История знает немало случаев, когда сражения выигрывал не тот, кто сильнее, а тот, кто крепче духом, и 1941 год — один из таких примеров.
В августе 1942 года СССР посетил Черчилль. Встреча была непростой, полной взаимных претензий и упреков. Тем не менее Черчилль вполне оценил собеседника, и, выступая после этой поездки в палате общин, сказал: «Для России большое счастье, что в час ее страданий во главе ее стоит этот великий, твердый полководец. Сталин является крупной и сильной личностью, соответствующей тем бурным временам, в которых ему приходится жить. Он является человеком неистощимого мужества и силы воли, простым человеком, непосредственным и даже резким в разговоре… Прежде всего, Сталин является человеком с тем спасительным чувством юмора, который имеет исключительное значение для всех людей и для всех наций и в особенности для великих людей и великих вождей. Сталин произвел на меня впечатление человека, обладающего глубокой хладнокровной мудростью с полным отсутствием иллюзий какого-либо рода». Это свидетельство особо ценно тем, что это свидетельство равного, причем отнюдь не доброжелательно настроенного человека.
По мере того, как становилось ясно, что СССР справится с Гитлером и в одиночку, весовые категории внутри блока несколько менялись. Вот что вспоминал Громыко, участвовавший в конференции в Тегеране в 1943 году.
«Когда говорил американский президент, все присутствовавшие выслушивали его очень внимательно. Они наблюдали за ходом и поворотом его мысли, за меткими суждениями, шутками. Все сознавали, что он высказывал мысли, которые имеют огромное значение в предстоящем строительстве здания мира.
Выступал или делал замечания премьер-министр Англии. Он умело и даже ловко формулировал свои мысли, умел блеснуть и шуткой. Чувствовалось, что он на «ты» не только с политикой, но и с историей, особенно новейшей. . Тем не менее, как-то само собой получалось, что все присутствующие — и главные, и не главные участники — фиксировали взгляды на Сталине… И вот тихо, как бы между прочим, начинал говорить Сталин. Он говорил так, как будто, кроме него, присутствовали еще только двое. Ни малейшей скованности, никакого желания произвести эффект, ни единой шероховатости в изложении мысли у него не было. Каждое слово у него звучало так, как будто было специально заготовлено для того, чтобы сказать его в этой аудитории и в этот момент…
Бросалось в глаза, что Рузвельт и Черчилль неодинаково реагируют на заявления Сталина: спокойно и с пониманием — Рузвельт и со строгим выражением лица, а то и с выражением плохо скрываемого недовольства — Черчилль».
На этой конференции произошел и открытый конфликт, когда лоб в лоб столкнулись две воли. С самого начала войны Сталин упорно добивался от союзников прямого ответа: когда они откроют второй фронт, когда начнется высадка союзников в Европе. Черчилль же упорно уходил от ответа — как раньше, так и на конференции. И в какой-то момент Сталин не выдержал, случилась одна из тех вспышек, которые он упорно подавлял, но не всегда мог подавить. Прервав разговор, он поднялся с кресла и сказал Ворошилову и Молотову:
— У нас слишком много дел дома, чтобы здесь тратить время. Ничего путного, как я вижу, не получается.
Если бы они были не на конференции, а в воздушном бою, это означало бы, что Сталин пошел на таран — лоб в лоб. И Черчилль не выдержал — отвернул.
— Маршал неверно меня понял. Такую дату можно назвать — май сорок четвертого…»
…А потом была Ялта — это уже февраль 1945 года, до Победы — три месяца. Черчилль вспоминал, что когда советский лидер входил в зал Ялтинской конференции, то все, в том числе и западные лидеры, вставали, держа руки по швам. Почему? Никто из них не понимал. И вот как-то раз Черчилль решил остаться сидеть, но все равно встал, повинуясь, как он говорил, какой-то «сверхъестественной силе».
И снова, как всегда, Сталин показал себя мастером нюанса. Еще в 1944 году он дал задание армянским виноделам — срочно изготовить хороший коньяк. Ничего себе, правительственный заказ в разгар войны! Однако задание дано — значит, надо выполнять, тем более что глава государства время от времени интересовался: а как там коньяк? Как оказалось, такое же задание получили и другие винодельческие республики. И вот к назначенному сроку все изготовленные коньяки доставили в Москву, Сталин лично их продегустировал и выбрал армянский. Как оказалось, это задание и эта спешка нужны были для того, чтобы успеть к Ялтинской конференции. Коньяк имел огромный успех. Черчиллю он настолько понравился, что британский премьер до конца жизни ежегодно покупал целый вагон. А СССР получил еще один козырь в свою колоду: страна, которая в разгаре такой страшной войны занимается еще и разработкой сортов коньяка… Неужели она еще сильнее, чем кажется? Вот тебе и «колосс на глиняных ногах»!
…Во внутренней политике тоже происходили перемены. Все предвоенное десятилетие страна постепенно дрейфовала от интернационализма к русскому патриотизму. Интересно, что Сталин, для которого внешний блеск, ордена, мундиры, чествования и прочее ничего не значили, всегда придавал большое значение внешней атрибутике, прекрасно понимая, насколько она важна для людей. Чего стоит один парад 7 ноября 1941 года в осажденной Москве! А потом, в самое напряженное время, в разгар войны, затеяли изменение формы, ввели погоны, хотя фронтовики далеко не были в восторге: тоже, нашли время для цацек… Вскоре родилось еще одно нововведение.
5 августа, после взятия Орла и Белгорода, Сталин собрал членов Ставки. «Читаете ли вы военную историю? — обратился он к собравшимся. Те ошарашенно молчали, не понимая, куда клонит Верховный. А тот между тем продолжал: — Если бы вы ее читали, то знали бы, что еще в древние времена, когда войска одерживали победы, то в честь полководцев и их войск гудели все колокола. И нам неплохо бы как-то отмечать победы более ощутимо, а не только поздравительными приказами. Мы думаем давать в честь отличившихся войск и командиров, их возглавляющих, артиллерийские салюты. И учинить какую-то иллюминацию…» С этого дня победы наших войск стали отмечать салютами.
В 1943 году был распущен Коминтерн, и встал вопрос о новом Гимне страны — до сих пор в качестве Гимна использовался «Интернационал». Шел октябрь 1943 года. Четыре ночи напролет правительственная комиссия — Сталин, Молотов, Ворошилов и Маленков в Бетховенском зале Большого театра слушали гимны и марши разных стран. С особым вниманием Сталин слушал «Боже, царя храни». Настроившись таким образом на нужную волну, 1 ноября провели конкурс, на котором прозвучало 14 вариантов музыки, принадлежавших разным композиторам. Формально все решала комиссия, но в музыке из четверых ее членов понимал один Сталин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
В августе 1942 года СССР посетил Черчилль. Встреча была непростой, полной взаимных претензий и упреков. Тем не менее Черчилль вполне оценил собеседника, и, выступая после этой поездки в палате общин, сказал: «Для России большое счастье, что в час ее страданий во главе ее стоит этот великий, твердый полководец. Сталин является крупной и сильной личностью, соответствующей тем бурным временам, в которых ему приходится жить. Он является человеком неистощимого мужества и силы воли, простым человеком, непосредственным и даже резким в разговоре… Прежде всего, Сталин является человеком с тем спасительным чувством юмора, который имеет исключительное значение для всех людей и для всех наций и в особенности для великих людей и великих вождей. Сталин произвел на меня впечатление человека, обладающего глубокой хладнокровной мудростью с полным отсутствием иллюзий какого-либо рода». Это свидетельство особо ценно тем, что это свидетельство равного, причем отнюдь не доброжелательно настроенного человека.
По мере того, как становилось ясно, что СССР справится с Гитлером и в одиночку, весовые категории внутри блока несколько менялись. Вот что вспоминал Громыко, участвовавший в конференции в Тегеране в 1943 году.
«Когда говорил американский президент, все присутствовавшие выслушивали его очень внимательно. Они наблюдали за ходом и поворотом его мысли, за меткими суждениями, шутками. Все сознавали, что он высказывал мысли, которые имеют огромное значение в предстоящем строительстве здания мира.
Выступал или делал замечания премьер-министр Англии. Он умело и даже ловко формулировал свои мысли, умел блеснуть и шуткой. Чувствовалось, что он на «ты» не только с политикой, но и с историей, особенно новейшей. . Тем не менее, как-то само собой получалось, что все присутствующие — и главные, и не главные участники — фиксировали взгляды на Сталине… И вот тихо, как бы между прочим, начинал говорить Сталин. Он говорил так, как будто, кроме него, присутствовали еще только двое. Ни малейшей скованности, никакого желания произвести эффект, ни единой шероховатости в изложении мысли у него не было. Каждое слово у него звучало так, как будто было специально заготовлено для того, чтобы сказать его в этой аудитории и в этот момент…
Бросалось в глаза, что Рузвельт и Черчилль неодинаково реагируют на заявления Сталина: спокойно и с пониманием — Рузвельт и со строгим выражением лица, а то и с выражением плохо скрываемого недовольства — Черчилль».
На этой конференции произошел и открытый конфликт, когда лоб в лоб столкнулись две воли. С самого начала войны Сталин упорно добивался от союзников прямого ответа: когда они откроют второй фронт, когда начнется высадка союзников в Европе. Черчилль же упорно уходил от ответа — как раньше, так и на конференции. И в какой-то момент Сталин не выдержал, случилась одна из тех вспышек, которые он упорно подавлял, но не всегда мог подавить. Прервав разговор, он поднялся с кресла и сказал Ворошилову и Молотову:
— У нас слишком много дел дома, чтобы здесь тратить время. Ничего путного, как я вижу, не получается.
Если бы они были не на конференции, а в воздушном бою, это означало бы, что Сталин пошел на таран — лоб в лоб. И Черчилль не выдержал — отвернул.
— Маршал неверно меня понял. Такую дату можно назвать — май сорок четвертого…»
…А потом была Ялта — это уже февраль 1945 года, до Победы — три месяца. Черчилль вспоминал, что когда советский лидер входил в зал Ялтинской конференции, то все, в том числе и западные лидеры, вставали, держа руки по швам. Почему? Никто из них не понимал. И вот как-то раз Черчилль решил остаться сидеть, но все равно встал, повинуясь, как он говорил, какой-то «сверхъестественной силе».
И снова, как всегда, Сталин показал себя мастером нюанса. Еще в 1944 году он дал задание армянским виноделам — срочно изготовить хороший коньяк. Ничего себе, правительственный заказ в разгар войны! Однако задание дано — значит, надо выполнять, тем более что глава государства время от времени интересовался: а как там коньяк? Как оказалось, такое же задание получили и другие винодельческие республики. И вот к назначенному сроку все изготовленные коньяки доставили в Москву, Сталин лично их продегустировал и выбрал армянский. Как оказалось, это задание и эта спешка нужны были для того, чтобы успеть к Ялтинской конференции. Коньяк имел огромный успех. Черчиллю он настолько понравился, что британский премьер до конца жизни ежегодно покупал целый вагон. А СССР получил еще один козырь в свою колоду: страна, которая в разгаре такой страшной войны занимается еще и разработкой сортов коньяка… Неужели она еще сильнее, чем кажется? Вот тебе и «колосс на глиняных ногах»!
…Во внутренней политике тоже происходили перемены. Все предвоенное десятилетие страна постепенно дрейфовала от интернационализма к русскому патриотизму. Интересно, что Сталин, для которого внешний блеск, ордена, мундиры, чествования и прочее ничего не значили, всегда придавал большое значение внешней атрибутике, прекрасно понимая, насколько она важна для людей. Чего стоит один парад 7 ноября 1941 года в осажденной Москве! А потом, в самое напряженное время, в разгар войны, затеяли изменение формы, ввели погоны, хотя фронтовики далеко не были в восторге: тоже, нашли время для цацек… Вскоре родилось еще одно нововведение.
5 августа, после взятия Орла и Белгорода, Сталин собрал членов Ставки. «Читаете ли вы военную историю? — обратился он к собравшимся. Те ошарашенно молчали, не понимая, куда клонит Верховный. А тот между тем продолжал: — Если бы вы ее читали, то знали бы, что еще в древние времена, когда войска одерживали победы, то в честь полководцев и их войск гудели все колокола. И нам неплохо бы как-то отмечать победы более ощутимо, а не только поздравительными приказами. Мы думаем давать в честь отличившихся войск и командиров, их возглавляющих, артиллерийские салюты. И учинить какую-то иллюминацию…» С этого дня победы наших войск стали отмечать салютами.
В 1943 году был распущен Коминтерн, и встал вопрос о новом Гимне страны — до сих пор в качестве Гимна использовался «Интернационал». Шел октябрь 1943 года. Четыре ночи напролет правительственная комиссия — Сталин, Молотов, Ворошилов и Маленков в Бетховенском зале Большого театра слушали гимны и марши разных стран. С особым вниманием Сталин слушал «Боже, царя храни». Настроившись таким образом на нужную волну, 1 ноября провели конкурс, на котором прозвучало 14 вариантов музыки, принадлежавших разным композиторам. Формально все решала комиссия, но в музыке из четверых ее членов понимал один Сталин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67