, безусловно. Что не переживал — нелепо. Но его изображают не таким, каким он был, — как кающегося грешника его изображают! Ну, это абсурд, конечно. Все эти дни и ночи он, как всегда, работал, некогда ему было теряться или дар речи терять…»
А теперь слово Лазарю Кагановичу.
«Г. Куманев . Каким вы нашли Сталина в тот момент?
Л. Каганович. Собранным, спокойным, решительным.
— Интересно, какие лично он вам дал указания?
— Очень много указаний я получил. Они показались мне весьма продуманными, деловыми и своевременными.
— Вы пришли по своей инициативе или Сталин вас вызвал?
— Вызвал Сталин, он всех вызывал…»
Есть и другие свидетельства о том, что глава СССР был собран и сосредоточен — вот это в логике характера! Чем больше была опасность, тем он становился спокойнее. И апогей этого спокойствия был достигнут в недели битвы под Москвой, когда враг был в нескольких километрах от столицы. Но это было несколько позже. А пока что перед ним стала новая — и старая тоже — задача…
…Снова Сталин оказался в том же положении, что и в 1918 году в Царицыне. Тщательно курируя военную промышленность, он не считал необходимым так же опекать армию, понадеялся на своих генералов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67