Если бы ты беспокоился о моем благополучии не из корыстных побуждений, это наводило бы на нехорошие мысли о твоих нравственных устоях. Друзьями мы называться не можем, поэтому…
– Да ну тебя! – Кайрен сплюнул на мостовую. – Все благие порывы губишь на корню.
– Всего лишь излагаю правду жизни.
Он помолчал, размеренно выдыхая в морозный воздух туманные облачка.
– Ты, конечно, волен думать все, что пожелаешь, только… Я хоть и служу в управе, где покойники встречаются каждый день, да во всех видах, но привыкнуть не могу. Нет, желудок у меня крепкий, опорожняться при всяком удобном случае не спешит! Я не об этом. Когда смотришь на мертвое тело… И добро бы, человек умер в сражении, с честью, защищая родной дом, так нет: стукнули по затылку и провели лезвием по горлу ради горсти жалких медяков. Ни смысла, ни пользы. Одна тоска. Если у убитого имеется семья, она прежде всего попытается получить с управы мзду за «неоказание защиты». Припрется нахальная баба и будет орать на все кабинеты: «Мы подати на ваше содержание исправно платим, сим к симу, а вы даже задницу не приподымете, когда нам беда грозит!» И ведь не возразишь: действительно, платят подати. А мы должны оберегать порядок и спокойствие горожан. Только за каждым не усмотришь. И как объяснить вдове и сиротам, что папаня их по собственной дурости монетами звенел там, где кошелек нужно подальше прятать? Вот и дозвенелся, докуражился… Воришка тоже дурак из дураков. Ну подошел бы, тихонько обобрал, но зачем душегубствовать? А-а-а!
Кайрен махнул рукой, словно не допускал, что его собеседник усвоит хоть малую толику смысла проникновенных речей. Ну и зря. Я хоть и не признанный мудрец, но чувства тоймена, не видящего смысла в смерти, понять способен.
В самом деле, зачем люди убивают друг друга? Кража, конечно, вещь также малодостойная, но ее грех ложится только на воровскую душу, а убийство затрагивает всех: и убиенного, и его друзей и близких, и убийцы, и, как убедительно доказал блондин, служек покойной управы. Проще всех из перечисленных персон, разумеется, первой: умер и умер, взятки гладки. Близкие начинают скорбеть и жаловаться, друзья – строить планы отмщения, и вся эта толпа становится головной болью для покойной управы. Но печальнее другое. В душах тех, кого коснулось несчастье, просыпаются зерна Хаоса. И остается только молить богов помочь справиться с невесть откуда взявшимися недостойными желаниями и неутолимыми страстями… Наверное, именно поэтому убийц всегда называли и буду называть «душегубами»: жизни лишается всего лишь одно тело, а равновесия – множество душ.
Но пока я предавался размышлениям, Кайрен успел угомонить свои чувства и бесцеремонно вопросил:
– А из-за чего тебя пытались убить?
– М-м-м?
– Целых два раза: на случайность уже не потянет. Может, расскажешь?
– Два раза?
Блондин настороженно сузил глаза.
– Только не делай вид, что от потрясений повредился умом. Не поверю.
– Почему?
– Потому что иначе вьер с тобой долгие беседы не водила бы.
Ах, вот в чем дело!
– Кстати, о вьере. Много ты ей рассказал обо мне?
Кайрен негодующе надулся:
– Почему ты решил, что я вообще рассказывал? Делать мне больше было нечего!
– Я хоть и недолго знаком с этой милой бабулей, но успел уяснить одно: если она желает что-то узнать, она узнает. И хочешь, не хочешь, а признаешься. Особенно, если есть, в чем признаваться.
Карий взгляд скакнул в сторону – на стену дома, у которого мы остановились.
– Ну так, много? Надеюсь, не все подробности?
Виноватая улыбка.
– Э…
Значит, все. Впрочем, не беда: вьер – женщина умная, и во вред кому-либо ценные знания использовать не будет. Вот для выгоды – милое дело! Но пока с меня толку в старых мудрых глазах немного, и можно с чистой совестью передохнуть.
– Ладно, аглис с тобой. Все равно дальше вьера твои признания не уйдут.
Блондин поспешил кивнуть:
– Не уйдут, не беспокойся! А все же… Из-за чего?
Любопытство многих свело в могилу. Но еще большее количество людей умерли раньше предписанного природой срока по причине полного отсутствия сего замечательно качества в своем характере. Кайрену угрожает исключительно первый вариант развития событий, но решусь ли я посвятить своего жильца в дело с неприятными и по большей части непонятными, а оттого опасными обстоятельствами? Правда, иной раз лучше рубануть правдой, чем оставлять удобренное поле для произрастания домыслов.
Но рассказать все не могу. С чего же начать? И на чем остановиться?
– Я перешел дорогу Пастушьим подворьям.
Кайрен построил светлые брови удивленным домиком.
– Как?
– Если настаиваешь, расскажу, но прежде… Скажи, сможешь ли ты или вся управа обеспечить мою безопасность? И самое главное, захотите ли вы это сделать?
Он молчал долго, больше минуты. Молчал и смотрел на припорошенный речным песком ледок мостовой. А когда карие глаза вновь взглянули на меня, в них отразилось сожаление. И словесного ответа не потребовалось. Да и всю дорогу до ворот мэнора мы провели в молчании, только уверен: думали примерно об одном и том же. Думали, в какую сторону сделать следующий шаг.
Я набрался смелости первым:
– Помнится, кто-то говорил о дружбе? Так вот, не в службу, а в дружбу попрошу: сходи в одно место, проведай человека.
– Кого и где?
– Гостевой дом на углу Каретной и Пыльной. Второй этаж, третья от лестницы дверь. Там должен находиться человек… Спящий. Очень крепко спящий. Он не болен, не бойся! Просто сильно притомился. Посмотри, как он, ладно?
Кайрен подозрительно спросил:
– А чего сам не сходишь?
– Чего-чего… У меня каждый шаг в груди эхом отдается, и скажу прямо: не самое приятное ощущение! К тому же, нужно здесь все наладить. Ты же собираешься попасть в дом? Или нет?
– Уговорил. И, это… Ты бы не перетруждался. Лекарь сказал, что рану залатал, но только снаружи, а внутри еще время потребуется. Ювека или две. Если будешь тихо и мирно лежать в постели.
– Тихо и мирно? Ску-у-учно! – Протянул я. – В постели нужно лежать бодро и весело!
Блондин ухмыльнулся:
– А вот насчет «бодро и весело» получен самый строгий запрет. Разбирайся поскорее со своим контуром и приступай к исполнению лекарских предписаний!
Я дотронулся кулаком правой руки до груди, на солдатский манер (вообще-то, полагается стукнуть, но пренебрегаю этой частью правил ввиду плачевного телесного состояния):
– Как прикажете, heve!
– Ловлю на слове! Ладно, пошел. Надеюсь вернувшись, застать тебя в добром здравии, а то если я не мог войти, подозреваю, и выйти никто не мог, а твоя матушка и братья вряд ли обрадовались неожиданному заточению!
Ох… И верно. Упустил из виду самое главное. Конечно, не могли.
Я проводил Кайрена взглядом и подошел к калитке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
– Да ну тебя! – Кайрен сплюнул на мостовую. – Все благие порывы губишь на корню.
– Всего лишь излагаю правду жизни.
Он помолчал, размеренно выдыхая в морозный воздух туманные облачка.
– Ты, конечно, волен думать все, что пожелаешь, только… Я хоть и служу в управе, где покойники встречаются каждый день, да во всех видах, но привыкнуть не могу. Нет, желудок у меня крепкий, опорожняться при всяком удобном случае не спешит! Я не об этом. Когда смотришь на мертвое тело… И добро бы, человек умер в сражении, с честью, защищая родной дом, так нет: стукнули по затылку и провели лезвием по горлу ради горсти жалких медяков. Ни смысла, ни пользы. Одна тоска. Если у убитого имеется семья, она прежде всего попытается получить с управы мзду за «неоказание защиты». Припрется нахальная баба и будет орать на все кабинеты: «Мы подати на ваше содержание исправно платим, сим к симу, а вы даже задницу не приподымете, когда нам беда грозит!» И ведь не возразишь: действительно, платят подати. А мы должны оберегать порядок и спокойствие горожан. Только за каждым не усмотришь. И как объяснить вдове и сиротам, что папаня их по собственной дурости монетами звенел там, где кошелек нужно подальше прятать? Вот и дозвенелся, докуражился… Воришка тоже дурак из дураков. Ну подошел бы, тихонько обобрал, но зачем душегубствовать? А-а-а!
Кайрен махнул рукой, словно не допускал, что его собеседник усвоит хоть малую толику смысла проникновенных речей. Ну и зря. Я хоть и не признанный мудрец, но чувства тоймена, не видящего смысла в смерти, понять способен.
В самом деле, зачем люди убивают друг друга? Кража, конечно, вещь также малодостойная, но ее грех ложится только на воровскую душу, а убийство затрагивает всех: и убиенного, и его друзей и близких, и убийцы, и, как убедительно доказал блондин, служек покойной управы. Проще всех из перечисленных персон, разумеется, первой: умер и умер, взятки гладки. Близкие начинают скорбеть и жаловаться, друзья – строить планы отмщения, и вся эта толпа становится головной болью для покойной управы. Но печальнее другое. В душах тех, кого коснулось несчастье, просыпаются зерна Хаоса. И остается только молить богов помочь справиться с невесть откуда взявшимися недостойными желаниями и неутолимыми страстями… Наверное, именно поэтому убийц всегда называли и буду называть «душегубами»: жизни лишается всего лишь одно тело, а равновесия – множество душ.
Но пока я предавался размышлениям, Кайрен успел угомонить свои чувства и бесцеремонно вопросил:
– А из-за чего тебя пытались убить?
– М-м-м?
– Целых два раза: на случайность уже не потянет. Может, расскажешь?
– Два раза?
Блондин настороженно сузил глаза.
– Только не делай вид, что от потрясений повредился умом. Не поверю.
– Почему?
– Потому что иначе вьер с тобой долгие беседы не водила бы.
Ах, вот в чем дело!
– Кстати, о вьере. Много ты ей рассказал обо мне?
Кайрен негодующе надулся:
– Почему ты решил, что я вообще рассказывал? Делать мне больше было нечего!
– Я хоть и недолго знаком с этой милой бабулей, но успел уяснить одно: если она желает что-то узнать, она узнает. И хочешь, не хочешь, а признаешься. Особенно, если есть, в чем признаваться.
Карий взгляд скакнул в сторону – на стену дома, у которого мы остановились.
– Ну так, много? Надеюсь, не все подробности?
Виноватая улыбка.
– Э…
Значит, все. Впрочем, не беда: вьер – женщина умная, и во вред кому-либо ценные знания использовать не будет. Вот для выгоды – милое дело! Но пока с меня толку в старых мудрых глазах немного, и можно с чистой совестью передохнуть.
– Ладно, аглис с тобой. Все равно дальше вьера твои признания не уйдут.
Блондин поспешил кивнуть:
– Не уйдут, не беспокойся! А все же… Из-за чего?
Любопытство многих свело в могилу. Но еще большее количество людей умерли раньше предписанного природой срока по причине полного отсутствия сего замечательно качества в своем характере. Кайрену угрожает исключительно первый вариант развития событий, но решусь ли я посвятить своего жильца в дело с неприятными и по большей части непонятными, а оттого опасными обстоятельствами? Правда, иной раз лучше рубануть правдой, чем оставлять удобренное поле для произрастания домыслов.
Но рассказать все не могу. С чего же начать? И на чем остановиться?
– Я перешел дорогу Пастушьим подворьям.
Кайрен построил светлые брови удивленным домиком.
– Как?
– Если настаиваешь, расскажу, но прежде… Скажи, сможешь ли ты или вся управа обеспечить мою безопасность? И самое главное, захотите ли вы это сделать?
Он молчал долго, больше минуты. Молчал и смотрел на припорошенный речным песком ледок мостовой. А когда карие глаза вновь взглянули на меня, в них отразилось сожаление. И словесного ответа не потребовалось. Да и всю дорогу до ворот мэнора мы провели в молчании, только уверен: думали примерно об одном и том же. Думали, в какую сторону сделать следующий шаг.
Я набрался смелости первым:
– Помнится, кто-то говорил о дружбе? Так вот, не в службу, а в дружбу попрошу: сходи в одно место, проведай человека.
– Кого и где?
– Гостевой дом на углу Каретной и Пыльной. Второй этаж, третья от лестницы дверь. Там должен находиться человек… Спящий. Очень крепко спящий. Он не болен, не бойся! Просто сильно притомился. Посмотри, как он, ладно?
Кайрен подозрительно спросил:
– А чего сам не сходишь?
– Чего-чего… У меня каждый шаг в груди эхом отдается, и скажу прямо: не самое приятное ощущение! К тому же, нужно здесь все наладить. Ты же собираешься попасть в дом? Или нет?
– Уговорил. И, это… Ты бы не перетруждался. Лекарь сказал, что рану залатал, но только снаружи, а внутри еще время потребуется. Ювека или две. Если будешь тихо и мирно лежать в постели.
– Тихо и мирно? Ску-у-учно! – Протянул я. – В постели нужно лежать бодро и весело!
Блондин ухмыльнулся:
– А вот насчет «бодро и весело» получен самый строгий запрет. Разбирайся поскорее со своим контуром и приступай к исполнению лекарских предписаний!
Я дотронулся кулаком правой руки до груди, на солдатский манер (вообще-то, полагается стукнуть, но пренебрегаю этой частью правил ввиду плачевного телесного состояния):
– Как прикажете, heve!
– Ловлю на слове! Ладно, пошел. Надеюсь вернувшись, застать тебя в добром здравии, а то если я не мог войти, подозреваю, и выйти никто не мог, а твоя матушка и братья вряд ли обрадовались неожиданному заточению!
Ох… И верно. Упустил из виду самое главное. Конечно, не могли.
Я проводил Кайрена взглядом и подошел к калитке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101